Кто догнал тёщу генсека?

Виктория Петровна Брежнева или Виктория Пинхусовна Гольдберг?

Лилиана БЛУШТЕЙН, Амбуаз, Франция

 

Среди моих детских воспоминаний о жизни в коммуналке на питерской улице Гоголя есть и весьма странные. Одно из них — о еврейском происхождении жены Леонида Брежнева. Кое-какие детали я уточнила позднее у мамы, и вырисовалась очень интересная картина.

Похороны дорогого Леонида Ильича показывали по телевизору. У большинства обитателей коммуналки в тот момент уже были свои «ящики», но большой цветной имелся только в нашей «двухкомнатной» квартире (закавычиваю «двухкомнатной» потому, что на самом деле это была разделенная фанерной стенкой некогда огромная комната с каким-то странным знаком над входной дверью. Мой старший брат говорил, что это какой-то дворянский герб).

Престарелая соседка Варвара Степановна, по ее словам, бывшая балерина Мариинки, попросились к нам первой.

— Голубушка, — жеманно сказала она маме, — не позволите ли посмотреть в последний раз на Леонида Ильича в цветном изображении?

— Отчего же, Варвара Степановна, — в тон ей отвечала моя филологически подкованная мама, — извольте, буду только рада вашему обществу.

— Может, ты еще рада и тому, что Брежнев преставился? — спросил услышавший этот диалог алкоголик дядя Витя.

Впоследствии, читая «Собачье сердце» Михаила Булгакова, я представляла себе в роли Шарикова именно его. Владимир Толоконников сыграл эту роль гениально, но дядя Витя был бы еще гениальнее. Настоящий Абырвалг!

— Как же можно радоваться смерти человека? — горестно вздохнула мама. — Да еще и такого человека…

— Да какого такого? — хохотнул дядя Витя. — Бормотуха — пять звездочек.

— Побойтесь Бога, Виктор Иванович, — всплеснула руками Варвара Степановна и тихо добавила — чтобы, как ей мечталось, ее услышала только мама: «И Его наместника на земле в Большом доме».

Что такое «Большой дом» в Ленинграде знали все. Даже я, первоклассница. Это слово наводило ужас на всех. Но не на дядю Витю, который все-таки услышал эти слова:

— Это чекисты, что ли, от Бога? От черта они, от дьявола, от бесовской мамы. А я их не боюсь! Что они могут у меня забрать? Только бессмертную душу мою!

Диссидентские речи хронического алкоголика пресек появившийся на кухне отставной офицер Марий Евдокимович. Когда я немного подросла, меня очень забавляло то, что его имя-отчество были какими-то женскими. Но тогда это меня не волновало.

— Товарищи, в этот скорбный час лучше было бы помолчать, — сказал Марий Евдокимович.

После этих слов мне почему-то стало скучно и я побежала в нашу квартиру. Включив телевизор, обнаружила Брежнева в гробу, и стала звать маму и Варвару Степановну. Они не заставили себя ждать. Следом, уже не спросясь, к нам зашли и другие соседи. Дядя Витя комментировал чуть ли не каждый кадр. Да и остальные молчаливостью не отличались.

Когда показали крупным планом словно окаменевшую вдову, Марий Евдокимович заметил:

— А вот и Виктория Пинхусовна.

— Жена Брежнева — еврейка? — удивилась мама.

— Да, конечно, — кивнул Марий Евдокимович. — Вы только на лицо ее посмотрите.

— Похожа, похожа, — подтвердила Варвара Степановна. — Двух мнений быть не может.

Дядя Витя тоже вставил свои «пять»:

— Куда ни кинь — всюду жиды!

Марий Евдокимович молча ухватил алкоголика за ухо и, не обращая внимание на вопли, увел его в туалет и закрыл снаружи.

— Прошу прощения, — вернувшись, обратился он к маме и еще одному нашему соседу, дяде Мусе, который до этого момента не проронил ни слова. — Антисемитам среди нас не место.

— Марий Евдокимович, а откуда вам известно, что жена Брежнева — Пинхусовна? — поинтересовалась мама. — Кажется, ее отчество Петровна…

— Да, официально — Виктория Петровна, в девичестве Денисова, — откликнулся дядя Муся. — На самом деле — Виктория Пинхусовна Гольдберг. Но это всегда тщательно скрывалось, сами понимаете, почему.

— Верно, Моисей Соломонович, — кивнул Марий Евдокимович. — А мне этот факт доподлинно известен потому, что мой отец был знаком с ее настоящим отцом, был его подмастерьем, и звал дядей Пиней.

— Не надо такое рассказывать при ребенке, — Варвара Степановна выразительно посмотрела на меня. — Что у взрослого на уме, то у маленького на языке.

— Честное октябрятское, я никому не расскажу! — мне стало ужасно обидно.

Но разговор ушел в совсем другую сторону, взрослые стали обсуждать, кто из членов Политбюро займет место почившего, а наутро я надолго забыла про этот разговор.

* * *

Прошло семь лет. Дядя Витя в подпитии упал в Грибоедовский канал и соседям пришлось ходить в морг на опознание. Марий Евдокимович, еще вполне крепкий мужчина, узнав, что его первая любовь овдовела, отправился в родной Белгород и впервые в жизни стал семейным человеком. Варвара Степановна тяжело заболела. Бездетные дядя Муся и его жена тетя Фаина сидели на чемоданах, раздавая соседям книги из своей богатой библиотеки.

— Мы возьмем с собой только то, что нам понадобится Там, — сказала маме тетя Фая. — Да и вам советую не задерживаться в этой мелихе…

— Да, конечно, — соглашалась мама. — Но надо детей поднять, да и вот-вот наконец-то нам обещают нормальную квартиру, очередь уже подходит.

— Очередь вы будете ждать до второго пришествия, — сказал дядя Муся. — Пока выпускают, надо ехать.

В этот момент еле живым подтверждением этого мнения на пороге вырос мой брат. На него было страшно смотреть — весь в крови, в разодранной одежде.

— Но зато они за «жидовскую морду» получили!

Невольной виновницей этого ЧП стала я. У нас в школе появился новый учитель истории, который открытым текстом говорил о еврейском заговоре против русского народа. А поскольку в классе столь откровенная фамилия была только у меня, то он выразительно поглядывал в мою сторону. В тот день, вызвав к доске, он неожиданно спросил меня, имею ли я отношение к Соньке — Золотой ручке. Будучи девушкой начитанной, я знала, о ком идет речь, тем более, что фамилии наши очень похожи.

— Она Блювштейн, а я Блуштейн, — ответила я.

— Какая разница, все вы «штейны», — ощерился педагог. — У всех у вас в крови тяга к воровству и обману.

— Даже у жены Брежнева? — откуда-то из закоулков моей памяти всплыл день похорон генсека. — У Виктории Пинхусовны?

Что тут началось! Историк бился в истерике, ехидно интересовался у меня, может, и Раиса Максимовна на самом деле — Моисеевна. Несколько моих одноклассников и одноклассниц включились в эту травлю, а Верка Мартемьянова, про которую говаривали, что она ездит в Ольгино на обслуживание сексуально озабоченных иностранцев, заявила, что жиды столько христианской крови выпили, что было бы здорово пустить кровь и мне.

Дальнейшие издевательства я слушать не стала. Выскочила из класса — и уткнулась носом в локоть друга моего брата, баскетболиста Мишки.

— Ты чего вся в соплях, Лилька? — удивился он. — А ну-ка, рассказывай.

Вместе с братом они внимательно меня выслушали и отправились прямиком к директору. Историк был вызван на ковер. Директор предупредил его, что если он позволит себе еще одну антисемитскую выходку, то до пенсии в системе просвещения уже доработать не сможет.

На следующий день на заседании исторически-патриотического кружка, который он вел, историк рассказал о произошедшем старшеклассникам. А те уже сделали свои выводы и вызвали моего брата на разборку. Так что пострадал он, можно сказать, не только за мою честь и свою национальную гордость, но и за якобы еврейскую вдову генсека.

— Но зато мы с Мишкой им так накостыляли, что они запомнят на всю жизнь! — с гордостью сообщил маме и соседям мой брат.

Интересно, что русский парень Мишка через десять лет после описываемых событий женился на еврейской девушке и ныне живет в Рамат-Гане. Но это совсем другая история.

* * *

Так была ли Виктория Петровна Пинхусовной? Если не обращать внимание на ее однозначно семитскую внешность и на рассказ Мария Евдокимовича, то четких доказательств ее еврейского происхождения нет. При этом многие антисемиты однозначно указывают на ее еврейство. Им вторят те евреи, которые выискивают своих среди кого угодно.

В СМИ довелось прочитать, что была она родственницей Григория Зиновьева и Лазаря Мехлиса. Как при этом ее не задели репрессии, сложно сказать, поэтому эту версию на веру принимать не рискну.

Вроде бы, как пишет поэтесса Лариса Васильева в книге «Кремлевские жены», во время визита Леонида Ильича во Францию кто-то в толпе держал в руках плакат с надписью: «Виктория Петровна! Вы еврейка! Помогите своему народу! Пусть евреев отпустят на родную землю!»

Сама Виктория Петровна как-то сказала:

«Я не еврейка, хотя говорили, что была очень похожа».

Ее сноха Людмила однажды полушутя заметила:

— А не догнал ли, Виктория Петровна, Анну Владимировну, вашу маму, какой-нибудь интеллигентный еврей, пока ваш отец Петр Никифорович управлял паровозом?

Человеком Виктория Петровна, судя по воспоминаниям тех, кто был с ней знаком, была скромным, незлобивым. И искренне любила Леонида Ильича. А были ли у нее на самом деле еврейские корни, и кто тот дядя Пиня, о котором рассказывал не склонный к шуткам Марий Евдокимович, и который, возможно, и в самом деле догнал Анну Владимировну, не знаю.

Кошмарный холодец