Лев Толстой и его демоны

Из цикла "Заметки психиатра"

Валентин ДОМИЛЬ, Акко

Кто-то из психологов заметил: "Случись невероятное — встреться один и тот же человек с самим собою спустя 20 или 30 лет, он бы не узнал себя. Не внешне, что вполне возможно. А в личностном плане. Это были бы совершенно разные, ни в чем не похожие друг на друга, люди".

Такое заявление едва ли может претендовать на универсальность. Притом, что наблюдение за судьбами человеческими предоставляет немало примеров, подтверждающих эту версию.

В их числе, жизнь "великого писателя земли русской" Льва Николаевича Толстого.

* * *

В детские годы Лев Толстой слыл большим оригиналом и чудаком.

В молодости он, неожиданно для окружающих, свернул, с, казалось бы, раз и навсегда уготованного пути. Бросил университет и пустился во все тяжкие. Светские непомерные развлечения. Бурные, сменяющие одна другую, связи с женщинами. Цыгане. Охота. И, наконец, всепоглощающая и крайне разорительная картежная игра.

"Она была едва ли не самою сильною из его страстей, — утверждал писатель В.В. Вересаев, — и случалось, проигрывался он очень жестоко".

Ещё один крутой поворот.

Толстой определился юнкером. И отправился на войну. В Севастополь.

То ли хотел вырваться из порочного круга, что-то подавить в себе с помощью связанных с кровопролитными сражениями сильных ощущений. То ли ещё зачем-то.

Очередная трансформация личности великого писателя произошла с приближением старости.

Лев Толстой, муж, отец нескольких законных и внебрачных, рожденных от связей с крестьянками, детей, вдруг стал убежденным женоненавистником.

В беседах с приятелями шестидесятилетний писатель безапелляционно заявлял, что "женщины большей частью столь дурны, что едва ли существует разница между хорошей и дурной женщиной".

Любое упоминание о женщинах вызывало у графа пароксизм злобы.

И он не стеснялся в выражениях, обнаруживая изрядное знакомство с перлами ненормативной лексики той поры. Толстой стал утверждать, что было бы здорово, если бы люди перестали рожать детей. Этим бы они оказали огромную услугу погрязшему в пороках вырождающемуся человечеству.

Спустя ещё какое-то время в психике Льва Толстого произошел новый, совершенно неожиданный сдвиг.

Из всё и вся презирающего, ненавидящего окружающих, крайне раздражительного человека, он превратился в апостола "всеобщей любви", убежденного непротивленца, творца новой морали.

* * *

Ломброзо утверждал, что гений, как правило, рождается в окружении большого количества психически ненормальных родственников. Это тот энергетический котел, который дает мощный толчок и, так сказать, стимулирует развитие в неожиданном и крайне продуктивном направлении. Своего рода труднообъяснимое, не иначе как, демоническое начало.

Попросту говоря, демоны. Они как бы стоят за спиной любого великого писателя. И на многое, если не на все влияют. И определяют тоже. Как в личностном плане, так и в творческом.

Г.В.Сегалин, редактор и один из главных авторов "Клинического архива гениальности и одаренности — эвропатологии" последний выпуск этого уникального издания, увидевший свет в 1930 году, посвятил анализу личности и творчества Льва Толстого.

Говоря о наследственной отягощенности Льва Толстого, Г.В.Сегалин, подробно цитирует "Семейную хронику" рода Толстых, составленную одной из его представительниц М.Г.Назимовой.

В роду Толстого присутствуют, причем в большом количестве, как душевнобольные, так и психопатические личности — эксцентричные, взбалмошные, чудаковатые, обращавшие на себя внимание окружающих разнообразными непомерными странностями.

Во главе списка стоит дед писателя по отцу, граф Илья Андреевич Толстой. Дедуля был, судя по всему, человеком небольшого ума.

Умственная ограниченность у графа сочеталась с обращающей на себя внимание чрезмерной веселостью. В его богатом имении был непреходящий праздник. Балы, кутежи по поводу и без повода, пиршества.

Ещё дед Льва Николаевича обожал играть в карты. Притом, что, как утверждают, играть он совершенно не умел. И постоянно проигрывал крупные суммы.

Льву Николаевичу, просадившему в карты значительную часть своего состояния, было в кого пойти.

Дед, по делу и без дела, пускался в разного рода коммерческие предприятия. Его постоянно обманывали и обирали нечистые на руку компаньоны. И он иного терял на этом.

В конце концов, Илья Андреевич разорил и свое богатое имение, и имение жены, полученное им в приданное. Оставшись без средств, дед Толстого обратился за помощью к влиятельным знакомым. Его назначили Казанским губернатором. Должность была Илье Андреевичу Толстому не по плечу. Она не давала ему развернуться и ужасно тяготила. Веселость изменила деду Толстого. И он, как пишут, предпочел добровольно покончить с жизнью. То ли застрелился, то ли повесился.

Бабушка Льва Николаевича, урожденная княжна Горчакова, была психически не вполне нормальной. В интеллектуальном плане она едва ли превосходила мужа. Но, если граф Илья Андреевич был человеком веселым и благожелательным, и это, как-то, скрашивало, его супруга, напротив, отличалась крайней неуравновешенностью и взбалмошностью.

От её причуд и самодурства страдали родные. Особенно доставалось слугам. Она их третировала и жестоко наказывала без особых на то причин.

Ещё у нее были галлюцинации. В соседней с её спальней комнате она видела в ту пору уже покойного сына и подолгу разговаривала с ним.

Речь идет о младшем брате отца Льва Николаевича Илье. Он был горбатым и умер в детстве.

У таких родителей, едва ли могли появиться психически здоровые дети.

Дочь Александра слыла за юродивую. Отличалась крайней неряшливостью. Подолгу не мылась, не меняла одежду. И выглядела в силу этого, более чем, непрезентабельно. Большую часть жизни провела в монастыре.

Ещё одна дочь — Пелагея. Отличалась тяжелым неуживчивым характером. Была мистически настроенной. Достигнув преклонного возраста, впала в старческое слабоумие.

Как и её сестра Александра, то ли по собственной инициативе, то ли по настоянию родственников удалилась в монастырь. Где и умерла.

Отец писателя Николай Ильич Толстой в юности перенес какое-то психическое заболевание.

Избавили его от напасти с помощью распространенного в ту пору народного и, как полагали, весьма радикального средства от психических расстройств — дали в жены дворовую девушку. Этот вид терапии политкорректно именовался ad hominem (применительно к человеку — лат.).

Братья Льва Николаевича Толстого Дмитрий и Сергей обнаруживали явные признаки психической ненормальности.

Дмитрий Николаевич был человеком странным и далеко неоднозначным. Периоды замкнутости и погружения в религию сменялись приступами крайней импульсивности, склонностью к агрессии, подчас немотивированной и необузданным развратом.

Граф Дмитрий Николаевич был крайне неряшлив. Неделями не мылся. Не признавал нательного белья. И являлся с визитом, в том числе к лицам высокопоставленным, в одетом на голое тело пальто. В могилу его свела скоротечная чахотка.

Сергей Николаевич Толстой, ещё один брат писателя, тоже обнаруживал бросающиеся в глаза странности. Он то подолгу сидел взаперти, и оглашал дом, как утверждал старший сын Льва Николаевича, Лев, громкими "оханьями и аханьями". То разъезжал по городу на четверке коней и поражал окружающих крайним высокомерием, едва раскланивался со знакомыми и подчеркивал своим видом крайнюю значительность и превосходство.

В отличие от Льва Николаевича, который относился к крестьянам с духовным трепетом, Сергей Николаевич, Бог весть почему, люто ненавидел их.

Были и другие психически неуравновешенные родственники. В их числе двоюродный дядя Льва Николаевича Федор Толстой по прозвищу Американец. Бретер и карточный шулер. Это о нём в "Горе от ума":

"Ночной разбойник, дуэлист.

В Камчатку сослан был — вернулся алеутом,

И крепко на руку нечист".

* * *

Тяжелая наследственность, так или иначе, отразилась на психическом здоровье Льва Николаевича.

Толстой, это признается большинством исследователей его жизни и творчества, был болен эпилепсией.

Эпилепсия — своего рода бренд. В её рамках рассматривают приступы — судорожные и бессудорожные. Их проявления из-за многообразия трудно поддаются учету. Не всегда удается установить причину того или иного состояния, связать его с чем-то.

Помимо приступов клинической картине эпилепсии свойственна широкая гамма личностных изменений. От глубокого слабоумия, до тех или иных, более или менее выраженных, характерологических сдвигов.

Утверждения о наличии у Толстого эпилепсии основываются, в первую очередь, на многочисленных свидетельствах его близких. Речь, в первую очередь, идет об имевших место в последние годы жизни писателя судорожных припадков с потерей сознания.

Один из очевидцев писал:

"Он (Лев Николаевич Толстой — В.Д.) шевелил челюстями и издавал странные, негромкие, похожие на мычание, звуки. Лежа на спине, сжав пальцы правой руки так, как будто он держал ими пеpo, Л.Н. слабо стал водить рукой по одеялу. Глаза его были закрыты, брови насуплены, губы шевелились, точно он что-то пережевывал во рту. Потом начались один за другим страшные припадки судорог, от которых все тело человека, беспомощно лежавшего в постели, билось и трепетало. Выкидывало с силой ноги. С трудом можно было удержать их".

Приступов было несколько. Они следовали друг за другом.

"Особенной силой, — констатирует очевидец, — отличался четвертый, когда тело Л.Н-ча перекинулось почти совсем, поперек кровати, голова скатилась с подушки, ноги свесились по другую сторону".

Судя по описанию, между приступами отсутствовали так называемые "светлые промежутки".

Первый припадок сменялся вторым, второй — третьим. И, так далее.

И длительное многочасовое беспамятство. Придя в себя, Толстой ничего не помнил. Чувствовал себя разбитым. В дальнейшем продолжительное время жаловался на крайнюю слабость и спад настроения.

Порою его одолевало отчаяние. Настолько сильное, что появлялось желание "повеситься на перекладине у себя в комнате".

Появление судорожных припадков у Толстого пытались связать с разными причинами.

Говорили об "отравлении мозга желудочным соком".

Находили связь с прогрессирующим артериосклерозом.

Большинство же сходилось на том, что приступам предшествовали, выраженные в разной степени, конфликтные ситуации.

Периодически у Толстого возникали "тяжелые разговоры" с женой. В духе своих воззрений Толстой всё больше и больше опрощался. Он хотел избавиться от всех благ, которые давали ему унаследованное состояние и приобретенные писательским трудом довольно большие денежные выплаты.

Вначале Толстой отказался от гонораров.

Затем у него появилось настойчивое желание раздать бедным своё имущество.

Софья Андреевна этому противилась. Она оберегала интересы многочисленной семьи. И это вело к конфликтам.

Софья Андреевна понимала, что её несогласие с намерениями мужа, её достаточно активное противодействие провоцирует появление припадков. После очередной конфликтной ситуации, она отчаянно молилась:

— Господи! Только бы не на этот раз, только бы не на этот раз!..

Дочери Александре Львовне Софья Андреевна заявила более чем откровенно:

— Я больше тебя страдаю: ты теряешь отца, а я теряю мужа, в смерти которого я виновата!..

Впрочем, надеждам одного из друзей дома Толстого, что "болезнь Льва Николаевича пробудит совесть у Софьи Андреевны и послужит ей уроком на будущее", не суждено было сбыться.

Семейные ссоры не утихали. И Лев Толстой принял судьбоносное, и, как оказалось, крайне опасное в его возрасте решение.

* * *

В ноябре 1910 года Лев Толстой покинул Ясную Поляну. Чтобы оставшиеся дни прожить в мире с собой и окружающими. Не отвлекаться на болезненные конфликты с женой. Не думать о мелком и суетном. Жить так, как подсказывала ему его совесть.

В дороге Толстому стало худо. Он остановился на станции Остапово (ныне станция Лев Толстой, Липецкая область — В.Д.).

Приглашенный к Толстому врач обнаружил у него воспаление легких.

20 ноября 1910 года Лев Николаевич Толстой умер.

* * *

Судорожные припадки были наиболее драматическими, но не единственными проявлениями болезни Толстого.

Периодические "обмороки". Приступы "забытья". На какое-то время Толстой терял связь с реальностью. Не реагировал на обращенную к нему речь. Был молчалив и сосредоточен.

Ещё были приступы головокружения с потерей равновесия. Приступы мигрени.

Льва Толстого преследовал, усиливающийся время от времени, и крайне мучительный, страх смерти.

Софья Андреевна Толстая в своих "Записках" пишет:

"Сколько напрасных тяжелых ожиданий смерти и мрачных мыслей о ней пережил Л.Н. во всей своей долголетней жизни. Трудно перенестись в это чувство вечного страха смерти…"

Об этом же — сын Льва Николаевича Сергей:

"В одиночестве, в грязном номере гостиницы, он в первый раз испытал приступ неотразимой, беспричинной тоски, страха смерти; такие минуты затем повторялись, он их называл "арзамасской тоской".

Толстой постоянно жил в ожидании грядущих неприятностей. Предвестниками их появления служили вещи, в общем-то, обыденные, но значимые для Льва Николаевича. Перебежавшая дорогу черная кошка. Одетая наизнанку "толстовка".

* * *

Время от времени Толстой впадал в состояние экстаза. Когда это случалось, его мысли были "необыкновенно ясны". Все сущее постигалось "с необыкновенной кристальной ясностью".

Толстой говорил Маковицкому (Маковицкий Душан Петрович — врач семьи Толстого, его последователь и сподвижник, автор "Яснополянских записок — В.Д.) вскоре после очередного приступа:

"Мне сегодня так хорошо думалось. В болезни, в страданиях (говорит он) отпадает суеверие материальной жизни и появляется сознание реальной духовной жизни, чтоб здесь, сейчас, исполнять волю Бога, а учение материалистов утверждает как раз противоположное: они суеверием считают духовную жизнь. Мне стало ясно, почему легко умирают и самые эгоистичные люди: потому что суеверие материальной жизни отпадает".

Полагают, что именно эти экстатические состояния повлияли на самосознания Толстого. Коренным образом изменили его. Все, что происходило с ним в эти мгновения, воспринималось Толстым, как "откровение". Как "воля Бога". Как единственно возможное спасение от страданий. И единственно возможный путь.

Он должен был "…здесь, сейчас же исполнять волю Бога".

Отсюда разрыв со своим классом и переход на сторону "простого трудового народа".

Отсюда отрицание государства, казенной церкви и собственности.

Отсюда сознание бессмысленности жизни перед лицом неизбежной смерти.

Отсюда требование любви к людям и проповедь непротивления злу насилием.

Всё то, что составило основу пресловутого "толстовства".

* * *

Сознавая свою психическую ущербность, Лев Толстой предпринял попытку разобраться в своих ощущениях.

Сделал он это в форме шутливого медицинского заключения. Заключение именовалось: "Скорбный лист душевнобольных яснополянского госпиталя".

Во главе "скорбного листа" под номером один стоял автор — граф Лев Николаевич Толстой.

Вот, что там было написано:

"Номер 1. (Лев Николаевич). Сангвинического свойства, принадлежит к отделению мирных. Больной одержим манией, называемой немецкими психиатрами "Weltverbesserungs wahn". Пункт помешательства в том, что больной считает возможным изменить жизнь других людей словами. Признаки общие: недовольство всем существующим порядком, осуждение всех, кроме себя, и раздражительная многоречивость, без обращения внимания на слушателей, частые переходы от злости и раздражительности к ненатуральной слезливой чувствительности".

* * *

Чезаре Ломброзо заявил в одной из своих книг более чем определенно:

"Гений есть эпилептик".

И в дополнение к сказанному, отметил:

"Вместо судорог эпилепсия проявляется здесь одним из своих типических эквивалентов — приступами творческого вдохновения".

Это явное преувеличение. При том, что среди эпилептиков было много людей выдающихся. Магомет. Юлий Цезарь. Царь Петр. Писатели, в том числе. Тот же Достоевский.

Болезнь не оказала влияния на творчество Льва Толстого. Её проявления не переформировали себя, во всяком случае, заметно, ни в стиле, ни в сюжете, ни в образах.

Чего нельзя сказать о личности великого писателя.

* * *

В характере Толстого, как бы наличествовало два полюса.

Крайняя раздражительность и склонность к необузданным аффективным реакциям — с одной стороны.

И повышенная чувствительность, слезливость — с другой.

Эти личностные черты, исключающие друг друга качества, в полной мере обнаруживали себя на фоне проявлений болезни, напрямую зависели от них.

Если в первый период жизни, до возникновения пресловутого "арзамасского страха" доминировал первый полюс, то этот крайне мучительный, преследовавший Толстого многие годы страх — страх смерти, перевернул его сущность, сделал другим человеком.

"Из аффективно-вспыльчивого, угрюмого, сурового, замкнутого, вечно ссорившегося со всеми барина-эпикурейца, — пишет Сегалин, — он превращается в нечто противоположное: в "святого" подвижника, в чрезвычайно добродетельного и сенситивного проповедника "любви братской", "непротивления злу" и "толстовства" со всеми его атрибутами резиньяции жизни, отказа от барства и пр.".

Брат Льва Николаевича Толстого Сергей говорил его сыну Льву:

"Ты знаешь, я не разделяю взглядов твоего отца, но я не могу отказать в справедливости в отношении всего того, что касается его личности. Посмотри только, как он изменился, каким он стал мягким и хорошим".

Нельзя, по крайней мере, полностью, согласиться с точкой зрения Ломброзо, что болезнь сделала Льва Толстого писателем. Была тем толчком, за которым последовало его гениальное творчество. Стала альфой и омегой всего сделанного им в литературе.

Это явное, впрочем, в части своей, небезосновательное преувеличение. Что же до личности великого писателя, то здесь влияние болезни просматривается со всей очевидностью.

И в характере Льва Толстого.

И в тех полученных в состоянии эпилептической экзальтации "Божественных откровениях".

"Откровения" эти были положены Толстым в основу учения, связанного с его новым видением мира. Учение нашло многочисленных сторонников не только в России, но и за рубежом.

Толстой, по примеру многих других, одержимых реформаторскими идеями эпилептиков, почитался его приверженцами. В нем видели пророка и учителя. И верили, что идеи Толстого способны изменить к лучшему погрязший в пороках жестокий мир.

Не случилось.

Толстой-реформатор ненадолго пережил свою биологическую смерть. Литературные произведения "великого писателя земли русской" Льва Николаевича Толстого бессмертны.

Читайте также материал "Киев, метро и Лев Толстой: Израиль объединяет":

https://www.isrageo.com/2014/09/09/kiev-m/