Поздно вечером 17 января 1991 года иракская армия выпустила по Израилю первые восемь "скадов". К этому моменту автор находился на Земле обетованной всего шесть дней. Сегодня на эти ужасающие события можно оглянуться уже и с самоиронией
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ
Это была первая наша неделя на родине. Гостеприимные родственники Игорь и Алла Швецовы, у которых мы поселились в Бней-Браке, сами имевшие невеликий израильский опыт — меньше трех месяцев, — со всей серьезностью отнеслись к распоряжению службы тыла. А посему накануне первого обстрела мы провели ночь в пункте выдачи противогазов, где, несмотря на перенасыщенность граждан на квадратный метр площади, не было чувства локтя в печенке. Скорее было чувство дружеского плеча — все старались помогать друг другу. Молоденькие солдатки, смертельно уставшие, терпеливо примеряли противогазы и объясняли, что атропином надо пользоваться только в крайнем случае — если химическое облако заползет в квартиру.
То, что Саддам Хусейн способен присобачить химические боеголовки к ракетам, никто не сомневался. Уже были опубликованы кадры изуродованных курдов, на которых иракские военные использовали отравляющие вещества. Соответственно, комнату безопасности — "хедер атум" — следовало подготовить со всей серьезностью. Закупив пленку и клейкую ленту, мы с Игорем облепили все окна в спальне.
Сирена почему-то была не слышна, поэтому мы договорились по очереди бдеть у радио. И как только слышали позывные "нахаш цефа" — "ядовитая змея" — загоняли детей и утрамбовывались сами в этой комнате. Нацепив противогазы, слушали, когда раздастся "бум" — "скады" падали совсем близко, порой мы слышали и грохот сбивавших ракеты "пэтриотов".
Добрые советы нам давал сосед Хаим — он же ватик Фима. По радио он услышал, что на случай химической атаки надо положить под дверь "хедер атум" не просто мокрую тряпку, а смоченную в "экономике" — чистящем средстве на основе аммиака. Мол, это идеальное средство для нейтрализации зарина.
Поскольку "приветы с родины" ("скады"-то были советские, посему обстрелы мы называли так) чаще всего мы имели по вечерам и ночам, то готовились к гражданской обороне уже после захода солнца. Противогазы были распределены по местам дислокации каждого из обитателей квартиры. Тряпка, на сей раз вымоченная не в воде, а лежащая в насыщенном растворе "экономики", ждала своего часа. И вот он настал — мы услышали "нахаш цефа". Дети и женщины вбежали в спальню в первую очередь и заняли полагающиеся места. Женька и Мишка послушно дали надеть на себя противогазы, маленький Стасик улегся в кроватку с герметичным "куполом", если не ошибаюсь, эту штуковину называли "бардасом" (во всяком случае, я как-то назвал Стаса "Стасиком-бардасиком"). Только после этого "опротивогазились" Алла и Лена. Мы с Игорем проверили все щели и уложили тряпку под дверь, а затем нацепили на себя индивидуальные средства защиты.
На сей раз громыхнуло громче обычного. Задрожали стекла, заплакали дети, завибрировали взрослые.
Сирена, напомню, не была слышна. По радио почему-то отбой тревоги не дали. Значит, до особого распоряжения службы тыла из комнаты выходить нельзя. И противогазы снимать — тоже.
Примерно через четверть часа Игорь спросил меня, не ощущаю ли я посторонний запах и резь в глазах.
— Да, что-то чувствую, — признался я. — Но может быть это запах противогазной резины. Фильтры-то надежные. Проверено электроникой.
— А ты не знаешь, как пахнет зарин?
— Да вот как-то не нюхал…
— А горчичный газ?
— Думаю, горчицей.
Игорь задумался на несколько мгновений, а потом воскликнул:
— Воняет горчицей!
Тут и я почувствовал запах, в тот момент напомнивший мне горчичный. В окулярах противогаза увидел вытаращенные глаза Игоря. Видимо, мои глаза были не лучше.
— Падла Саддам, всё-таки запустил газ! — крикнул Игорь. — Вкалываем атропин и спасаем детей!
Схватив шприц с атропином, он уже прицелился в положенное место на бедре, но руку перехватила его жена Алла:
— Ты что, с ума сошел?
— Так газовая атака!
— Фиме задницу надрать надо, это его атака! Какой еще идиот посоветует вымачивать тряпку в "экономике"?
Я, также сжимавший в кулаке капсулу с атропином, внял доводам рассудка. Потому что в сей миг понял, что противогазные фильтры прошиб именно запах аммиака. Да и Игорь, успокоившись, обрел нормальный нюх.
Вскоре мы решили оценить обстановку. На разведку было решено послать младшего из мужчин — то есть, меня. Открыв дверь, я, не снимая противогаз, покинул помещение и выглянул на балкон. Воображение рисовало ужасающие картины разрушений и корчащихся в агонии неосторожных сограждан, которых химическая атака застала на улице. Однако в Бней-Браке было все спокойно. Если не считать подростков, сидевших на ступеньках, ведущих на улицу Жаботинского. Они голосили так, что Ниагара в ужасе объявила бы себя глухонемой.
Наутро мы уже вовсю потешались друг над другом и над Фимой, который получил от жены по лицу "обэкономленной" тряпкой еще до начала "привета с родины". Жалуясь на благоверную, он уговаривал нас с Игорем отправиться в пивнушку за его счет. Но мы гордо отказались — зачем вводить хорошего, хотя и бестолкового, человека в расходы?
А назавтра после "химической атаки" мы перенесли уже атаку ядерную. Многие репатрианты, кто пережил войну в Персидском заливе на территории Израиля, запомнили, как по радио "Коль Исраэль" ведущий Мордехай Кармон объявил:
— Друзья, завершилась очередная ядерная атака. Теперь вы можете снять противогазы…
Потом, уже познакомившись со светлой памяти Кармоном, я на первых же минутах встречи собрался задать Марику вопрос об этом курьезе. Но он опередил меня:
— Только не спрашивай про ядерную атаку. Уставший я был, приходилось сутками дежурить. Ну и стресс иногда снимали — сам понимаешь, каким образом…
В конце января мы перебрались в Ашдод, где дыхание войны не ощущалось так сильно, как в центре страны. В первой снятой самостоятельно квартире мы не стали даже сооружать "хедер атум", да и противогазы таскали за собой далеко не всегда. Пугало только то, что сирена там, в "юд-алефе", была чересчур громкой.
А потом наступил Пурим и окончилась война. Но это уже совсем другая история, свидетелем и участником которой мне довелось быть.
