150 лет назад родилась танцовщица Ла Гулю, прославившая знаменитое кабаре "Мулен Руж" и ставшая музой художника Анри Тулуз-Лотрека
Елена ПЛЕТИНСКАЯ
— Мамочка, посмотри, как я умею! — Луиза вбежала в помещение прачечной, которую ее мать держала в Клиши.
В комнате висел тяжелый застоявшийся дух испарений от выварки белья и бесконечно стираемой одежды. Но девочке эта удушливая атмосфера была привычна и вовсе не мешала.
Она встала на цыпочки в своих стоптанных туфельках, подняла пухлые руки над головой, сцепив пальчики между собой, и ловко крутанулась в пируэте. Луиза совершенно позабыла, что на ней одна из вещичек, позаимствованных в материнской прачечной. Но именно на это обстоятельство мадам Вебер обратила внимание прежде всего.
— Лу, ты опять стащила платье мадемуазель Софи, сейчас же сними, негодница! За ним скоро пришлют, у меня будут неприятности из-за тебя, — мадам Вебер вытерла пышущее жаром потное лицо и погрузила рыхлые, красные от постоянной стирки руки в корыто с давно мокнущим постельным бельем.
Этот важный заказ от одной высокопоставленной клиентки мадам не могла доверить двум своим работницам.
— Лучше помоги мне здесь, — бросила мать, встряхивая нежно-розовое кисейное покрывало. – Вон, возьми утюг у Берты, пусть немного передохнет, а то, глядишь, прямо здесь и родит.
Луиза, не особо горя желанием, подошла к худой заморенного вида женщине с большим животом и забрала из ее натруженных рук с выступавшими на тыльной стороне кистей венами тяжелый утюг. Вздохнув, она принялась за глажку, тут же вообразив себя на сцене в роли Золушки, выполняющей утомительную работу по дому, порхая в танце. То, что утюг был слишком громоздким и весьма непрезентабельного вида, она не замечала.
Мать смотрела, как ее дочь выделывает различные па с мечтательным выражением на хорошеньком личике, умудряясь легко пританцовывать среди корыт с ворохом грязного белья, и только качала головой.
"Видно, быть таки моей красотке танцовщицей…", — без особого энтузиазма размышляла мамаша Вебер.
Казалось, все, что окружает девочку, на самом деле не имеет к ней никакого отношения, хотя это было совсем не так. Она очень органично вписывалась в свою среду обитания. На лету подхватывала непристойные выражения, которыми оперировали в их квартале, других она попросту почти и не слышала. Манеры юной артистки оставляли желать много лучшего. Это был ее мир, который бесследно исчезал, стоило Луизе Вебер начать ритмично двигаться. В танце она полностью преображалась. Природная грубость сменялась нежностью, распущенность — невинностью. Талант брал верх над вульгарностью, покоряя и зажигая сердца.
Все мысли будущей актрисы, модели Тулуз-Лотрека, рожденной в еврейской семье выходцев из Эльзаса, были заняты сценой. Сколько себя помнила, Луиза всегда придумывала какие-то замысловатые движения, ее тело было создано для этого вида искусства, оно говорило языком танца.
Тем не менее, свой трудовой путь девушка начала вовсе не на подмостках, а в прачечной на Рю де ла Гут д’Ор. Зато по вечерам Луиза по-прежнему втайне от матери использовала наряды ее клиенток, продвигаясь к заветной мечте. В свободное от работы время, став чуть позднее продавщицей цветов, Лу танцевала в ночных клубах, подряжалась для выступлений в танцзалах парижских пригородов. Посещала с этой же целью многочисленные кафе на Монпарнасе. Чаще всего ее можно было увидеть в знаменитом Клозери де Лила, где собиралась вся артистическая французская и европейская богема конца XIX — начала XX вв. и заводились нужные связи в театральном мире. Она даже умудрилась засветиться в цирке со своими танцами, которые уже тогда привлекали зрителей необыкновенной чувственностью исполнения.
* * *
— Стой, — Шарль Зидлер ухватил за белоснежный рукав форменной курточки проходившего мимо его столика официанта, разносившего шампанское посетителям Клозери де Лила.
Парень чуть покачнулся от неожиданности, но поднос с фужерами, наполненными янтарной жидкостью, удержал.
— Шампанского, месье?.. – угодливо склонился официант.
— Кто такая эта пухляшка на сцене?
— А, эта… правда, шикарно танцует? Это наша евреечка Луиза.
— Вот, передашь мою визитку после выступления, скажи, что я к ней загляну.
— Конечно, месье, — официант сально улыбнулся, сгреб в кулак чаевые вместе с карточкой Шарля и продолжил лавировать между столиками.
"Ах, черт возьми, как танцует, бестия!", — между тем думал Зидлер. Он уже несколько дней подыскивал танцоров в кабаре "Мулен Руж", которое совсем недавно открыл со своим компаньоном, испанским предпринимателем Жозефом Оллером.
Мужчина раскурил трубку, положил ногу на ногу и принялся внимательно наблюдать за Луизой, прикидывая, во сколько ему обойдутся ее выступления. Он не сомневался, что в скором времени на небосводе "Мулен Ружа" зажжется звезда.
По окончании представления Шарль, держа в руке узкий хрустальный бокал на длинной тонкой ножке, миновал сцену и спустился по плохо освещенной лестнице в общую гримерку актрис. Он постучал в довольно обшарпанную дверь.
— Открыто, — раздался громкий голос с хрипотцой.
Луиза, сидя в легком халатике с обнаженной грудью перед немного мутным большим зеркалом, освещенным бра по обе стороны, снимала остатки тяжелого грима. Появление незнакомца ее нисколько не смутило. Молодая женщина и не подумала как-то прикрыться. В комнате было душно, сильно пахло дешевыми духами и пудрой.
Шарль еще не успел раскрыть рта, чтобы представиться, как она заговорила.
— Это твое? – Лу вопросительно глядела на посетителя в зеркало холодными голубыми глазами, и даже не удосужившись повернуть к нему свою пышную светлую головку, небрежно помахала визиткой Шарля, зажатой между указательным и средним пальцем.
— Да, я хотел бы сделать вам выгодное предложение, если позволите, мадемуазель.
— Я сплю только с теми, с кем хочу. Ты в их число явно не попадешь, котик, — хохотнула девушка.
— Нет, нет, что вы, предложение совсем иного рода! Вы прекрасно танцуете, и я намерен заключить с вами постоянный контракт на отличных условиях.
Луиза запахнула на груди халат и резко встала. Она подошла к Шарлю, забрала из его рук бокал с шампанским и залпом осушила.
— Я слушаю!..
* * *
"Ла Гулю, Ла Гулю!" – скандировала публика.
Лу, стоя на сцене, смотрела в зал, чувство власти над каждой душой, обитающей в этом месте, захлестывало девушку. Она не торопилась начинать танец, держа паузу и наслаждаясь моментом всепоглощающей славы. И вдруг, решительно спрыгнув вниз к зрителям, направилась к дальнему неприметному столику в самом углу.
— Анри, дорогуша, сколько раз ты уже намалевал меня скачущей в кадрили?
Тулуз-Лотрек на секунду оторвался от небольшого холста, поднял голову и затуманенным взором окинул свою подругу и модель.
— Танцуй, детка!
Лу схватила его бокал и выпила остаток вина. Затем она щелкнула пальцами и, приподняв до колен пышные кружевные юбки, стремительно вознеслась на сцену. И началось волшебство.
В вихре канкана, с невероятной энергией заряжающая все вокруг себя, Ла Гулю вскидывала длинные ноги, воспетые поэтами, запечатленные художниками, задирая их до головы, и кружилась так, что невозможно было уследить за ее движениями. Каждый раз, задорно подскакивая, отчего вспенивались кружева ее наряда, давно уже не заимствованного в прачечной мадам Вебер танцовщица вскрикивала, чем еще больше подогревала зрительский ажиотаж.
Наибольшего пика представление достигало, когда Ла Гулю поворачивалась к залу спиной и с кокетливым бесстыдством, приподняв юбку, оттопыривала круглую попку, так что становились видны панталоны, украшенные тонкими ажурными ленточками с пикантным красным сердечком в центре. Зрители принимались неистово рукоплескать.
И как завершающий аккорд, она исполняла свой коронный номер, так ожидаемый посетителями "Мулен Ружа" каждый вечер. Лу подбегала к самому краю сцены, перед которой находились столики. Высоко подняв ногу в тонком чулке, она острым носком туфельки ловко сбрасывала с головы поклонника котелок или шляпу, что вызывало подлинный восторг у всех, кто видел это хотя бы однажды. Как-то Ла Гулю не постеснялась проделать свой знаменитый трюк с принцем Уэльским, чем ввергла в шок окружающих.
Еще при жизни Луиза Вебер стала легендой, одной из лучших исполнительниц канкана. Нагловатая сексуальность Лу, выраженная посредством танца, притягивала мужчин из самых разных сословий. Ее жаждали, ей поклонялись. Безудержная "пляска разврата" как тогда называли канкан, а на самом деле удивительная импровизация в сочетании с классическими элементами танца, давала поистине невероятный эффект, который Луиза Вебер оттачивала многие годы.
Ах, "Мулен Руж"! Безбашенное, не поддающееся никакому контролю и оттого восхитительное в своей раскрепощенности веселье сделалось религией кабаре с первых же дней его существования. Оно клубилось в призрачном свете фонарей Монмартра, плескалось и преломлялось в отблеске хрустальных бокалов, слышалось в откровенно-призывном смехе танцовщиц. Каждую ночь вновь и вновь глумилось и кружило захмелевшие головы случайных посетителей и завсегдатаев, шуршало яркими атласными юбками всевозможных расцветок, привораживало и манило нескромно приоткрывшейся ножкой в изящной подвязке. А королевой всей этой вакханалии, жадного пиршества жизни была дочка простой еврейской прачки.
* * *
Жюль Рок стоял в сторонке и тихо посмеивался. Ему доставляло удовольствие смотреть, как студенты школы искусств тащат полуголых девиц под грохочущие звуки барабанов в корзинах с цветами. Это была его затея.
Первый бал, устроенный пару лет назад учащимися, показался ему слишком скучным, и вот теперь он преподнес благопристойным парижанам сюрприз в виде представления, начавшегося в "Мулен Руже" и выплеснувшегося на парижские мостовые.
— Это, по меньшей мере, непристойно! – воскликнул один из возмущенных горожан, указав на девушку, изображавшую Клеопатру.
Всю ею одежду составлял лишь поясок из монет.
В итоге разразился скандал. Сенатор, председатель Лиги борьбы с безнравственностью Беранже подал прошение в суд. Процесс собрал многих известных представителей города, там присутствовал и Тулуз Лотрек, которого поразило заявления Луизы Вебер.
— Я в высшей степени скандализована бесстыдством оголенных женщин, осквернивших мой «Мулен Руж», — заявила знаменитая танцовщица.
Это было настолько неожиданно и так не похоже на его подругу, что Лотрек не мог не запомнить этот эпизод и сделал позже литографию «Ла Гулю в суде».
* * *
— Ты слишком много ешь, крошка, а еще больше пьешь, недаром тебя прозвали Ла Гулю (обжора, — франц.), — сидя под утро рядом с Луизой за барной стойкой после выступлений, лениво протянул Валентин ле Дезосе, прозванный Бескостным за свою удивительную пластичность.
Из кабаре уже убрались последние и самые упертые посетители. Сейчас здесь было непривычно тихо. Мишура очередной бурной ночи отгремела и как-то поблекла, чтобы возродиться к жизни вновь, когда на улицах Парижа зажгутся первые газовые фонари.
— Если продолжишь в том же темпе, я скоро лишусь блестящей партнерши, а кабаре — одной из своих звезд.
Луиза насмешливо взглянула на Валентина и взяла очередной недопитый кем-то бокал с алкоголем.
— И потом, тебе не противно постоянно допивать чье-то пойло, а вдруг в него кто-нибудь плюнул? Так и заразу подхватить недолго…
— Интересно, что тебя больше волнует — мое здоровье или что мы не будем вместе танцевать? Сдается мне, второе. В нашем дуэте я стержень и от меня зависит твой успех, — самоуверенно заявила Луиза.
— Ты неподражаема, Лу! Я слишком много в тебя вложил, чтобы сделать той, кем ты стала. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе вот так просто все бросить?
— Это не тебе решать, милок! — Луиза поднялась с высокого стула, прихватив новую порцию шампанского с собой. — Я уже в том возрасте и в том положении, что могу позволить себе собственные прихоти. Да и сколько можно вертеть задницей! Тем более, по твоим словам, она стала непомерно толстой.
"Да, Лу расплылась, что и говорить, и неудачные роды с мертворожденным ребенком ее подкосили…", — Валентин смотрел вслед уходящей звезде "Мулен Ружа" и меланхолично раздумывал, что век артиста так недолог, пора подыскивать ей замену…
Это было совсем непросто. По-настоящему талантливые танцовщицы встречались далеко не каждый день. Ла Гулю обладала поразительным умением держать публику в напряжении до самого конца представления, не давая ей заскучать.
* * *
— Анри, я задумала одно предприятие и мне понадобится твоя помощь, дружок. — Луиза с Лотреком сидели в «Элизе-Монмартр» и по обыкновению пили пиво.
— Лу, ты теперь состоятельная дама, неужели тебе не хочется отдохнуть и пожить более спокойной жизнью с тех пор, как ты покинула "Мулен Руж"?
— Так ты поможешь? Хочу вложить деньги в ярмарочные балаганы, надеюсь, дело пойдет. Но мне нужен твой талант, дорогой…
Лотрек задумался, он хотел оказать Ла Гулю услугу. Его многое связывало с этой женщиной, когда-то она дала мощный толчок его творчеству.
— Я купила отличное место на ярмарке Трон и уже набрала к себе танцовщиц. Будем исполнять египетский танец. Сама тоже в стороне не останусь, покручу еще животом. Оформишь мне помещение, как только ты один и умеешь?
— Ла Гулю не сдается, да? – засмеялся Тулуз-Лотрек. — Что ж танцуй детка! Тряхнем стариной, поработаем вместе.
Лотрек сделал два больших квадратных холста. На одном Луиза была изображена танцующей в «Мулен Руже» со своим бывшим партнером Валентином Бескостным, а на другом — нынешняя Ла Гулю, воплощала восточную женщину, исполнявшую танец живота перед толпой зевак. Холсты были великолепны…
К тому времени Луиза Вебер уже перебралась со своими балаганами на ярмарку в Нейи и выступала на фоне панно Лотрека, которые моментально привлекли внимание публики. Это стало последним всплеском ее былой славы, которая неумолимо, как течение времени, утекала от Лу вместе с накопленными во дни великолепия деньгами.
Она решилась на отчаянный шаг, купив для своих балаганов зверей – двух пантер, четырех немолодых львов, гиену и медведя, стала выступать укротительницей зверей. Эти животные довели ее до полного и окончательного разорения, хотя кормила она их из рук вон плохо. К тому времени Лу безобразно растолстела, у нее появились первые признаки водянки. А после несчастного случая со львами, произошедшего во время ярмарки в Руане, блистательная некогда Ла Гулю окончательно опустилась туда, откуда некогда вскарабкалась.
Была еще неудачная попытка поработать актрисой в Theatre des Bouffes du Nord, приведшая Лу к затяжной депрессии. Она часто болела, тем не менее, заходя по старой памяти в Мулен Руж, где ее все еще помнили, давала автографы.
Жан Габен и Морис Шевалье приглашали Луизу Вебер подняться на сцену и показаться публике, но из этой затеи ничего хорошего не вышло. Померкшая слава и раздувшееся тело танцовщицы уже не могли никого прельстить. Она жила в те годы в квартале Пигаль, где кинорежиссёр Жорж Лакомб снял её в короткометражном документальном фильме "Зона". Но ничто не смогло спасти Ла Гулю от нищеты и забвенья.
* * *
Распухшая женщина сидела у входа в ночной кабак на Монмартре. На ней было какое-то бесформенное тряпье не первой свежести и за версту несло спиртным. Она торговала орешками, табаком, цветами, конфетами и апельсинами. И пила.
Иногда кто-то из прохожих на секунду притормаживал рядом с ней. Может быть спешащему по своим делам человеку чудилась в этой обрюзгшей пьянице в лохмотьях прежняя яркая звезда? И тогда ей казалось, что ее вспомнили, узнали. Но нет, ему просто требовалось купить дешевый букетик цветов с конфетами и бежать дальше по жизни…
Ла Гулю умерла в парижской больнице в возрасте 63-х лет 30 января 1929 года.
В 1999 году её останки по постановлению тогдашнего мэра Парижа Жака Ширака были с большими почестями перезахоронены на кладбище Монмартр. В квартале бурной молодости и былой славы одной из первых исполнительниц легендарного канкана.
