Александр КАНЕВСКИЙ | Январские тезисы

Миллионы шестиконечных снежинок, кружась, слетали с неба, передавая привет от мирового сионизма…

НОВЫЙ ГОД

 

Приближался Новый год, мой любимый праздник.

В СССР было столько праздников, что иногда возникала тоска по будням: День Милиции, День Геолога, День Строителя, День Рыбака, День Охотника… Не говоря уже о монументальных праздниках, таких как Седьмое Ноября или День Конституции, единственным достоинством которых являлась возможность не ходить на работу.

Но была у нас по-настоящему праздничная ночь, единственная, незабываемая – новогодняя! Сколько надежд было связано с этим волшебным праздником, сколько планов!… Помните, это уверенное ожидание радости, эти счастливые кадры нашей суетной жизни?.. Мы обзванивали всех знакомых завмагов в поисках продуктов «подефицитней»…

Потные усталые деды Морозы шастали по лестницам с мешками детских подарков, оплаченных родителями… Миллионы шестиконечных снежинок, кружась, слетали с неба (только теперь я понял, что это были вызовы из Израиля).

Новогодняя ночь была первой, когда мне, бурлящему и непредсказуемому восьмикласснику, было разрешено ночевать вне дома. В эту ночь я гордо слушал бодрую речь вождя, впервые адресованную мне лично, а потом, ошалевший от собственной взрослости, впервые сорвал поцелуй с горячих испуганных губ…

Сколько потом я переслушал разных вождей, сколько ещё более горячих губ перецеловал! Но никогда эта ночь, освященная горящей ёлкой, не теряла для меня сказочности и ожидания чуда… И оно непременно свершалось!

У меня есть целая серия новогодних рассказов ( я их называю "рождественскими" из-за обязательных счастливых финалов). Сегодня публикую один из них.

ПАПА ВЕРНУЛСЯ…

Обычно это происходило в последний день декабря. Папа приходил с работы волевой и сосредоточенный.

— Я ухожу, — заявлял он.

— Куда? – спрашивала мама, перечитывая любимую Анну Каренину.

— Совсем. От тебя ухожу.

— Почему? – интересовалась мама, не отрывая глаз от книги.

— Ты меня не ценишь!. Никто не ценит! Вам всем плевать на меня!

— Ты не прав, — бросала мама, переворачивая страницу.

— Сейчас не время выяснять отношения… Поздно! Ты меня проиграла!.. Не волнуйся, на квартиру претендовать не стану. Мебель оставляю тебе, ковёр тоже.

— Ты – благородный человек, — изрекала мама, продолжая чтение.

— Только не надо красивых фраз, не надо!.. Пути назад нет!

Папа раскрывал «дипломат», укладывал туда электробритву, пасту, зубную щётку и почему-то молоток, хотя он ни разу в жизни не забил ни одного гвоздя. Затем надевал пальто, шапку, подходил к дверям, оборачивался.

— Я ухожу. Кто идёт со мной? – вопрос был адресован нам, детям, но повисал в воздухе без ответа. – Папа уходит навсегда. Кто пойдёт с папой?

— Я не могу, мне задали сочинение, — сердито отвечала Ленка. Папа переводил взгляд на меня. Я начинал хныкать.

— Я не пойду, у нас в садике подарки давать будут.

Папа запрокидывал голову и трагически воздевал глаза к небу.

— Хорош итог: создал семью. Вырастил детей, всю жизнь работал на них, а теперь даже уйти не с кем!..

Голос его дрожал, в глазах появлялись слёзы.

— Я пойду с тобой, — говорила мама, откладывала книгу, предварительно заложив закладку между страницами, одевалась и они уходили. Возвращались поздно, весёлые, счастливые, с подарками. Так что нам, детям, даже нравилось, когда папа от мамы уходил.

Но однажды, тоже тридцать первого декабря, папа вернулся с работы раньше обычного. Мама только-только закончила готовить обед и проверяла принесенный Ленкой табель.

— Я ухожу от тебя, — объявил папа.

— Куда? – спросила мама, просматривая оценки.

— Совсем. От тебя ухожу.

Ответ был традиционен, но что-то в папином голосе насторожило маму. Она отложила табель и посмотрела папе прямо в глаза.

— Почему ты уходишь?

Папа отвернулся и молчал.

— Ты уходишь к ней? – тихо спросила мама.

Не поворачиваясь, папа утвердительно дрыгнул головой.

Я знал, кто такая она. Это была соседка с пятого этажа Эля Глотова, которая на афишах именовалась Эльвирой Глотье. Она работала в цирке, жонглировала чугунными ядрами. Зимой и летом ходила в обтягивающем свитере, из-под которого выпирали все её формы. Последнее время я часто видел папу, беседовавшего с Эльвирой: ему, худому и щуплому, импонировали её сила и мощь. И вот теперь он…

— Что ты возьмёшь с собой? – спокойно спросила мама.

— Ничего. Мебель и ковёр я оставляю вам. Свои вещи тоже. Выходной костюм и свитера можешь продать – получишь деньги.

— В чём же ты будешь ходить?

— На работу в этом пиджаке и этих брюках, они после чистки, как новые. А дома…- Он запнулся и исправился. — …а у неё – в спортивном костюме, она мне отдаст свой старый.

Он уложил в «дипломат» весь свой джентльменский набор, закрыл его, дошёл до дверей, постоял, обернулся, посмотрел на меня и на Ленку.

— Вы проводите меня?

Я насупился и молчал.

— Тебе же недалеко, всего один этаж! – буркнула Ленка.

— Хорош итог: дети отказываются проводить отца в последний путь!

— Я провожу тебя, — предложила мама.

В папиных глазах блеснула радость. Секунду он колебался, потом хрипло выдавил «не надо» и выскочил за дверь.

Мама молчала.

— Напиши его маме, брату, всем его родственникам, — предложила Ленка.- Ему станет стыдно, и он вернётся.

Мама покачала головой.

— Это не поможет. Здесь уже никто не поможет.

— А дед Мороз? – спросил я.

Мама рассмеялась, притянула меня к себе и заплакала.

Мой детский садик находился во дворе, перед нашими окнами. Поэтому меня туда не провожали, я сам бегал. Только на утренники меня всегда сопровождала мама. На этот раз, увидев в зеркале свои заплаканные глаза, попросила:

— Пойди сам. Ты ведь уже большой.

И в младшей, и в средней, и в старшей группе к нам всегда приходил один и тот же дед Мороз, грузный, нескладный, с одышкой. Он обслуживал все детсады нашего района. Мой садик находился в конце его маршрута, он прибегал к нам всегда с опозданием, потный и растерзанный. Его посох цеплялся за бороду и болтался до тех пор, пока борода не отваливалась вместе с ним.

В день, когда папа насовсем ушёл от мамы, деду Морозу особенно не везло: это был седьмой, последний утренник, на улицах навалило много снега, ходить было тяжело, он несколько раз падал, зверски устал, еле передвигал ноги – поэтому танцевал сидя. Бороду где-то потерял, вместо неё ему подклеили кусочек кроличьего меха. Мех был серый, выделялся на фоне ватной шубы – всем сразу было видно, что с возрастом дедушка стал чернеть.

Снегурочка развязала мешок. Измочаленный дед нагнулся за подарками, но разогнуться уже не смог: его прихватил радикулит. Так он и просидел до конца утренника, согнувшись над мешком, из которого Снегурочка выдёргивала подарки и вручала их детям. Дед Мороз натужно улыбался каждому, посыпал его конфетти и виновато сообщал:

— Заболел ваш дедушка.

Когда праздник закончился и все разошлись, я, уже одетый, заглянул в зал и увидел такую картину: Снегурочка упёрлась своему партнёру коленом в позвоночник и напряжённо тянула его за плечи. Дед Мороз со скрипом распрямился.

— Всё! Теперь добредёшь сам. А мне ещё за внуком ехать! – Она глянула на часы, потом чмокнула деда в кроличью бородку. – Счастливого Нового года! – И умчалась.

— Дедушка, пойдём к нам, — предложил я.

— Нет, мальчик, дедушка Мороз поедет к себе в лес и ляжет отдыхать в сугроб.

При этих словах он дёрнулся, и зубы его застучали – это он представил себя лежащим в сугробе.

— Пойдём, — настаивал я, — ты ведь должен всем помогать, а у меня мама плачет. – Дед Мороз, уняв зубную дрожь, внимательно посмотрел на меня. Чтобы его окончательно убедить, я добавил. – Мы рядом живём, во дворе. Чаем тебя напоим, с малиновым вареньем.

Этот дед Мороз обладал очень развитым воображением: я увидел, как он мысленно проглотил варёную малину, и как по его телу разлилось тепло от будущего чая. Он решительно взял меня за руку и сказал:

— Веди!

Мама не могла скрыть удивления.

— О, кто к нам пришёл!

— Извините… Я не сам… Это ваш мальчик.

— Очень хорошо, что пришли. Снимайте шубу.

— Нет, нет, нельзя! – он попытался незаметно кивнуть в мою сторону, давая понять, что не может разоблачить сказку: он по наивности думал, что я всё ещё верю в его лесное происхождение!

Выпив чаю с малиной, дед Мороз окончательно раскис. Глаза его слипались, он растягивал веки пальцами. Его знобило. Очевидно, ко всему он ещё и простыл.

— Я вас в таком состоянии не отпущу, — сказала мама. – Ложитесь и поспите, хотя бы часок.

Она бросила на тахту плед и подушку. Дед Мороз был не в состоянии сопротивляться. Бормоча слова благодарности, он повалился на тахту, как стоял, в шубе, в шапке, и сразу захрапел. Мы с Ленкой стянули с его ног валенки и накрыли его пледом.

Прошло два часа. Дед спал глубоким сном ночного сторожа, не повернувшись, не пошевелившись.

И тут вошёл папа.

— Что это? – изумлённо спросил он, указывая на храпящего мужчину в шубе, в шапке, с кроличьей бородой. Мы молчали. Папа повторил свой вопрос. – Я могу узнать, кто это спит в моём доме?

— Это уже не твой дом, — тихо сказала мама.

Папа чуть растерялся.

— Допустим. Но мне обидно: стоит только выйти, как уже кто-то лежит! – Он подскочил к тахте и стал трясти деда за плечи. – Товарищ!.. Товарищ господин!.. Пора вставать!

Дед испуганно вскочил, не понимая, где он и что с ним. От испуга задекламировал:

— Я весёлый дед Мороз, я подарки вам принёс… — Потом посыпал папину голову конфетти и поздравил его. – С Новым годом!

Окончательно проснувшись, застеснялся и стал поспешно натягивать валенок.

— Это просто чёрт знает что! – возмущался папа.- На минутку выйдешь к соседям – в доме сразу появляются нахальные деды Морозы!..

— Я – не нахал, я – из фирмы «Радость» — оправдывался дедуля, натягивая второй валенок.

Мама протянула ему банку с вареньем.

— Это вам новогодний подарок. Придёте домой, попарьтесь в ванне, ложитесь под тёплое одеяло и пусть жена даст вам в постели выпить чай с малиной.

— У меня нет жены. А за подарок спасибо. – Дед Мороз взял баночку, поклонился маме и направился к дверям.

— Может, останетесь с нами встретить новый год?

— Нет, нет, благодарю. Дед Мороз должен вернуться в свой лес и спать в сугробе. – Он улыбнулся мне, подмигнул и вышел.

— Он ещё и холостой! – продолжал возмущаться папа, вытряхивая из волос конфетти.

— Тебе что-то нужно? – спросила мама.

— Я забыл молоток.

Мама принесла ему любимый инструмент. Но папа не уходил. Он потоптался у двери, потом решительно вытащил из «дипломата» большую коробку конфет и протянул её маме.

— Я вспомнил, что не поздравил тебя с Новым годом. Это дорогие конфеты, двести рублей коробка, называются «Теремок».

— За эту цену они могли бы называться «Небоскрёб», — сказала мама, раскрывая коробку. – Угощайся.

— Спасибо. – Папа взял одну конфету и проглотил её, не разжёвывая. – Я хочу погулять по улицам. Кто пойдёт со мной? – спросил он, отвернувшись от мамы, глядя в нашу сторону. Мы молчали. Папа не уходил. Молчание затянулось.

— Придется мне пойти с тобой, — сказала мама и начала одеваться.

Я подошёл к ней и тихонько прошептал:

— Видишь, дед Мороз всё-таки помог.

Мама притянула меня к себе и стала целовать, но уже не плакала, а смеялась.