Из творческого наследия Ширы ГОРШМАН в переводе с идиша Льва ФРУХТМАНА
Случалось это обычно после Песаха. Когда бабушка была довольна, я понимала это лишь по ее взгляду. Как она смотрела на деда. В этом взгляде была не только преданность ему, но и радость за его доброту и душевность, готовность помочь даже гоям (неевреям). И он никогда никому не отказывал.
— Эли, готовься к докуке, вон твоя троица уже идет.
Так бабушка называла троих соседей-литовцев, приходивших к деду в гости: Каренойшкеса, Юргеса и Стаскеса.
— Эли, смотри, как они бедненькие стоят, будто на молитве «шмойне-эсре» («18 благословений»)!..
— Ну, раз уж ты говоришь такие вещи, то скажи: «не будь рядом помянуто».
И дедушка не спеша выходил к ним. Стаскес говорил на идише, как на родном языке. Потому он обратился к деду, по поводу чего они пришли:
— Элиас, снег-то давно сошел и растаял, а хлеба стоят, как рогожки. Пойдем с нами, погляди, что делать!.. В позапрошлом году ты приходил, так ведь помогло. Помнишь?!
— Иди, иди, Эли, — встревала бабушка посреди просьбы Стаскеса. – Поколдуешь там над их рожью, пусть у них растет хлебушек.
Говорила с едва скрываемой иронией.
Дедушка, бывало, из себя выходил:
— Ну, что ты меня толкаешь на такие дела? Язычники они, верят черт знает во что!.. Даже выговорить такое стыдно.
Тем не менее, дедушка снимал с гвоздя свой теплый «капоте». Натягивал картуз поверх ярмолки. И шел с мужиками-литовцами в поле.
На пороге, обернувшись, Эли внушал бабушке:
— По твоему разумению, я не должен идти. А я все-таки пойду, как ходил и в прошлые годы…
Так, дров я тебе занес, но ты не торопись. Приду, сам печь разожгу. И помни, Песя, что кроме тебя Господь Бог создал еще и других людей.
Случалось, что кто-то из троих литовцев приходил с тяжеленой торбой, на что дед реагировал тотчас же:
— Пятрас, ты что же полагаешь, что мне нужна твоя торба? Возьми ее на плечи и тащи домой… Не в шинок к Айзеку, а жене домой!..
Дедушка мой не мог знать, что через короткое время сынок Стаскеса зверски убьет его внука, а все другие литовцы вместе с этими тремя бывшими дедушкиными просителями – станут вдруг богачами, благодаря награбленному еврейскому имуществу… Это случилось, как только немцы вошли в Литву. Никто их не подстрекал, литовцы сами, с большой охотой убивали евреев, и беззастенчиво присваивали себе их добро.
При этом еще ни один немец не появился в местечке. Но литовцы уже знали, что немец «дал добро!» убивать и грабить еврейское население.
Я часто вспоминала тот иронический бабушкин взгляд. Предвидеть весь ужас Катастрофы она, конечно, не могла. Но чем дышат литовские соседи, предчувствовала…
ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Давным-давно, когда Ш.Горшман жила в хостеле в Ашкелоне, я позвонил ей справиться о здоровье. Было это в конце 90-х гг. прошлого века.
— Левушка, — почти закричала она, — приезжайте ко мне немедленно!.. Она тяжело дышала в трубку.
— А что случилось? — спросил я встревожено.
— А случилось то, что я написала, наконец, как литовцы во время немецкой оккупации Литвы убили всех евреев.
Конечно, тема Катастрофы звучала в ее рассказах и повестях и в тот период, когда она жила в СССР. Но высказаться открыто и до конца не позволяла советская цензура и идеология, при которой нельзя было покуситься на священную правду-ложь «дружба народов».
Теперь, после смерти Ш.Горшман, став хранителем ее литературного архива, я наткнулся на один из ее рассказов о Катастрофе.
