Фрагмент из автобиографического романа "Смейся, паяц!"
Зиновий Гердт скончался 18 ноября 1996-го. Как быстро пролетели эти годы без него! И как его не хватает поныне…
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА произошла во времена моей молодости. Я был приглашен Абхазской Филармонией помочь им подготовить какой-то торжественный концерт. Жил в Гаграх, в гостинице "Гагрипш", бывшем дворце Генриха Бранденбургского. Дворец был весь из дерева, без единого гвоздя. Его разобрали, вывезли из Германии и собрали здесь, в Гаграх, тоже без гвоздей. Под жарким кавказским солнцем дерево усохло и скрипело. Скрипело всё: полы, оконные рамы, ступеньки лестниц. Казалось, что скрипят даже швейцары и администраторы.
Гердту для этого же концерта заказали вступительный монолог. Он прилетел, чтобы сдать его худсовету. Поселился в этой же гостинице. Мы встретились на репетиции, нас познакомили. За месяц до приезда в Гагры, я посмотрел в Москве, в театре Образцова, спектакль "Обыкновенный концерт". (Это потом его назвали "Необыкновенный концерт", чтобы, не дай Бог, не было обобщений). Я был в восторге от спектакля, особенно, от Гердта, который исполнял роль конферансье. Поэтому очень обрадовался знакомству с ним и его приглашению вместе пообедать. После репетиции мы вернулись в гостиницу и по уставшей от скрипа лестнице спустились в ресторан.
— На месте герцога Бранденбургского, — сказал Гердт, — я бы раскололся хотя бы на килограмм гвоздей — меньше бы скрипело.
Мы ели шашлыки, пили "Саперави" и славно беседовали. С соседнего столика нам прислали бутылку "Шампанского".
— Нельзя обижать — надо выпить. — Зиновий Ефимович откупорил бутылку, наполнил фужеры. — За Грузию! Люблю этот народ.
Мы подняли бокалы, качнули их в сторону соседнего столика и выпили.
— Это правда, что вы сегодня улетаете? А позагорать? Покупаться?
— Не могу. Во-первых, спектакль, а во-вторых, здесь нельзя задерживаться — опухнешь от пьянок. С их гостеприимством трудно бороться.
И как бы в подтверждение его слов, нам прислали ещё и бутылку коньяка.
ВТОРАЯ ВСРЕЧА состоялась в Одессе. Мы оба были членами жюри Кинофестиваля "Золотой Дюк". Тогда же, в первые дни Фестиваля, Гердт получил титул и корону Короля Смеха.
Перед очередным заседанием жюри, мы прогуливались по скверику, в ожидании посланной за нами машины.
— Как вы чувствуете себя в роли Короля Смеха? — спросил я.
— Очень неуютно, потому что здесь, в Одессе, все короли. Посмотрите!
Мы находились напротив Дома Моряков, где проходили просмотры фильмов Фестиваля "Золотой Дюк". Гердт указал на крышку канализационного люка, выкрашенную в золотистый цвет. На ней было написано: "Золотой Люк". Я рассмеялся.
— Согласен с вами: здесь все — короли. Я в этом ещё раз убедился уже на вокзале, когда сошёл с поезда и увидел лозунг: "Ударим СПИДом по сексу!".
Зиновий Ефимович по-детски, искренне расхохотался.
— Какая прелесть! Когда такие подданные, что делать королю? Только обожать их!
Когда подъехала машина, вокруг Гердта уже собралась толпа узнавших его одесситов. Он шёл сквозь коридор радостных лиц, улыбок, аплодисментов — подданные приветствовали своего короля.
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА произошла в Израиле в 1992-ом году. Я пришёл к нему взять интервью для журнала "Балаган".
— С чего начнём? — спросил Зиновий Ефимович.
— С вашего впечатления об Израиле.
— Вопрос, обречённый на положительный ответ. Все, кто его задают, рассчитывают услышать только плюсовой ответ, и я не могу их разочаровывать.
— А я хочу услышать правду.
— Что ж, раз вы настаиваете… Мы с моей женой Таней за нашу долгую жизнь побродили по миру, встречались со многими эмигрантами. И когда они нахваливали свою жизнь, я чувствовал, что там есть прибавка эмоций, чтобы оправдать верность своего поступка. А мы с Таней радовались, что у нас есть билет в Москву. И возникало невольное чувство превосходства.
— Вы и сейчас радуетесь, что у вас есть билет в Москву?
— Конечно. Я прожил жизнь в Москве, у меня там масса друзей, воспоминаний.
— Да, Родина — это не берёзки, это люди и могилы.
— Верно. Сколько берёз в Америке!
— Я поражался — больше, чем в России.
— Вот видите — не в берёзках дело. Просто у нас с Москвой — одно кровообращение.
— Уверяю вас, что половина наших людей были вытолкнуты из страны, не всех влекло в Израиль. И только уже живя здесь, мы стали впитывать в себя эту страну, наполняться ею.
— Видите, у вас это произошло всего за два года, а мы с Таней всю жизнь прожили в Москве. Для нас переселиться в Ленинград было бы потрясением. Наш дом в Москве, несмотря на то, что там сейчас творится, несмотря на неустойчивость общества и отсутствие колбасы. А что касается превосходства… Мой папа рассказывал мне анекдот: "Старый холостяк женится. Его спрашивают: Абрам Соломонович, неужели вы, наконец, решились? — Да, женюсь. — Наверное, ваша невеста красавица? — Ну, знаете, на вкус и цвет товарища нет. На каждого не угодишь. Сколько человек, столько мнений. Лично мне — не нравится!"
— Смешно!.. Это аналогия с Израилем? — Частично. Не то, чтобы не нравится. Мы здесь встречались с разными волнами эмиграции. Кто приехал раньше, более устойчив. Новенькие — или в эйфории, или в отчаянье. Жуткое количество социализма плюс монополизм, мало заграничных капиталов, их не впускают…
— А бюрократия какова?
— Ну, бюрократией нас не удивишь.
— Не скажите. Евреи всё стараются делать лучше других, в том числе и бюрократию… Но были у вас и положительные эмоции?
— Конечно. Мы повидали двух наших самых близких друзей — это большая радость.
— А сам Израиль вас чем-нибудь порадовал?
— Что удивило и даже потрясло: девочки-солдатки и шикарные ребята с автоматами. Девочки — просто прелесть, вопиющая прелесть, если можно так сказать. И они ведь стремятся в армию?
— Даже откладывают свадьбы, потому что замужних не берут.
— Поразительно! Ведь это уже образ жизни, свой, особенный, ни на что не похожий. Сын нашего друга-художника уже отслужил армию, поступил в Университет. Он в восторге от страны, от жизни. Он счастлив, он ведёт себя, как влюблённый или как дурак, но он совсем не дурак, а счастлив, как дурак.
— Почему ты не говоришь о самом главном? — вмешалась Татьяна, жена Гердта. — На чём построено государство? На камнях и песке. Это поражает. Это доказательство того, что могут люди, окрылённые идеей и умеющие работать.
— Да, да, ты права! — подхватил Зиновий Ефимович, — Мы были в Ариэле — с ума сойти, что за город! А ведь он вырос в окружении ненависти! Это не комсомольский энтузиазм, это что-то совсем другое, чего мне, к сожалению, познать уже не дано…
— А как проходят ваши гастроли в Израиле?
— Просто потрясающе! Залы полны, и все необыкновенно доброжелательны, меня встречают, как родного. Я не могу пожаловаться, что меня в России плохо принимают, но здесь всё как-то концентрированней, ни одного безразличного лица.
— Да, здесь публика особая. Я часто выступаю и получаю удовольствие от удивительного понимания самых тончайших нюансов. А вас так долго ждали, ещё с прошлого года, когда вы должны были приехать, но не смогли из-за болезни. Но согласитесь, если бы вы прибыли сюда даже неизвестным артистом, то после бесчисленного количества публикаций во всех русских газетах, вы бы стали суперзвездой.
— Да, меня поразило количество русскоязычной прессы. И её ведь раскупают.
— И раскупают люди, считающие каждый шекель. А как посещают концерты, спектакли.
— Говорят, нынешняя волна эмиграции этим и отличается от предыдущей?
— Это правда. Те хотели поскорей освоить иврит и войти в израильскую культуру, отторгнув русскую. А мы держимся за русский язык, русскую культуру, гордимся ими и не хотим расставаться… Стоп, кто у кого берёт интервью? Мой следующий вопрос: просматривается различие между эмиграцией в другие страны и репатриацией в Израиль?
— Да, и очень чётко. Это чувство родной земли, которое появилось у вас уже через два года. Оно, конечно, должно поднимать душевное состояние, ибо никогда, поселившись в Англии или во Франции, вы не войдёте в их общество, не впустят. Даже в Американское общество — с трудом и не каждый. Возьмите, к примеру, Аксёнова Василия Павловича — космополит, знает английский, преподаёт в Университете — всё равно он с ними не смешивается — разные люди.
— Я бы хотела, — снова подключилась к нашей беседе Татьяна, — чтобы то, чем так восхищается Зяма, ушло в небытие. Я имею в виду девушек-солдаток. Женщина не должна надевать военную форму — это противоестественно.
— Это вынужденно: в Израиле каждая война — отечественная, а в отечественную — все берут в руки оружие, и женщины, и старики… А теперь, Зиновий Ефимович, хочу узнать ваше мнение о "Балагане". Хочу и боюсь, ведь вы — самый строгий и профессиональный судья.
— Не бойтесь. Журнал мне понравился, много выдумки, есть и блеск, и шарм, но я бы хотел больше серьёза в юморе — Меня, наоборот, упрекают за избыток серьёза.
— Не поддавайтесь. Сейчас все пытаются острить, юмор стал модным товаром. Недавно был в Одессе, там выходят пять или шесть юмористических изданий — купил все, прочёл, но из всего понравился один-единственный анекдот: "Микробы больше всего ненавидят микроскоп — он вмешивается в их личную жизнь". А вот мой, любимый, про двух коммивояжеров.
— Расскажите.
— Пожалуйста. В купе едут два коммивояжера. Один спрашивает у другого: "Куда вы едете? — Я еду в Одессу. — Вы сказали, что едете в Одессу, чтоб я подумал, что вы не едете в Одессу. Но вы же таки да едете в Одессу — зачем же вы врёте!" Какой поразительный ход мышления. А вам сам Бог велел собирать здесь перлы для журнала, вокруг одни евреи, только слушай и записывай. Ну, подарите хоть одну фразу!
— Пожалуйста. Например, такая: еврейская жена кричит своему мужу: "Закрой рот с той стороны!". Вы можете подсказать, как это сделать?
— Ой, какая прелесть! — Зиновий Ефимович расхохотался. — Я буду её рассказывать в Москве. Спасибо за подарок!
— А вам спасибо за интервью. До следующей встречи! Счастливого пути, мягкой посадки!
— И керосина, чтобы долететь до дома — у нас с керосином проблема. Впрочем, с чем у нас сейчас не проблема!
ЧЕТВЁРТАЯ ВСТРЕЧА была самой печальной. Это произошло в Москве, в Доме Кино. Я прилетел на его похороны. На улице — огромная толпа, желающих попрощаться, оцепление милиции, венки, цветы, слёзы…
Он лежал наверху, на площадке центральной лестницы, забитой людьми — подняться к нему было невозможно. Но я знал служебные входы и выходы Дома Кино, по ним проник на второй этаж и протиснулся к гробу, который, казалось, плыл по морю цветов. В этом гробу, как в лодке, Гердт уплывал из жизни в эскадре тех, кто олицетворяли честь, совесть и доброту нашего времени: Булат Окуджава, Юрий Никулин, Григорий Горин… Я окунул свой букет в это цветочное море, молча поцеловал руку его жене Тане и попрощался с Зиновием Ефимовичем.
Он лежал тихий, добрый, грустный, усталый — Король Смеха.
