Юрий Любимов: "Я был свободен и никому не подражал"
Матвей ГЕЙЗЕР
ОТ РЕДАКЦИИ
Этот текст был написан в сентябре 2002 года, когда Юрию Петровичу Любимову, создателю Московского Театра драмы и комедии на Таганке, исполнялось восемьдесят пять лет. Он, лишенный советского гражданства в 1984-м, уже был обласкан российской властью, еще не подал в отставку, и несмотря на солидный возраст, вовсю работал.
Впереди еще были новые спектакли, последний из которых он поставил незадолго до кончины в 2014 году. Это были «До и после», бриколаж по стихам поэтов Серебряного века, «Идите и остановите прогресс» (обэриуты), по произведениям А.Введенского, Д.Хармса, Н.Заболоцкого, А.Крученых, Н.Олейникова. (2004), «Суф(ф)ле», свободная фантазия на тему произведений Ф.Ницше, Ф.Кафки, С.Беккета, Д.Джойса (2005), «Антигона» Софокла (2006), «Замок» по Ф.Кафке (2008), «Сказки» по произведениям Г.Х.Андерсена, О.Уайльда и Ч.Диккенса, «Арабески» по Н.Гоголю (2009) и другие постановки. В 2013 году в Большом театре состоялась премьера спектакля «Князь Игорь» Александра Бородина, а в 2014-м "Новая опера" представила «Школу жён» (по комедии Мольера, музыка В.Мартынова).
Несмотря на то, что все эти постановки были великолепны, и по понятным причинам даже не упоминаются, этот текст остается актуальным и по сей день. Почитаем его вместе.
* * *
Давно этот театр называют “Театром Любимова” — так решили сами зрители. Да, именно тысячи зрителей, которые в течение почти сорока лет хранят любовь и преданность любимому театру Юрия Любимова. Театр, по сути, стал имени его основоположника (такое происходит обычно с опозданием, после ухода со сцены “героев”). В этом необычнейшем из московских театров произошло явление необычное — театр на Таганке стал театром Любимова при жизни его основателя. И это само по себе наивысшее звание….
Первый спектакль в Театре на Таганке “Добрый человек из Сезуана” (у Брехта из Сычуани) был показан 23 апреля 1964 года в том самом 2-х этажном помещении, бывшем клубе, где и сейчас находится этот театр. Надо ли напоминать сегодняшнему читателю, что это были времена, когда оттепель уже была заморожена, когда идеологи во главе с Сусловым пытались вернуть имена, существовавшие до XX съезда. Это был первый показ спектакля на театральной сцене, до этого он был студийным в Вахтанговском училище. Ректор театрального училища имени Щукина — народный артист СССР Захава в своем письме Ю.Любимову, отметив некоторые положительные стороны постановки, сделал ряд существенных замечаний, главное из них — “Спектакль не должен содержать в себе элементов какой бы то ни было критики в адрес социалистического общества”. Кроме того, Б.Захава требовал изъять из спектакля песенку “О власти и народе”. Ту знаменитую, незабываемую:
Власти ходят по дороге…
Труп какой-то на дороге.
“Э! Да это ведь народ!”
Песенка эта, сорвавшаяся со сцены Театра на Таганке, сразу стала шлягером на долгие годы. Вот еще цитата из упомянутого письма Б.Захавы Юрию Любимову: “Однако мое указание на необходимость убрать из спектакля песенку “О власти и народе”, по непонятной для меня причине, встретило с Вашей стороны упорное сопротивление”. Письмо заканчивается так: “Пользуясь правами ректора, категорически требую от Вас изъятия из спектакля этой песенки. Примите это, как официальное мое распоряжение”.
Я так подробно останавливаюсь именно на этом спектакле, ибо уверен, что именно с него начинается Театр Любимова, Театр на Таганке, разве забудут зрители 60-х, что творилось в зале, когда исполнялась другая песня:
У нас в стране
Полезному мешают быть полезным.
Он может доказать, что он полезен,
Лишь получив поддержку сильных.
Нетрудно просчитать, что в пору создания театра — в 1964 году — Любимову было уже далеко за сорок. Обычно в этом возрасте начинают новую жизнь немногие. Юрий Петрович отважился.
В этих заметках я хочу воспроизвести лишь толику моих бесед с Юрием Петровичем (большая часть была спонтанной, но были и “плановые” встречи) в течение почти 14 лет.
Первая наша беседа состоялась в день открытия в Москве Культурного центра имени Соломона Михоэлса (в марте 1989 года).
Мне повезло — я был экскурсоводом в комнате-музее Михоэлса, созданной ко дню открытия центра и очень вскоре, увы! — канувший в лету. Я подробно рассказывал Юрию Петровичу и Вениамину Смехову о жизни и творчестве Соломона Михоэлса. Очень скоро я уловил, что творчество Михоэлса знакомо Любимову. В конце экскурсии я спросил его, знал ли он Михоэлса. “Лично, к сожалению, знаком не был, но в театре его бывал, спектакли смотрел. О Соломоне Михоэлсе, в особенности о его “Короле лире”, я наслышан от общего нашего друга Петра Леонидовича Капицы. Часто рассказывал он мне о том, как играл Михоэлс в этом спектакле”.
В этот же вечер Юрий Петрович выступил на торжестве, посвященном открытию Культурного центра имени Михоэлса. По этому поводу собралась не только вся русско-еврейская интеллигенция Москвы — на встречу пришли послы великих держав, зачитавшие послания глав своих государств. Приняли в нем участие выдающиеся русские актеры. Очень запомнилось мне выступление Ноны Мордюковой. Она сказала, что ей после роли комиссара в одноименном фильме еврейская тема стала особенно близка, очень сожалела, что не придется работать уже с Михоэлсом, но в развитии еврейской культуры в СССР, которая “с сегодняшнего вечера получит новый импульс он будет вместе с нами”. На открытии выступили: Нобелевский лауреат Эли Визаль, дочь Михоэлса — Наталия Соломоновна Вовси. Помпезное это торжество состоялось в филиале Биробиджанского еврейского театра в Москве, на Таганке, точнее — в бывшем кинотеатре “Зенит”.
К сожалению, я не нашел записи выступления Ю.П.Любимова на этом вечере, но отчетливо помню, что он охарактеризовал и самого Михоэлса, и его театр как “неудобный” для властей. Я подумал, что истинный театр не может быть удобным и не политизированным. На память пришла мысль Герцена о том, что театр — это высшая инстанция для решения жизненных вопросов. В этом же выступлении Юрий Петрович говорил очень тепло об Израиле, отметив, что это оказалась единственная страна в мире предоставившая ему гражданство, когда его лишили советского.
Напомню еще раз — это был год 1989, в ту пору еще, как мне кажется, даже не были восстановлены дипломатические отношения с Израилем — было консульство.
Мне врезалась в память мысль Юрия Петровича о политизированности театра, я не раз ее вспоминал, когда смотрел его спектакли, поставленные уже после возвращения его в Москву во времена горбачевских перемен. Кто мог подумать, что у него отнимут новое здание театра в создание которого он вложил так много сил.
Следующая моя беседа с Юрием Петровичем произошла в Тель-Авиве летом 1991 года. Мы встретились случайно — кажется, это было в доме Григория Лямпе, точно не помню. Конечно, и на сей раз, мы заговорили о Михоэлсе. Любимов сказал тогда: “Мне кажется, что в вашей интерпретации что-то не так. Вам покажется странным, но я убежден, что лучшие спектакли ГОСЕТа могли состояться только в тоталитарной России. Если бы Михоэлс оказался, скажем, в Соединенных Штатах, он бы сыграл сосем другого Тевье, а уж Короля Лира не сыграл бы вообще. Не знаю почему, но я в этом уверен!”.
Воспроизведу еще несколько фрагментов из записей моих бесед с Юрием Петровичем. Прием в мае 1992 года, устроенный посольством Израиля по случаю дня Независимости (помню, это было в одной из очень престижных гостиниц, кажется “Редисон-Славянская”). В какой-то момент я оказался рядом с Юрием Петровичем Любимовым и Михаилом Яковлевичем Гефтером. Юрий Петрович предложил выпить “на троих” и провозгласил тост — за свободу в настоящем смысле этого слова.
“Я, потомок крепостных крестьян, с особым чувством отношусь к слову Свобода — сказал он. — Поднимаю этот тост за независимость и свободу государства Израиль”.
В тот вечер я подарил ему свою книгу “Соломон Михоэлс”. Он поблагодарил и спросил, писал ли я в ней о дружбе Михоэлса и Капицы.
“Знаете ли вы, что Петр Леонидович был один из немногих, с кем Михоэлс пошел прощаться перед своим последним отъездом в Минск?” — спросил он меня и сам ответил: “Да, конечно же знаете… Мне об этом рассказала его дочь Нина. Я с ней встречался не раз в Москве, а в последнее время видел ее в Израиле”.
Уже незадолго до конца вечера как бы на прощание Юрий Петрович сообщил мне:
“Скажу вам то, что вы точно до сих пор не знали: Михоэлс обещал Петру Леонидовичу Капице сыграть Гамлета на русском языке”, и посмотрел на меня замечательным, добрым любимовским взглядом.
В сентябре 1997 года, незадолго до очередного юбилея Юрия Петровича, я встретился с ним в его театре. Шла репетиция “Подростка”. После нее Юрий Петрович пригласил меня в свой знаменитый кабинет (он описан многими, замечу лишь, на стенах этого кабинета “летопись” Москвы — театральной и интеллектуальной — за последние четыре десятилетия).
Мы говорили “обо всем и не о чем” и, конечно же, на еврейскую тему. В тот день Юрий Петрович назвал меня, шутя разумеется, главным еврееведом.
Вот о чем поведал мне тогда Юрий Петрович:
“Мой дед, крепостной крестьянин Ярославской губернии, получил свободу в 1861 году, вскоре женился и обзавелся детьми. Первенца своего он назвал Давидом. Да, да, именно так. В честь знаменитого библейского героя, победившего Голиафа”.
У меня, помню, вырвалось пушкинское четверостишье:
Певец Давид был ростом мал,
Но повалил он Голиафа,
Который был и генерал, и, побожусь, не ниже графа.
Юрий Петрович улыбнулся, даже рассмеялся, и продолжил:
“Так вот, дядю моего, потомка ярославского крестьянина, из-за имени не раз принимали за еврея. Бывало, что доставалось ему от антисемитов”.
Я не удержался от вопроса, который всегда боялся задать Юрию Петровичу. На сей раз спросил:
— А по отношению к вашему театру бывали случаи антисемитизма?
Юрий Петрович опустил голову, двумя руками как бы ее поддерживая. Потом своим любимовским взглядом буквально пронзил меня:
— Вы смотрели спектакль “Павшие и живые”?
— Много раз.
— А знаете, сколько раз его закрывали?
— Непонятно почему….
— Тем, кто закрывал, было, все понятно — их смущали фамилии героев: Коган, Багрицкий, Казакевич….
— Но к тому времени книги этих авторов были изданы. А Казакевич, если не ошибаюсь, был лауреатом Ленинской премии.
— Но это было когда? Еще при Хрущеве. А “Павшие и живые” мы поставили в 1965. Все говорят, что это был самый “демократический” год, я бы не расписался под этим.
— Но ведь спектакль в конце 60-х начале 70-х шел много раз.
— Ну, это уже, знаете, было после вмешательств сильных мира сего. Даже Микоян, который тогда был, чуть ли не президентом, помочь не мог. Искренно возмущался поведением чиновников, а изменить что-то не мог.
— И кто все же помог?
— Когда-нибудь расскажу или напишу….
В изданной совсем недавно книге Ю.П.Любимова “Рассказы старого трепача” я прочел:
“Я в полном отчаянии сидел дома, когда закрыли “Павших и живых” с диким скандалом. Нависла угроза, что выгонят они меня. И телефон умер, как у Юзовского. И вдруг звонок, и больной слабый голос, а он был в театре раза два — Паустовский — выражал всякие благожелательные мнения по поводу увиденного. Слабый голос, а мне говорили, что он болен тяжело, это было незадолго перед его смертью.
— Юрий Петрович, я слышал, что у вас неприятности большие. Вы знаете что, мне тут сказали, что, оказывается, среди моих почитателей есть Косыгин. И вы знаете, я ему позвонил и меня соединили с ним, и я ему сказал свое мнение о вашем театре и о вас, что нельзя это делать, нельзя закрывать театр и нельзя лишать вас работы, что вы этим очень себе вредите, престижу своему. Я не знаю, что из этого выйдет, но он сказал, что будет разбираться и что он подумает о том, что я сказал, и постарается помочь. Но я дальше ничего не знаю, помогут они вам или нет. Кто их разберет…”
Не представлял я себе тогда, наверное, как и многие другие зрители, что таким трудным был путь спектакля “Вечно живые” на сцену Театра на Таганке.
Сегодня, когда возникла новая Россия, при всех изъянах страна демократическая, среди ее отцов-создателей называются разные имена. Я бы первым назвал Юрия Любимова.
Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.
