На дворе стояла вторая половина 1970-х годов, я продолжал учительствовать в школе и c усердием, достойным зависти учеников-«ботаников», корпевших над уроками в надежде стать золотыми медалистами, писал диссертацию по истории химии в Институте истории естествознания и техники (ИИЕиТ) АН СССР, с 1991 года носящего имя Сергея Ивановича Вавилова
Захар ГЕЛЬМАН, Реховот
«ГЛУБОКОУВАЖАЕМАЯ КАТЕГОРИЯ»
В аспирантуре места мне не нашлось по причинам, которые разные начальники, глубоко вздыхая, а иногда — посматривая по сторонам, советовали обсудить с родителями. Обсуждать, понятное дело, было нечего — государство играло по неправовым и негласным законам, которые установило по отношению к некоторым своим гражданам. Тем не менее после утверждения диссертационной темы Ученым советом ИИЕиТ я получил статус «соискателя», который, на мой взгляд, звучал несколько иронично.
Выдающийся советский и российский ученый Борис Абрамович Райзберг в книге «Диссертация и ученая степень. Пособие для соискателей», которая выдержала уже девять изданий, подразделяет соискателей ученых степеней на четыре категории. Сообразно его точке зрения, именно четвертая категория соискателей «заслуживает самого глубокого уважения, потому что они выстрадали свои диссертации годами упорного труда».
И самого Б.А.Райзберга следует отнести к этой «уважаемой категории», ибо он дважды стал обладателем докторских степеней – в области технических наук в 1964 году и экономических – в 1987-м. Правда, профессор Райзберг полагает, что в эту почетную четвертую категорию входят «преподаватели вузов и работники организаций, которые, имея высший научный потенциал, не обладают ни пробивной силой, ни ресурсной поддержкой».
Среди соискателей в ИИЕиТ учителей не было. Да и вообще школьные учителя, соискатели научных степеней, мне не встречались. Что понятно: уж очень суетна работа в школе, она выматывает и тело, и душу. Поэтому многие педагоги профессионально выгорают намного раньше представителей других профессий. Неудивительно, что немало учителей и особенно учительниц остаются холостяками и старыми девами до конца жизни.
Относительно себя скажу прямо: просиживая годами вечера в Библиотеке имени Ленина (ныне — Государственная российская библиотека) в Москве, я вступил в законный брак только в 38 лет. К счастью, удачно.
Соискатель четвертого разряда (или, по Райзбергу, категории) резко отличался (по крайней мере, в мое время) от аспиранта своим одиночеством. В данном случае имею в виду не в бытовом, а скорее в научном смысле. Аспиранту, даже если он заочник, по закону на работе обязаны были предоставлять возможность посещения конференций и семинаров. Соискатели такой привилегии не имели. Да и научные руководители аспирантов относились к их исследованиям более ответственно, чем к соискателям.
«СЛАДКАЯ» ТЕМА
Моя работа была связана с историей изучения химии сахаров. Фактически речь шла об изучении сладких веществ от начала цивилизации до второй половины ХХ века. Я так погрузился в предмет исследования, что обзорный историографический очерк, которым обычно предваряют основной текст подобных диссертационных исследований, включал более тысячи источников на одиннадцати языках. В течение четырех лет написал 17 статей и очерков по теме диссертации, из которых были опубликованы только семь. Некоторым статьям я придавал шлейф «научной популярности» и тогда получал возможность публиковаться в таких журналах, как «Химия и жизнь», «Природа», «Наука и жизнь».
Когда учитель предлагает статьи в редакции научных журналов, то его труд заведомо воспринимается как компилятивный. За мое долгое, почти девятилетнее «соискательство», только одна публикация, вышедшая из-под моего пера, удостоилась чести найти свое место на страницах профильного тогда советского историко-научного журнала «Вопросы истории естествознания и техники». Правда, позже, уже будучи израильтянином, я опубликовал в этом журнале большую статью памяти моего друга и учителя, выдающегося советского историка химии Георгия Владимировича Быкова (1914-1982).
Совершенно неожиданно в 1977 году познакомился с девушкой, подруга которой работала во Всесоюзном агентстве по авторским правам (ВААП). В те времена эта организация, учрежденная Советом министром СССР, сразу же получила монопольные права на публикацию советских авторов за рубежом. Формально ей вменялось охранять авторские права. На самом деле ВААП далеко не всегда занимался благими делами. В принципе эта организация сама навлекла на себя такие подозрения, ибо в Постановлении Совета Министров СССР от 16 августа 1973 года №588 «О Всесоюзном агентстве по авторским правам» остались неопубликованными положения «не для печати». Как не странно, эти положения не стали тайной за семью печатями.
Борис Иванович Стукалин (1923-2004), советский партийный и государственный деятель, председатель Комитета по печати при Совете Министров СССР, преобразованный позже в Государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, затем — заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, почин создания ВААПа приписывал себе. Свою инициативу Стукалин объяснял так: «…зарубежные партнёры часто обвиняли нас в “пиратстве”, так как СССР не являлся участником международных договоров по защите прав авторов и потому не выплачивал гонорары иностранцам, так же как, впрочем, и зарубежные издатели нашим авторам. Проблема эта порой приобретала острый политический характер». Об «остром политическом характере» распространяться не буду – в СССР политика всегда была «острой». О пиратстве же замечу: советские издательства не чурались брать «на выходе» любые зарубежные публикации – художественные, научные или научно-популярные — и без всяких разрешительных документов переводить эту продукцию (по сути — интеллектуальную собственность) на русский язык и издавать тиражами, которые сами и определяли. Зарубежным авторам выплачивать гонорары и не думали. Борис Стукалин лукавит, когда «вспоминает», что иностранные издательства не выплачивали гонорары авторам советских публикаций, которые переводили с русского языка.
Моими научными работами заинтересовались британские и итальянские историки науки. Об этом узнал случайно, когда мой друг, официально работавший в ИИЕиТ, передал мне три письма в открытых конвертах, на которых в качестве адресата были указаны мои имя и фамилия. На самом конверте и почему-то на его обороте повторялась приписка: «У нас такой человек не работает». Приписка, произведенная, вероятно, в отделе кадров, соответствовала действительности: я никогда в ИИЕиТ не работал. Но «определить» меня как адресата и передать письма не составляло никакого труда: достаточно было отдать их в сектор химии или сектор биологических наук.
Д.А.Александров в статье «Почему советские ученые перестали печататься за рубежом: становление самодостаточности и изолированности отечественной науки, 1914-1940 гг.», опубликованной в третьем номере журнала «Вопросы истории естествознания и техники» за 1996 год, отмечает: «Среди русских химиков быстро сложилась традиция печатать научные результаты в виде статей и заметок одновременно и в России, и за рубежом. «Одобрите ли вы мое намерение помещать в наш химический журнал мои работы, которые… в то же время будут напечатаны в немецких журналах?» — спрашивал Бутлерова его ученик А.Н.Попов, и, судя по всему, получал одобрение». С публикациями в зарубежных изданиях у большинства советских химиков (да разве только у химиков?!) всегда были проблемы с отечественными «допускателями» и «разрешителями».
Сложившейся ситуацией я поделился с той самой девушкой из ВААПа. Она проявила понимание, даже искреннюю заинтересованность в судьбе начинающего ученого и предложила немедленную помощь. Рассуждали мы так: отправка статьи за границу в «самостоятельном варианте» в определенных инстанциях могли признать поступком, «оскорбляющим честь советского гражданина». Неизвестно, какие карательные меры со стороны тех самых инстанций могли последовать. Конечно, я даже близко не ставил себя с Борисом Пастернаком, Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, которые без ведома высоких советских инстанций печатались за границей и за это поплатились. В конце концов, где политика, «острая» или туповатая, а где история химии сахаров? Ан нет! Вспоминаю, как в одном популярном научном журнале в статье, посвященной развитию технологии производства пластмасс, редактора серьезно пожурили за то, что он едва не совершил «политический промах» – пропустил в начальном варианте название Восточная Германия, вместо в те времена обязательного официального «Германская Демократическая Республика» или аббревиатура «ГДР».
Одним из самых авторитетных журналов по истории химии и алхимии до сих пор считается независимый британский журнал «Эмбикс» («Ambix»), основанный в 1937 году. В 1977-м через ВААП я переслал в этот журнал свою статью о влиянии на исследования российских ученых в области сахаров работ немецкого химика Бернхарда Толленса (1841-1918). Я не мог указать своим местом работы ИИЕиТ – ведь я там не числился ни в штате, ни в аспирантуре. Поэтому на том месте статьи, где указывается место работы автора, англичане написали: Vsesojuznoje Agentstvo Po Avtorskim Pravam, B.Bronnaia 6a, U.S.S.R., Moscow…
Читать далее: номера страниц внизу
