Из цикла "История на исходе субботы"
Сухой сентябрь плыл над украинским Полесьем. Поля и шляхи были завалены желтыми и червонными листьями. Крестьяне собирали их в большие кучи и жгли. Казалось, все деревни пропахли пряным дымком паленой листвы.
За день до Рош а-Шоне ребе Исроэль-Дов-Бер из Виледников (Праведник из Виледника, 1789 -1850. Один из ближайших учеников Чернобыльского Магида, ребе Мордехая. Прославился как искусный врачеватель и чудотворец, автор сборника респонсов и комментариев к Торе и Талмуду «Шеэрис Исроэль». Виледники –крохотная деревушка на полпути между Коростенем и Овручем) вместе с попутчиками ехал в Чернобыль, провести праздник возле учителя.
Дым от костров прозрачными облачками висел над дорогой. Вечереющий воздух уже чернел, но небосвод еще оставался ясным, и на нем рдели алые полосы заката. Ребе Исроэль-Бер хотел попасть в Чернобыль к рассвету, успеть на чтение молитвы о прощении – слихойс – в канун Рош а-Шоне. Путникам предстояла бессонная ночь, поэтому, увидев корчму у дороги, завернули на отдых.
Пока корчмарь раздувал самовар, хасиды достали из котомок хлеб, луковицы, сушеную рыбу – нехитрый дорожный провиант. После вечерней молитвы сели ужинать, и тут к столу подошел за милостыней нищий скрипач с белыми глазами пьяницы. Все это время он сидел в углу, то ли дремля, то ли разглядывая путников.
– Господа милосердные, – хриплым голосом произнес скрипач. – А я вам сыграю, а вы мне водочку пожалуете.
Ему никто не ответил. Хасиды не нуждались ни в его пьяной музыке, ни вообще в его компании.
– Обратите внимание на мое умельство, – нимало не смущаясь, воскликнул нищий. Подняв скрипку, он несколько раз провел смычком по струнам. Скрипка жалобно застонала, извлеченные нищим звуки были бесконечно далеки от какой-либо мелодии.
Сидящие за столом переглянулись. Похоже, пора было избавляться от попрошайки. Вдруг ребе Исроэль-Бер попросил:
– Сыграй, сыграй до конца.
И нищий принялся пилить. О, Всевышний, уши отказывались принимать эти дикие звуки! Похоже, попрошайка где-то нашел или, скорее всего, украл скрипку и теперь как попало водил смычком. Струны визжали, хрипели, ныли и хрюкали, однако ребе Исроэль слушал с величайшей сосредоточенностью.
Допилив, нищий опустил руку со смычком и потребовал.
– Наливай.
Ребе Исроэль-Бер достал монету и протянул корчмарю.
– Уважь музыканта.
Музыканта! Владыка Мира, что тут происходит?! Хасиды недоумевающе смотрели то на праведника, то на нищего, то друг на друга. Корчмарь подал кружку, нищий просиял, бросил на стол скрипку и смычок, схватил кружку обеими руками и осушил одним духом.
– От как хорошо-то как, – гнусаво возопил он, возвращая корчмарю пустую кружку. – Вот это милосердный яврей, вот это праведник, основа мира.
– Пожалуйста, играй дальше, – снова попросил ребе Исроэль-Бер. И нищий принялся пилить. Нет, это невозможно было вынести, хасиды один за другим встали, и покинули корчму. Но даже на воздухе, под черным куполом неба, усеянным холодными булавками звезд, не было покоя. Ужасающая какофония пробивалась и через закрытые двери.
Прошло полчаса, час, полтора, два, нищий знай себе, пилил и пилил, а ребе Исроэль-Бер слушал и слушал. Преодолевая отвращение, хасиды несколько РАЗ возвращались в корчму, делали праведнику сначала приглашающие жесты, а затем недоуменные. Но тот не обращал на них ни малейшего внимания. Давно прошел срок предполагаемого отъезда, а он все слушал и слушал, а нищий пилил и пил, пил и пилил.
Будь это обыкновенный человек, хасиды давно бы отправились в путь, но разве можно оставить праведника одного в корчме у дороги? Лишь далеко заполночь, когда скрипач от выпитой водки уже не мог стоять на ногах и заснул, уткнувшись лицом в столешницу, ребе Исроэль-Бер вышел из корчмы.
Отдохнувшие лошади резво взяли с места, в ночной тишине далеко разносились глухие удары копыт и шум колес телеги. Дорога вилась вдоль берега Припяти, серебристо мерцали дрожащие струи реки, темной громадой высился правый берег. В Чернобыль добрались только после восхода солнца, когда в синагогах уже заканчивали читать слихойс. К великой радости и, к не менее великому удивлению путников, в синагоге Магида к молитве еще не приступали.
– Ребе сказал, что мы кого-то ждем, – пояснил габай. – Может быть, вас?
– Может быть, – буркнул один из путников. – Только боюсь, мы сейчас получим основательную выволочку.
Увидев входящего ребе Исроэля-Бера, Магид широко улыбнулся, и у путников отлегло от сердца.
– Исроэль-Бер! – вскричал Магид. – Надеюсь, ты хорошенько расспросил скрипача, и выведал все секреты «Песни Песней»?
– Все, ребе, – ответил праведник. – На это ушло много времени и много водки.
Оба цадика посмотрели другу друг в глаза и понимающе рассмеялись. А хасиды схватились за головы. Как провел их мнимый нищий, как они не поняли, что происходило прямо перед их глазами! И выдастся ли еще раз случай так близко подойти к тайне? Эх!!!
Самое интересное в рассказах Якова Шехтера о цадиках это то что среди них ни один, при жизни, не назвал публично умершего накануне еврея, который ему лично был неприятен, монстром. Это такая новая категория писателей которые считают что раз они живы, то им можно. В России Быков, в Израиле Шехтер.