Михаил Горбачев мог стать выдающимся философом, экономистом или даже артистом
Девять лет назад я оказался в Международном университете в Москве на встрече с Горбачевым. Студенты пришли поглазеть на персонажа из длинного ряда деятелей прошлого (Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, кто там ещё был) и, осуществив задуманное, мало-помалу покидали аудиторию, состарившуюся буквально на глазах. Оставались всё больше люди немолодые, и среди них уже ушедшие от нас Юрий Рыжов, Николай Шмелёв, еще кто-то.
Когда Петр Ефимович Тодоровский, прихрамывая, сходил после своего выступления со сцены в зал, Горбачёв встал со своего места в первом ряду и пошёл ему навстречу со словами:
«Мы, старики, должны друг друга поддерживать».
Я родился при Сталине и хорошо помню, с каким возбуждением в ноябре 1961 года взрослые слушали по радиоточке на кухне доклад Хрущёва на XXII съезде, где тот впервые публично (а не на закрытом заседании, как в 1956 году) рассказывал о преступлениях великого вождя. Мне было десять лет, Горбачёву — тридцать, и он был делегатом того съезда. С тех пор минуло шесть десятилетий, а имя Сталина всё ещё служит паролем, по которому соотечественники различают своих и чужих. Те, для кого это имя со знаком плюс — против Горбачёва, те, для кого со знаком минус – за.
… Он так легко говорил на одном языке с высоколобыми интеллектуалами, что мне показалось: Горбачёв всегда был одним из них, просто ему долго удавалось мимикрировать под официозно-партийный стиль, а потом нужда в том отпала. Нет, не всегда, конечно, — вышел-то он, как говорится, из народа. Оба деда были крестьянами, один — горячий сторонник советской власти, другой не слишком ей доверял, с обоими она обошлась одинаково сурово.
Может, Горбачёв мог стать таким, как они, собравшиеся в тот давний мартовский вечер, — выдающимся философом или экономистом, а хоть и артистом — в нём, несомненно, есть и это начало. Он не стал этим и не стал тем. Сказалась марксистская выучка — вместо того чтобы объяснять мир, он его изменил.
