Поэтесса-шестидесятница Лина Костенко отмечает юбилей
Светлана ГЛАЗ
Вынесенное в заголовок выражение, как тезис собственной жизни, определила гениальная Лина Костенко – украинская поэтесса-шестидесятница. Она была одной из первых и наиболее примечательных в плеяде молодых украинских поэтов на рубеже 50-60-х годов прошлого столетия. Унаследовав любовь к родному языку от отца, закрепив знаниями в лучших вузах Киева, Лина Васильевна писала стихи о любви, природе, человеческих отношениях, исторических событиях страны.
Сборники ее стихов «Лучи земли» и «Паруса», которые увидели свет в 1957 и 1958 годах, вызвали интерес у читателей и критиков. А книга «Путешествия сердца», вышедшая в 1961 году, не только приобрела успех, но и показала настоящую творческую зрелость поэтессы, поставила ее имя среди выдающихся мастеров украинской поэзии.
Однако длительное время стихи Лины Костенко практически не попадали в печать из-за ограничения свободы творческой мысли, «опалы» во времена застоя. Но именно тогда поэтесса, несмотря ни на что, усиленно работала. Ее роман в стихах «Маруся Чурай» (1979) стал вехой в украинской литературе. Через год свет увидел новый роман «Незаурядность».
Лине Васильевне 19 марта исполняется 90! Она и сегодня ведет активный образ жизни, пишет и потрясает своей жизненной позицией. Характер у нее сложный. Судите сами: захотела и поехала в Чернобыльскую зону, где работала наравне с учеными, исследуя пораженную зону. Отказалась от звания Герой Украины, объяснив тогдашнему президенту Украины Виктору Ющенко, что политической бижутерии не носит. И обиды прощает не всем.
В Израиле живет замечательный поэт, переводчик, создатель умного и нужного сборника пословиц на украинском и иврите «Запорожець за Йорданом» Иван (Йоханан) Потемкин. Чуть позже вышедшую в еврейском государстве книгу на украинском языке «Заплутавшись у гомоні століть» Иван посвятил своей учительнице Лине Костенко с дарственной надписью: « Улюбленій учительці від неслухняного учня». С ней у него сложились не самые простые отношения… А, впрочем, давайте из первых уст.
— Иван, как все начиналось?
— А начиналось радужно! У меня был такой период в жизни, наверное, как и у многих начинающих поэтов, когда я не знал, можно ли то, что я пишу, называть стихами. Писал, как говорят, «в стол», потому что многие издания того времени не принимали мои стихи.
— Мотивация?
— Там были слова «Украина», «Бог». В то время нельзя было это писать. Был Советский Союз, а Украины – нет, а Бога и вовсе не было. Мог обратиться к тогда уже именитым поэтам Ивану Драчу, Борису Олейнику. Но люди они занятые общественно-политическими делами, а я молодой, начинающий. Не хотел отвлекать их своими терзаниями. И решил побеспокоить и получить оценку своих стихов у Лины Костенко, имя которой уже было авторитетно и популярно в литературных кругах, хоть ее и не печатали в периодической печати. Отослал ей несколько стихотворений и стал ждать.
— Вы были знакомы с Линой Костенко?
— В одностороннем порядке. Знал, что она человек бескомпромиссный. В Киеве говорили, что однажды Лина при всем народе в городской филармонии отчитала своего бывшего поклонника за какой-то проступок и попросила вернуть ей книгу ее же стихов, которую она подарила ему с дарственной надписью. Мол, теперь он книгу не заслуживает. Так вот, послал Лине Васильевне несколько стихов и уехал в Крым. И вскоре получил ответ. Даже не ожидал, что так скоро и такой хвалебный. Она писала, что нашла мои стихи хорошими и просила, не дожидаясь, когда будет подборка поэзии, присылать ей каждое написанное стихотворение. Так я и делал. Был счастлив, что наконец-то у меня есть Богом данная наставница, от которой незамедлительно получил похвалу, как начинающий художник от мастера кисти. Возвращался в Киев, окрыленный и вдохновленный, готовый к творчеству. Наше знакомство продолжилось и в телефонных разговорах.
— О чем говорили, помните?
— Конечно. О поэзии, жизни, Украине. Однажды услышал в телефонной трубке плач. Спросил, что случилось? Лина Васильевна, после короткой паузы, ошеломленно: «Мені немає з ким говорити українською мовою». Я не стал опровергать, дескать, сейчас-то мы с вами говорим на родном для нас языке. Понял, что речь идет о чем-то более глубоком и очень важном для нее: возможности свободно высказывать свои мысли и чувства широкой аудитории читателей. Такой естественной и жизненно необходимой для каждого творческого человека возможности Лина Костенко лишена была коммунистическими бонзами. Не имея компромата, чтобы посадить неугодную поэтессу за решетку или отправить в «психушку», ее просто изолировали от читателей – поместив в своеобразную барокамеру.
— Вам ли было не знать о тогдашней структуре власти?
— Да, и я сталкивался с КГБ, давал подписку о том, что не буду встречаться с иностранными туристами. Но встречался, обменивался адресами и сознательно нарушал «данное» слово органам безопасности. И таким образом, тоже был «под колпаком».
— Это повлияло и на вашу профессиональную деятельность?
— Да. С университетской рекомендацией заниматься научной деятельностью, вынужден был редактировать статьи по чугуну и стали, информационные листки для министерства пищевой промышленности. И не я один, а сотни талантливых, но неугодных властям, молодых людей трудились грузчиками или в кочегарках, не имея никакой возможности печататься.
— И какие слова вы нашли для этой сильной женщины на крик ее души?
— Она была доведена до отчаяния. Чтобы разрядить напряжение, попросил разрешение встретиться. «В удобное для вас время», — услышал в ответ. И состоялась наша первая и, к сожалению, последняя встреча, перед моей поездкой на мою малую родину – Каневщину, в село Грищенцы. Хотелось познакомить земляков с тем, что благословила Лина Васильевна. Не без волнения звоню в дверь обыкновенной советской квартиры. На пороге – хозяйка. Усаживаемся по обе стороны небольшого стола. Лина Васильевна достает стопку исписанных листов и говорит:
«До сих пор вас хвалила. А вот тут то, над чем еще нужно хорошенько потрудиться. Стихи мне нравятся сочетанием земного и возвышенного. После доработки хочу, чтобы они вышли отдельной книгой. Возьмусь за это сама».
— И что было дальше?
— Не посвящая Лину Васильевну в свои непростые отношения с КГБ, которое поставило меня по ту сторону баррикад, то есть, попросту считая неблагонадежным и, при каждом удобном случае, мстя, я возразил против издания. Достаточно того, что пишется. На что собеседница тут же перешла в атаку: «Якщо не ми – то вони» (если не мы – то они). И, видимо не прочитав на моем лице важности сказанного, резко повернулась и, указав рукой на стоящий неподалеку столик, добавила:
«Вот здесь шестнадцать готовых к изданию рукописей. Они лежат, но придет время и для них. Вот почему, невзирая ни на что, тружусь…»
Я забрал свою рукопись и ушел домой. Взвесив все «за» и «против», решил избавить Лину Васильевну от забот издания моей первой книги стихов. Рукопись я ей так и не вернул.
— Книга все же была издана?
— По настоятельным рекомендациям моих знакомых, я решился на издание книги. Обратился к Лине Васильевне, с которой не общался все эти годы, и услышал такие обвинения в свой адрес, вплоть до измены Поэзии. На этой грустной ноте и закончилось мое общение с Линой Костенко. Грустная история, потому, что потерял тогда в лице Лины Васильевны наставника.
— Издав книгу уже в Израиле, вы отправили экземпляр Лине Костенко?
— Отправил и не получил ответа. И думалось мне, что моя наставница навсегда вычеркнула меня из памяти. А оказалось, что нет. Один из моих киевских читателей, к тому же исследователь творчества Лины Крстенко, как-то упомянул в разговоре с ней мое имя и услышал в ответ, что это давняя и травматическая для нее история. И это через тридцать с лишним лет. Только теперь понимаю, почему так случилось. Ведь фразой «якщо не ми – то вони» Лина Васильевна, если и не поставила меня по уровню таланта рядом с собой, то, по крайней мере, включила в число единомышленников, заботясь, прежде всего, о литературе.
С обретением независимости Украиной творчество Лины Костенко заняло достойное ее таланта место в культуре государства. Ее стихи переведены на девять языков мира. Они разные, но все о любви: к родине, близким, к мужчине. Вот один из них в переводе Марка Каганцева.
Не говори печальными глазами…
Не говори печальными глазами
то, что словами скажет не любой.
Так чувства тихо возникают сами.
Такая тишина перед грозой.
Ты сон мой, или плод моих мечтаний,
иль это чёрной магии был сглаз…
Какая радуга сияла между нами!
Какая пропасть разделяет нас!
Я не скажу «любимый» даже в память.
И все же, в памяти своей меня храни.
Шли две судьбы различными путями.
На перекрёстке обнялись они.
— Иван, себя в чем-то вините в той давней истории?
— Как это ни прискорбно осознавать, тогда я не придал значения столь высокому доверию. И вот за эту, пусть и грустную память обо мне, за такое бескорыстное участие в моей творческой судьбе, за высокое творчество и талант, шлю Лине Васильевне, юбиляру, со Святой Земли пожелания быть в здравии до 120!
