Взлет и падение иерусалимского антиквара
Михаил КАГАРЛИЦКИЙ
Мозес с трудом осилил расстояние до вершины холма. Зато здесь открывался чудесный вид сверху. И было понятно, почему Ахмад выбрал именно это место — сюда трудно попасть незамеченным: а бедуин опасался всех — и полицейских, и своих родственников, а в особенности конкурентов, готовых действительно на все, лишь бы помешать его тайной торговле.
Теперь оставалось терпеливо ждать своего нового "партнера" по коммерции. Он, наверное, где-то неподалеку и выслеживает — не привел ли Шапира за собой "хвост" и явился ли он на самом деле один, как и оговаривалось заранее. Контрабандисты и расхитители гробниц всегда осторожничают, такая уж у них суть.
Наконец появился Ахмад — высокий, немного сутуловатый мужчина, никогда не смотрящий в глаза собеседнику, будто тот мог узнать по его взгляду самые сокровенные мысли их владельца. Он подошел к Мозесу и, оглянувшись, произнес традиционные слова приветствия. А потом сказал:
— Я нашел кое-что ценное… То самое, о чем мы говорили в доме шейха Махмуда аль-Араката и я, да не препятствует нам Аллах, действую с его милостивого согласия. Но моя находка стоит больших денег… Вы сможете осилить такую сумму?!
Шапира не смог удержаться от улыбки — для гробокопателя большими деньгами являлось все, превышающее его скудное воображение и жалкие запросы.
— Это и на самом деле нечто стоящее, — уверял Ахмад, заметив выражение лица "партнера" и приняв его на свой счет. — Вы не пожалеете, что пришли сюда…
— Показывайте, — предложил Мозес, вынимая лупу. — Попробую разобраться в вашей находке.
Бедуин потянулся рукой к сумке, открыл ее и, словно пытаясь совладать с самим собой, с трудом вынул обернутый в дешевую ткань сверток.
— Вот, — с напряжением сказал он. — Их нашел Мухаммед, но решил, что это колдовские письмена и оставил в пещере. А мне ничего не оставалось, как взять их себе… Я чувствую, что они имеют особую цену…
Шапира развернул сверток и внимательно вгляделся в древний пергамент. Строки в нем говорили о блуждании евреев в пустыне после выхода из Египта. Рассказ велся на старом иврите, еще не подвергшемся влиянию других семитских народов, и Мозес не мог поверить своим глазам — перед ним был фрагмент из "Второзакония", и вероятно, самый древний из тех, что ему удалось видеть ранее.
И тут он понял, что допустил ошибку, проявив столь откровенный интерес к предложенному "товару". Таковы законы рыночной торговли: надо, по возможности, сбивать цену и не показывать продавцу своей заинтересованности, даже если ты ошеломлен увиденным…
— Сколько всего подобных свитков имеются у вас? — как можно равнодушнее поинтересовался Шапира. — Семь, восемь?
— Кроме этого, еще четырнадцать, — ответил бедуин. — Все они в хорошем состоянии и не пострадали от хранения в пещере.
— Но там же сырость, влага, а что если это — подделка? Я не могу считать себя великим экспертом, чтобы разобраться в таких вещах…
— Свитки хранились в тюках, обернутых старым тряпьем, а пещеры на восточном берегу Мертвого моря в Вади-эль-Муджиб достаточно сухие. Вы можете поверить моему слову.
— Придется, — кивнул Мозес. — В таком случае поговорим о вашем вознаграждении. Шейх заверил меня, что цена за эти манускрипты будет умеренной…
Ахмад задумался. Он не мог позволить себе поступать вопреки обещаниям шейха аль-Араката, стало быть, придется снизить первоначальную цифру. И надо же было этому еврею-антиквару ходить в друзьях у самого шейха. К Ахмаду, сыну хромого Абдаллы, опять неблагосклонна судьба!
* * *
Шапира сидел за столом, на котором были разложены все пятнадцать манускриптов. Сомнения не было — перед ним пересказ последней речи Моисея на равнине Моава. Но в отличие от канонического текста, здесь отсутствовали строки о смерти пророка, и это наводило на сумасшедшую мысль: в его руках автографическая рукопись самого Моисея, который так и не смог войти в Землю Израиля… А слова о его смерти появились в Писании только в последующих копиях!
— У тебя что-то интересное? — спросила жена Розетта, войдя в кабинет мужа.
— Нечто выдающееся, — восхищенно воскликнул Мозес. — Рукописи, которые можно отнести к времени Исхода из Египта. Поразительная находка, и если подтвердится ее подлинность…
— И что же тогда? — улыбнулась женщина.
— Мы станем богатыми. Очень богатыми. Чрезвычайно богатыми, — никак не мог найти нужное сравнение Шапира. — Самыми богатыми в Палестине и не только… Но, честно говоря, я немного всего этого побаиваюсь. А вдруг случится что-то не то. Намедни я видел довольно дурной сон…
— Ты страшно суеверен, — вздохнула Розетта. — Но я никогда не пытаюсь вмешиваться в твои дела: как ты решишь, так все и будет.
— Мне нужен на сей счет совет, — прошептал Мозес. — И я получу его.
Старая гадалка-арабка выбрасывала перед собой камни и долго водила по ним указательным пальцем — сморщенным, кривым и узким.
— Что ты хочешь узнать? — пробормотала она чуть слышно.
Но Мозес был ее давним клиентом и был в курсе всех тонкостей этого странного процесса.
— Ко мне в руки попали очень ценные вещи, — сказал он. — На которые в наших краях не найдешь достойного покупателя. Их надо везти за море. Тем более что я до сих пор не уверен в их подлинности… Что ты мне посоветуешь, когда это лучше сделать?
— Не торопись, — сказала гадалка. — Чем позже ты отправишься в путь, тем удачнее он сложится. Хотя в конце… в конце тебя все равно ждут большие неприятности. И тут возникает черное пятно, из-за которого я ничего больше не вижу, а это очень дурной знак. Остерегайся всего: наговора людей, завистливых глаз, а более всего — собственных поступков!
— Значит, мне не следует спешить? — задумался Шапира.
— Пусть пройдет время, многое должно измениться, и кто знает, а вдруг звезды встанут в нужный порядок и будут добрыми к твоим начинаниям?!
* * *
Мозес хранил манускрипты у себя и вел осторожную переписку со своими прежними клиентами, покупавшими у него предметы старины, в том числе и древние рукописи. Он стремился узнать, как они отнесутся к тому, если им предложат нечто особенное, выдающееся… Но не спешил с конкретным предложением, предпочитая ничего не говорящие, общие фразы и завуалированные намеки.
Пока в его антикварной лавке в Иерусалиме не появился импозантный мужчина в сопровождении слуги. На дворе был май 1883 года и посетитель был одет налегке, уже установилась довольно теплая погода.
— Я — профессор Шредер, немецкий консул в Бейруте, — сказал он, представляясь, — и будучи в Иерусалиме, решил посетить вас, господин Шапира, так как мой друг, доктор Ричард Борхас, сообщил в одном из писем, что у вас хранятся некоторые старинные рукописи, достоверность происхождения которых вызывает определенные сомнения.
— Да, — кивнул Мозес, — и я с удовольствием предоставлю их для вашей экспертизы.
По такому случаю он закрыл свою лавку и отправился вместе с гостем к себе домой.
Пока Розетта, взволнованная таким визитом, готовила с помощью служанки, обед, мужчины заперлись в кабинете хозяина, выложившего на стол все пятнадцать кожаных полос размером 18 на 9 сантиметров. И профессор с неподдельным интересом принялся за их изучение. Оно продолжалось около сорока минут, после чего Шредер отступил от стола, с трудом переводя дыхание.
— Это подлинники, — восторженно прошептал он. — Самые древние письмена из Ветхого завета, дошедшие до человечества в своем первозданном виде… Вы стали обладателем уникальной находки, герр Шапира, с чем я и хочу вас поздравить!
— И что мне делать дальше, как вы считаете? — спросил Мозес, также попавший под влияние настроения гостя.
— Вам нужна классическая экспертная оценка, — предположил гость. — Я напишу нескольким своим друзьям в Берлине, и они окажут вам соответствующую помощь. Ради такого можно пойти на что угодно!
* * *
Шапира повез кожаные свитки в Лейпциг, чтобы там с них сняли копии. А в Берлине предложил их Королевскому музею. Но экспертная комиссия во главе с профессором Рихардом Лепсиусом объявила манускрипты "хитроумной и бесстыдной подделкой". После чего музей предложил Мозесу продать их за сущие гроши. Шапира счел такой ход хитростью немцев, пожелавших приобрести старинные рукописи почти задаром, и воспринял как еще одно доказательство их подлинности.
"Доктор Герман Гуте, собирающийся о них писать, вполне в них верит, — отмечал Мозес в послании своей жене. — И я соглашусь с его доводами. Сначала рукописи были покрыты битумом в качестве бальзамирующего средства. Впоследствии они еще больше потемнели из-за обработки маслом и спиртом. Масло употреблялось, чтобы рукописи не становились ломкими и не страдали от сырости. Те эксперты, с которыми я говорил, солидарны с данной точкой зрения".
Но в Берлине Шапира оставаться не имело смысла, он вернулся в Иерусалим, чтобы подготовиться к поездке в Лондон, ведь именно она и должна была все решить. Теперь, когда вести о манускриптах стали просачиваться повсюду, не имело смысла хранить их в тайне.
* * *
В августе 1883 года Шапира прибыл в Лондон и тотчас же столицу Великобритании стали потрясать сенсационные слухи, на которые откликнулась жаждущая сенсаций пресса.
Самые древние иудейские рукописи Второзакония были в центре внимания, как и их обладатель, антиквар из Иерусалима Мозес Вильгельм Шапира стал героем дня. Рассказывали, что хозяин свитков готов продать их Британскому музею за никогда ранее невиданную сумму — миллион фунтов стерлингов! В течение нескольких недель тема "старинных манускриптов" не сходила с уст англичан: о ней говорили за обеденными столами практически во всех слоях общества. А британская пресса освещала ежедневно все подробности дела и ведущихся переговоров. Толпы лондонцев посещали музей, где под стеклом были выставлены фрагменты рукописей. И эта тема заинтересовала даже самых влиятельных людей страны…
— Вы выполнили мою просьбу, Джордж? — поинтересовался у своего секретаря Уильям Гладстон, премьер-министр Англии.
— Да, сэр, — ответил он. — Нашим чиновникам удалось собрать все данные о жизни мистера Шапира и его предпринимательской деятельности. Личность, доложу я вам, отнюдь не однозначная.
— Этого и следовало ожидать, — улыбнулся премьер-министр, — все антиквары верткие, ловкие и умелые торговцы, и среди них часто встречаются откровенные мошенники. Так что же нам стало известно?
— Мы располагаем копией прошения Мозеса Шапира германскому консулу в Иерусалиме от 1860 года, где он указывает, что родился в 1830 году в Каменец-Подольске, где учился в хедере. В возрасте 25 лет Мозес присоединился к своему деду, эмигрировавшему в Израиль. В Бухаресте молодой мужчина попал под влияние евангелической веры и был обращен в христианство. В Иерусалиме он встал в ряды общины англиканских новообращенных.
После удовлетворения его просьбы, став гражданином Пруссии, Шапира поступил на учебу в мастерские при Церкви Христа. В 1861 году женился на немке-лютеранке Розетте Йокель, сестре милосердия. От этого брака у него две дочери. После чего в течение ряда лет Шапира, открыв антикварную лавку, торговал древностями и манускриптами. Его услугами пользовались библиотеки Берлина и Лондона.
— Пока я не вижу никаких сложностей, — заметил Гладстон. — Вполне ординарная биография…
— Есть несколько моментов, ставящих под сомнение его репутацию, — сказал секретарь. — В 1868 году в Месопотамии был обнаружен камень с надписью моавитского царя Меши. Вскоре на рынке Иерусалима появились глиняные изделия, выдававшиеся за древние предметы, найденные возле Моавитского камня. И Шапира развернул активную деятельность, продав за короткий срок Берлинскому музею 1700 глиняных безделушек. И получил за эту сделку 22 тысячи талеров. Французский консул в Иерусалиме Шарль Клермон-Гано, знаток старины, выяснил, что подобные "творения" были изготовлены в мастерской Селима аль-Кари, делового партнера Мозеса. Разумеется, разразился скандал, но хитроумный антиквар довольно быстро пресек его своими очередными продажами, которые отличались стариной и подлинностью. Но пятно, как говорится, все равно осталось.
— И все же я, даже после этого, навещу экспозицию и побеседую с мистером Шапира, — решил премьер-министр. — Сейчас, когда о ней все говорят, было бы крайне глупо не напомнить лишний раз о себе, как о ценителе древности, готовом присоединиться к числу своих сограждан, заинтересовавшихся этими манускриптами.
* * *
Экспертизу кожаных свитков Британский музей доверил знатоку древнееврейских текстов, доктору Кристиану Гинзбургу. Переводы текстов, сделанные Гинзбургом, регулярно публиковались в газетах "Таймс" и "Атенеуме", откуда их перепечатывали многие провинциальные и зарубежные издания.
Кевин Джонсон, редактор "Таймс", сидел в своем кабинете, когда к нему заглянул Сторинж, сотрудник редакции, отвечающий за прием посетителей.
— Тут у меня занятный человечек, сэр, — сказал он, оглянувшись, — он утверждает, что прибыл из Палестины и готов разоблачить Мозеса Шапира как мошенника и фальсификатора.
— Зовите, — предложил Джонсон. — Уж очень много шума в последнее время вокруг этого имени…
Пришедший, низкорослый, рябой мужчина лет пятидесяти, прижимал к груди коричневый портфель, видавший, судя по всему, и лучшие времена. Он порыскал взглядом в поисках стула, пока хозяин кабинета не предложил ему сесть.
— Так что вы хотите нам сообщить? — поинтересовался он. — Надеюсь, вы не зря тратите свое и наше время?!
— Все зависит от того, как вы отнесетесь к моим словам, — заметил посетитель. — В 1877 году Шапира отправился в Йемен, где бывал с визитами и раньше. Но эта поездка была особенно плодотворна. Он обходил еврейские общины Йемена, выдавая себя за странствующего раввина. Говорил, что собирает манускрипты и свитки Торы для создания особого хранилища в Иерусалиме. Некоторые люди, искренне поверив словам лжеца, дарили ему манускрипты, у других он их покупал за бросовую цену, а с третьими, самыми непримиримыми, "беседовали" подкупленные Мозесом арабские шейхи, отбиравшие свитки у беззащитных людей. Вернувшись в Иерусалим, Шапира нанял двоих недобросовестных каллиграфов-отщепенцев из Еврейского квартала, чтобы они стирали со свитков древние надписи, и наносили на них новый текст библейского Второзакония, "отредактированный" самим Мозесом. А как "состарить" чернила, этот прохвост прекрасно знал, эти подделки он и пытается всучить Британскому музею за баснословные деньги!
— А каков ваш интерес, господин…
— Маркус, — наклонил голову мужчина. — Просто Маркус. Я не могу оставаться в стороне, когда происходит жульничество с предметами старины, так как сам долгое время работал в этой области и хорошо знаю, о чем говорю.
Он открыл портфель и вынул оттуда какие-то помятые желтые листки.
— Это свидетельства йеменских евреев против Мозеса Шапира. Вы можете с ними ознакомиться!
Джонсон протянул руку, посмотрел бумаги и положил на стол.
— Но они все на иврите…
— А на каком еще языке писать верующим евреям? — усмехнулся посетитель. — Думаю, найдется немало желающих перевести их на английский.
Он встал, поклонился и стремительно покинул кабинет, исключая возможность дальнейших вопросов.
— Сторинж, — спустя несколько минут позвал он, — вы не могли бы связаться с доктором Гинзбургом? Кажется, у меня есть для него занимательная информация. И еще — придержите очередную серию восторженных отзывов об экспозиции манускриптов. Так, на всякий случай…
* * *
Между тем, по мере развития событий, находилось все больше и больше людей, сомневающихся в подлинности свитков. И среди них выделялись фигуры, к чьим словам стоило прислушаться.
Так, капитан Клод Р. Кондер, занимавшийся картографированием Западной Палестины, убеждал всех, что пещеры Моава глинистые и сырые, и что рукописи на подверженной влиянию коже не могли более двух тысяч лет лежать погребенными в стране с довольно высоким уровнем осадков.
Не менее серьезные сомнения вызвало утверждение Шапира, что рукописи были завернуты в полотно. Та же "Таймс" буквально спустя два дня писала, что "люди, верящие в долговечность кожи, вряд ли признают способность столь же долго противостоять действию времени за обыкновенным льном".
А писатель Уолтер Безант, секретарь общества палестинских исследований, обратил внимание на то, что рукопись написана черными чернилами, через две тысячи лет не слишком выцветшими…
Но Мозес с нервным нетерпением ждал прибытия из Парижа выдающегося специалиста в области библейской археологии Шарля Клермон-Ганно, уже однажды разоблачившего "находки" антиквара. Тот опоздал и вынужден был рассматривать свитки уже на "экспозиции" через стекло.
Постояв возле них какое-то время, он качнул головой и уверенно заявил:
— Это фальшивка!
После чего с победным видом удалился. А уже вечером газеты опубликовали его пространное объяснение: Шапира взял один из больших синагогальных кожаных свитков трехсотлетней давности, отрезал нижний край, благодаря чему получил несколько узких полос кожи, на вид довольно древних. Все остальное сделали химические реактивы. На этих полосках Шапира написал свой вариант Второзакония, используя шрифт Моавского камня и применяя библейские "разночтения", которые пришли ему в голову.
Некоторые газеты пытались опровергнуть выводы Клермон-Ганно — кожа рукописей Шапира была намного толще синагогальных свитков, но специалисты прислушались к голосу столь авторитетного коллеги. Тем более что в библиотеке Британского музея были обнаружены несколько старых свитков Торы с обрезанными краями, приобретенными у того же Шапиры в 1877 году…
И последним ударом для незадачливого антиквара стало выступление доктора Гинзбурга, который признал свою прежнюю ошибку и привел ряд несоответствий в самом тексте рукописи. Благодаря его статьям в "Таймс", ученый мир окончательно признал, что манускрипты не что иное, как подделка, а сам Шапира — ловкий и удачливый аферист, столько времени водивший всех за нос.
23 августа 1883 года Мозес Шапира написал Гинзбургу из лондонского отеля, где остановился, обвиняя последнего в вероломном предательстве:
"Вы сделали из меня дурака, опубликовав и выставив на обозрение рукописи, которые, оказывается, считаете фальшивыми. Не думаю, что я смогу пережить этот позор".
Мозес понял, что после подобной "славы" ни один коллекционер или музей не захотят иметь с ним дело, а его репутация замарана навек. Не в силах вернуться в Иерусалим, он переезжал из одного города в другой, меняя страны, пока не решился на отчаянный шаг.
11 марта 1884 года полицейские по просьбе хозяина гостиницы "Блумендал" взломали дверь номера, в котором находился подозрительный постоялец, не появлявшийся уже в течение двух дней. Им оказался Мозес Вильгельм Шапира, застрелившийся, судя по всему, 9 марта. Его самоубийство вызвало очередной всплеск материалов в европейской периодике — так кем же был известный антиквар: отъявленным мошенником или жертвой фальсификаторов? Последний поступок Шапира говорил скорее о втором, чем о первом, но кто станет судить человека, главное дело жизни которого было опутано завесой неясности?
* * *
Новые споры вокруг рукописей Шапира вспыхнули лишь в 1947 году, когда в Кумране были найдены "рукописи Мертвого моря" — древние еврейские манускрипты. Свитки прекрасно сохранились и были обернуты в полотно. Форма и внешний вид этих подлинных манускриптов были удивительно похожими на пергаменты Шапира, после чего ряд видных ученых авторитетов признал рукописи иерусалимского антиквара подлинными, а случившееся с ними "классическим примером ошибки экспертов".
Но дальнейшая судьба манускриптов канула в неизвестность на стыке веков: проданные почти за бесценок, они, скорее всего, сгорели в пожаре 1899 года в лондонском доме сэра Чальза Николсона, профессора Сиднейского университета, купившего свитки на аукционе.
Сколько тайн хранит в себе история мировой археологии — пусть к ним добавится еще одна, наделавшая в свое время немало шума…
