Все растаяло, просело, потекло, осталось горько-сладким запахом шоколада, медовых коржей, кофе, сырости, рыбы, ветра с залива и самого моря. Все унеслось, как после Праздника моря, на который я полтора десятка лет мечтаю попасть, да вот не судьба
Девочки любят делиться историями о любви. Про несчастную, надрыв и трагизм – большинству интересно. А про счастливую, хотя и без традиционного «невеста была в белом платье» — интересно меньшинству. ОК, пускай.
Моя первая любовь обитает в другой социальной сети. Вернее, его дигитальный образ, его фотографии. Мы поздравляем друг друга с праздниками, с днями рождения. Не более того. Он также возмутительно хорош собой, как 30 лет назад, когда мы познакомились.
В другой картине мира, более мистической, можно было бы предположить, что он словно одолжил у какой-то силы те девять лет, которые нас разделяют. Но даже сегодня в этом нет никакой мистики – уже много лет он занят своим делом, когда-то правильно выбранным, плавает, дышит морским воздухом и соснами и не знаю, что там еще. Я даже не знаю, женат ли он сегодня, разведен ли, вообще никаких таких подробностей.
Мы познакомились в Ниде, хотя жили в одном городе. И потом целых четыре года, накручивая свои бесконечные километры в автобусе из точки «Кениг» в точку «Дом», если не засыпала после границы, то видела крышу этого здания издалека, и вспоминала. С каждым годом все реже, потому что потом у меня хватало сил только на то, чтобы проснуться на конечной, перед паромом.
Интересно, в каком возрасте я могла так сильно увлечься? Это было в середине одиннадцатого класса, а мне за пару дней до выпускного «стукнуло» семнадцать. Я не относилась к нему как к прекрасному принцу, жизнь была заполнена десятками вещей и дел – экзаменами, учебой, меняющимися правилами поступления в универ, друзьями, книгами, родными, путаными и не очень отношениями, квнообразными развлечениями. Тогда даже проект «выпускное платье» планировали за год. Мы иногда встречались. Очень редко – случайно, как правило – на людях, все, как полагается.
Через время мир сузился до одного человека. Ненадолго, до конца экзаменов, до возвращения якобы с успехом. Я и тогда, и сейчас не была мастерицей выяснять отношения. Слушать слушала, и слышала, но думала, что это так, не всерьез – предостережения не ехать в Кениг, город небезопасный уже тогда. Как же, это всего три часа, паром, и я дома. От своей мечты о лучшем универе я отказалась не из-за него. Изменилось время, и нас уже не хотели или не могли принять по новым правилам. Сил рисковать у меня не было, как обычно.
Я слушала, и понимала, что он умнее, что он знает жизнь, и прав, но как же это – снова остаться дома, когда все разъезжаются? Он не давил, говорил об этом как бы между прочим. Звонки стали реже, встречи тоже, и вообще – другая жизнь же, все впереди же. Учеба – лучший способ забыть что угодно. Такая вот иллюзия. Оказалось – что угодно, но не кого угодно.
Через два года стало совсем страшно. Штурм телебашни, который я увидела позже, не дозвониться до дома никакими силами по полдня и дольше, танки и блокпосты на Куршской косе, один раз, второй, и теперь уже почти окончательно – граница. И просто страшновато жить. Безопасным был только путь универ-общага, они две минуты. Общага – тоже нет. Не помню, сколько раз у нас выбивали дверь с ноги, в любой момент. Сняла комнату – еще более опасной стала дорога из универа, вечером. Вернулась, поселилась в комнате с подругами, закрылись. Телевизора не было, новости узнавали из газет, учились.
Как не странно, самым спокойным оказалось лето 90-го и начало того года. Мы все еще надеялись. Не остаться в разных странах. Надеялось пол общаги. Глупо. Все было понятно, надо возвращаться. Но я же довожу однажды начатое до конца, это ж профессия, осталось пару лет. Факультет будущих филологов и просто прилично образованных невест замер, продолжая учиться и учить по инерции. За полгода до этого «окончательно», я вышла замуж, надела белое платье, фату, все как положено и по праву.
Ждала, что кто-нибудь меня отговорит, но я же упорная и настойчивая, усидчивая и правильная, а договориться с собой я смогу. Никто, кроме двоих подруг, не решился. Он женился еще раньше – возраст же, пора же, не знаю, что еще. Я не вникала.Гражданства не будет, только вид на жительство, и забудь, девочка, предыдущие шестнадцать лет из двадцати, вас здесь не стояло.А надо было всего лишь прислушаться, и не к нему одному, тогда, в последний из восьмидесятых. Уступить. Я не услышала до начала девяностых.Перед свадьбой мне приснилась бабушка, она была в своей бежевой вязаной кофте, я видела даже пуговицы, плетение и ворсинки на ней. Она смотрела на меня так грустно и снисходительно, даже улыбалась, как тогда, когда у меня были самые уродливые прописи и тетради в классе – все в кляксах и размазанных слезах. Приняла это за благословение, а это было что-то другое.
Через год я вернулась домой. Еще через полтора я снова свободна, все бумаги на руках, фамилия прежняя, детей нет. Мы случайно пресеклись в городе, и опять был Праздник моря, снова мир сузился до одного человека, который опять стоял для меня на вершине этого многослойного торта, который проседал, кренился, балансировал из последних сил, таял, терял куски, но окончательно не рушился.
Это случилось в те два-три дня ближе к концу лета, когда все съезжаются, когда население города увеличивается чуть не втрое, надо успеть на ярмарку, не разминуться с друзьями, пересечься компанией, увидеть старых знакомых. И кого-нибудь случайно встретить уже тогда, когда сделаешь первый круг по ярмарке, купишь пряники-сердечки, вдохнешь медовый запах, надкусишь первый, почувствуешь кислинку глазури и будешь искать место в кафе, где договорились собраться компанией.Он был предельно деликатным, когда задал несколько вопросов, от ответов на которые мы оба малость охренели. Стало понятно, почему в какой-то момент он перестал звонить. Ну, да что вспоминать, упрекать давно некого и незачем. Это был второй шанс.
….У каждого есть в жизни такие точки, куда хотелось бы вернуться и пойти другой дорогой. У меня таких было три, таких, о которых мы сожалеем через время.
В нашем случае «другой дорогой» в прямом смысле. Он пошел меня провожать, мы снова жили в соседних районах. Лето закончилось, завтра на работу. Пошли бы другой дорогой — не встретили бы парня, с которым я встречалась тогда и никоим образом не связывала свое будущее. Так, увлечение. Он никогда меня не встречал и не волновался. А тут встретил. Все все поняли. Неправильно.У нас был бы смешной и странный третий шанс, когда доброжелательные милые люди из прошлого хотели познакомить наших родителей совсем в другом качестве, но там даже до знакомства дело не дошло.
Все растаяло, просело, потекло, осталось горько-сладким запахом шоколада, медовых коржей, кофе, сырости, рыбы, ветра с залива и самого моря. Все унеслось, как после Праздника моря, на который я полтора десятка лет мечтаю попасть, да вот не судьба.
Последние годы перед отъездом в Израиль, в том возрасте, когда в конце Праздника моря мы обычно знаем, что вечером пойдем спокойно слушать джаз. Мы тоже увиделись на ходу. После всех хождений по булыжникам Старого города с детьми, поиска, откуда бы посмотреть на регату, построить башню из лего и не потерять их в толпе. Почти всегда со мной был маленький непоседливый мальчик в кепке или морском берете, который любил долго строить Лего и выигрывать там же в лотерею мини-набор с криком – мама, я выиграл то, что не потеряю уже никогда! Я это обожала.
Он тоже был не один.
Ничего не осталось, кроме благодарности. Есть только счастливая первая любовь, в которой, возможно, все не правы. И одновременно – никто ни в чем не виноват, так получилось, не судьба. Не надо искать прототипы, ведь моя первая любовь живет в другой социальной сети, да и кому есть до нас дело. Это ведь история не про секс, не про запретную страсть, в ней нет ничего скандального или двусмысленного.
А что остается, когда почти ничего не остается? Мое любимое выражение, кстати.
Осталась фраза – « ну крааасота – необыкновенная», значение которой напрямую зависит от интонации. Благодарность – он никогда не прятался, иногда просто передавал с «рук на руки» родителям, вернее, маме. Ничего особенно не скрывал, если спросить.
Осталось убеждение, что мужчина не доказывает интеллектуальное превосходство, силу или опыт разговорами. Они просто есть и принимаются как должное. Ответственность и порядочность, если занят своим делом. Осторожность.
Нам обоим трудно даются важные решения, я знаю это точно. Колебания, дребезжание пространства от помех, словно звук гитары, которую настраивают опытной рукой, чтобы раз, и сыграть знакомую мелодию, два, и выдать отрепетированную импровизацию, три – сыграть что-то свое. Для себя.
Умение идти до конца, если что-то решил.
Мы такие люди, лунные, и за обманчиво яркими красками серебрится один и тот же цвет, и разница в девять лет в этом смысле давно не играет никакой роли. От него осталось снисходительное и спокойное отношение к так называемым мужским недостаткам, каким-то хобби, которые на поверку оказываются ужасно милыми, особенно, если в них не вникать и не мешать; мужским компаниям, нежелание контролировать по мелочам и отсутствие любопытства к этой части жизни. Вообще, пусть они будут, иначе кто мне мои недостатки и странноватые привычки простит? Вернее, закроет на них глаза.
Таким даже моя привычка разговаривать с компом на разных языках, и не всегда в цензурных выражениях, ничего – пройдет.
Ирония, самоирония, чувство юмора, без которого тоже ничего нет. Все это было.
На этом я держусь. На первых девяти годах счастливого детства и такой вот первой любви. Это аванс был, случайность, удача, и еще не надо думать, что дальше надо отдавать долги.
Моя первая любовь на самом деле не живет в другой сети. Он просто живет, и жизнь идет своим чередом. На то, что было, уже наведена естественная патина времени, и не хочется стирать ее до блеска. Тем более – делиться подробностями. Пусть будет, как монета, найденная на набережной, которую хочется сохранить для себя, а не бросать в море.
