Вечное наследство Дины Проничевой
Михаил ФРЕНКЕЛЬ, собственный корреспондент журнала "ИсраГео" в Киеве
… Гестаповцы поставили двухлетнего мальчика у стены и открыли по нему огонь. Пули свистели над его головой. Они стреляли молча, а переводчик громко кричал:
«Выходи! Или мы его убьем!».
Эта угроза была адресована матери малыша, которая по предположению гитлеровцев пряталась где-то недалеко. Им очень нужно было ее поймать. Ведь она тогда являлась единственным свидетелем ужасного преступления, учиненного ими в Бабьем Яру.
Дина Проничева действительно с ужасом наблюдала эту картину из окна квартиры своей подруги Марии Калиниченко. Она рванулась к двери, но Муся повисла у нее на плечах: «Не смей! Если выйдешь, они и тебя убьют, и ребенка…»
Многие годы спустя я сижу на кухне у своего троюродного брата Владимира Викторовича Проничева. Пьем чай. И он рассказывает о том, как все тогда происходило. Не так давно ему исполнилось 80 лет, но память у него хорошая.
– Мама, в конце концов, послушала Марию и не вышла, – продолжает вспоминать Владимир Викторович. – А гестаповцы, не добившись своего, уходя, отдали меня полицаям, что-то им приказав. Как оказалось – отправить меня в автодушегубку. Вскоре подъехал фургон серого цвета, открылись задние дверцы. Полицай схватил меня за шиворот и хотел уже забросить внутрь. Но тут к нему подбежала Муся. Она сняла с пальца золотое обручальное кольцо и, протянув его полицаю, сказала: «Віддай мені пацана». Тот оглянулся по сторонам, никого рядом с ними не было.
– Да ладно, бери. Все одно він швидко здохне.
Так Мария меня спасла. И маму тоже. Когда мама пришла к бабушке, где мы прятались, чтобы забрать нас с сестрой, ее видела дворничиха Галина, которая вместе с мужем Климом выдавала немцам евреев и красноармейцев. Мамин брат Леонид, сбежав из плена осенью сорок первого, пришел в родной дом. Дворники его заметили и выдали полицаям. Его тут же на месте и расстреляли. После войны этих негодяев судили. Они получили по 25 лет заключения. Отсидели и вернулись…
Я объяснил Володе, что негодяям повезло – с 1947-го по 1951 год в СССР была отменена смертная казнь. Это решение, так уж получилось, спасло неправедную жизнь немалого числа предателей…
– Так я выжил, – вздыхает Владимир. – Но от выстрелов у меня лопнула барабанная перепонка в правом ухе, и были обморожены ноги, мучаюсь с ними всю жизнь.
…Дина в тот раз спаслась, уйдя через черный ход. Мария отдала Володю его отцу Виктору, вернувшемуся вскоре домой. Виктора до поры не трогали, потому что он не был евреем. Был он родом из старой артистической династии, родители его еще в императорских театрах играли. Свою последнюю «роль» – человека, от которого требовали выдать собственную жену, Виктор Проничев сыграл с мужеством. Ничего не добившись, гитлеровцы его расстреляли. И почти сразу умерла Екатерина Антоновна – бабушка Володи и его старшей сестры, четырехлетней Лиды.
Лиду нацисты решили использовать как приманку – посадили у киоска, стоявшего возле их дома, и велели дворникам ждать, когда за ней придет мать. Но случилось иначе. Дворники проморгали момент, когда к девочке подошла женщина, одетая в полушубок, из-под которого выглядывала вышиванка. Назвав Лиду по имени, она забрала ребенка и отвезла ее в детский дом на Соломенке. Детдом тот потом разогнали, и часть детей немцы расстреляли. Но Лиде вновь повезло – незадолго до этого ее перевели в другой приют.
– А за мной мама прислала свою подругу Любу, – продолжает рассказывать Владимир. – Она с ней работала на заводе. Это тоже целая история. Мама пряталась в заброшенных заводских корпусах в Дарнице. Но гитлеровцы решили восстановить предприятие для своих нужд и поручили это одному из бывших руководителей завода, который согласился на них работать. В один из дней он увидел там маму и, к счастью, перепутав ее с какой-то сотрудницей завода, предложил работу регистратором. Мама согласилась. Тем более что ее подруга Люба сумела достать ей документы на имя… ты не поверишь, какие бывают совпадения! На имя Надежды Савченко.
Мама прислала за мной Любу, и та, перехитрив предателей-дворников, сумела меня забрать. И я стал жить с мамой. Но тут маму снова выдали – на этот раз не по политическим мотивам, и даже не из-за антисемитизма. Там на заводе работали также немецкие солдаты, и один из них в маму влюбился. Наверное, он не был нацистом, потому что не пытался взять ее силой или угрозами, а деликатно ухаживал и приносил нам еду. Но на нашу беду этого немца решила заполучить другая девушка, на которую тот не обращал внимания. И в конце концов она на маму донесла. Но солдат этот успел ее предупредить, и мама бежала.
Здесь тоже своя история. За полгода до этого мама, работая регистратором, помогла двум пленным военфельдшерам. Они были русские, а к русским, в первую очередь, полицаи относились очень плохо. Мама тогда чуть «подправила» этим пленным фамилии – точно не помню, но типа из Иванова сделала Иваненко. Они не забыли добро. И когда маме нужно было бежать, сделали справку о болезни, позволившую ей пройти через КПП и уйти из города. Там уже она, это есть в официальных воспоминаниях, прибилась к бродячей театральной труппе и ее вновь спас дядя Гриша…
Да, будущий второй муж Дины Мироновны, руководитель труппы Григорий Афанасьев еще раз избавил Дину от ареста. Его первую жену-еврейку и маленького сына немцы убили у него на глазах. Поэтому Григорий теперь и сам готов был за Дину убить кого угодно.
А Володю подруги Дины тоже устроили в детдом. В марте 1944 года в освобожденном от нацистов Киеве Дина разыскала детей – сначала нашла в одном из приютов Лиду, а затем и Володю…
– После окончания школы я сначала работал на заводе, потом окончил Киевское командно-техническое училище, – говорит Владимир Викторович. – А затем поступил в военно-инженерную академию в Москве. В документах же у меня значилось «русский», так что проблем с «графой» не было. А служить я попал на сам Байконур.
– В космонавты не взяли? – спрашиваю я.
– Шутишь. Но я был начальником передвижной телевизионной станции. Так что именно благодаря моей команде весь мир видел события, происходившие на космодроме.
– А ты помнишь процессы, на которых Дина Мироновна выступала свидетелем?
– Киевский 1946 года, честно говоря, не помню. Мал еще был. А вот ее рассказ о суде в немецком городе Дармштадте запомнился хорошо.
– Знаешь, я тоже помню, как она говорила, что не хотела туда ехать. Дала показания в Киеве. Их записали и отправили в ФРГ. Но бывалые адвокаты подсудимых палачей Бабьего Яра, решив, что запись показаний сделана давно, и Дины уже нет в живых, потребовали, чтобы свидетель прибыл на процесс. И ее уговорили. Она поехала в сопровождении двух офицеров КГБ. Помнишь?
– Да, мама рассказывала, что они ее сопровождали даже в туалет. Но она в конце концов не пожалела, что поехала. Там ведь ее ждала неожиданная встреча.
…Чтобы пояснить, что Владимир Викторович имеет в виду, нужно вспомнить страшный день 29 сентября 1941 года. Дина шла в Бабий Яр вместе с матерью, отцом и младшей сестрой. Заговорившись с кем-то, Дина отстала от родных. И когда они прошли уже за полицейское ограждение, мать все поняла и громко закричала: «Дина, спасайся! Ты ведь можешь!».
К своему счастью, Дина не растерялась. С собой у нее из документов были паспорт и профсоюзный билет. В паспорте национальность была указана, а в профбилете – нет. Дина быстро порвала паспорт и бросила клочки в кусты. Когда подошла к оцеплению, сказала полицаю: «Я не еврейка. Шла провожать соседей». Таких людей в процессии было некое количество. Поэтому полицай, заглянув в билет и увидев там русскую фамилию и вполне нейтральное отчество, сказал: «Иди на горку до людей. Ввечері може вас відпустять».
Дина пошла на пригорок и села среди украинских знакомых и соседей, сопровождавших евреев – многие действительно думали, что тех ведут на железнодорожную станцию, чтобы отправить из Киева. А вечером приехал эсэсовский офицер. Полицаи доложили ему ситуацию, и тогда он сказал: «Этих тоже всех расстрелять, иначе ни один жид сюда больше не придет». И их повели на расстрел.
Так вот, когда в зале суда в Дармштадте появились подсудимые, часть из которых даже не была предварительно задержана властями ФРГ, Дина почти сразу узнала того негодяя. И он был осужден…
– Володя, я знаю, что Дина Мироновна была знакома с теми военнопленными, которым удалось бежать из концлагеря в Бабьем Яру в 1943 году, по знаковому совпадению тоже 29 сентября.
– Да, при побеге в живых тогда осталось всего 12 человек. И у нас в доме бывали Капер, Трубаков, Давыдов и другие. Мама с ними дружила.
…Владимир Проничев сегодня пенсионер. С женой Люсей они в браке уже 56 лет. Двое сыновей. Внуки.
Прошлое он вспоминает, когда к нему приходят представители СМИ. Их немало – в основном зарубежные тележурналисты. Владимир Викторович рассказывает им о том, что произошло с ним и его мамой Диной Мироновной в дни войны. Журналисты слушают и смотрят на него широко раскрытыми глазами. И я их понять могу. Я совершенно искренне полагаю, что если бы Дина Проничева жила не в Советском Союзе, где правда о Холокосте откровенно замалчивалась, а где-то за рубежом, она была бы известна в мире не менее чем Анна Франк. Ведь даже самому искушенному писателю или сценаристу не пришло бы в голову придумать то, что приключилось с Диной в реальной жизни.
Беспамятство советской власти в отношении Бабьего Яра было долгим. Памятник погибшим установили только в 1976 году в период потепления отношений с американцами. Да и то в надписях на монументе о евреях не было ни слова.
– Дина Мироновна умерла в 1977 году. Значит, она знала о том, что памятник соорудили? – спрашиваю Владимира Викторовича.
– Она тогда уже очень болела. Не до того ей было. Сказалось все, что случилось во время войны. Она ведь умерла совсем не старой.
– Я помню, ты говорил, как вы с сестрой хотели, чтобы в Бабьем Яру стоял не просто памятник, а мемориал памяти погибших.
– Да, хотели. Но вот Лида умерла несколько лет назад. А я все еще жду. Разговоров и обещаний за эти годы было много, а дела все нет и нет.
– Знаешь, сейчас есть проект мемориала. Но его вызвались финансировать российские бизнесмены, поэтому противники проекта утверждают, что таким образом эти бизнесмены якобы хотят продвинуть в Украине идеи так называемого «русского мира». Взамен предлагают ждать, когда финансировать создание мемориала украинское государство сможет самостоятельно. Хотя сами и признают, что случиться это может лет через двадцать.
– Говоришь, через двадцать, – иронично улыбается Володя, – помнишь, как было сказано в стихах, что мы в школе учили: жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. И я думаю, что разговоры о том, что нужно ждать еще лет двадцать, просто кощунственны по отношению к памяти жертв Бабьего Яра.
– Хотя есть и украинское «обіцянка-цяцянка…».
Мы уже прощались, когда Владимир Викторович сказал:
– Да, и обязательно напиши, что маминой подруге Мусе, Марии Ефимовне Калиниченко, было присвоено звание Праведника народов мира. Святой была человек.
