Нужно было прожить жизнь, исковеркать судьбу, чтобы понять простейшую истину: никого нельзя облагодетельствовать против воли
Инна СТЕССЕЛЬ, [email protected]
Рассказ о себе Елена начала издалека.
— Я прожила не короткую жизнь, 75-й год пошел. Много повидала, перечувствовала, огорчений было больше, чем радостей. Думала, правильно живу, грамотно строю отношения с близкими. На поверку оказалось, я не видела главного. Сейчас о своей слепоте и самоуверенности сильно жалею. А ничего назад не вернешь.
— Что заставило вас критически отнестись к себе? — спросила я.
— Нулевой результат моих многолетних стараний. Вероятно, всегда нужно сохранять здравый смысл, не поддаваться целиком какой-либо идее или модному веянию. Чего бы ни касалось — бега трусцой, вегетарианства или, как у меня, оголтелой веры, что человека можно заставить измениться.
Отвечая на мое выжидательное молчание, Елена продолжила:
— В моей судьбе огромную, если не решающую, роль сыграл известный ученый-демограф Борис Цезаревич Урланис. Я не была с ним лично знакома, но именно он стал моим гуру. И не только моим. В свое время было массовое увлечение его теориями. Вы не помните тот период?
— Почему же, помню. Но, честно говоря, это увлечение меня миновало, — призналась я.
— А меня нет. Когда в 1968 году в "Литературной газете" вышла его статья "Берегите мужчин", это была настоящая сенсация. Она кардинально меняла привычные понятия о сильном и слабом поле. Урланис доказывал, что в зоне особого риска находятся не женщины, как всегда считалось, а мужчины, если их срочно не спасать, мужской род изживет себя.
— Это утверждение подкреплялось научными фактами?
— Очевидными фактами, — поправила меня Елена, — меньшей, чем у женщин, продолжительностью жизни, подверженностью суровым испытаниям — войнам, тяжелому физическому труду, необходимости принимать ответственные решения. Была приведена статистика, насколько чаще мужчины попадают в аварии, насколько зависимы от алкоголя, курения, наркотиков. И самое главное — у сильного пола, как выяснилось, биологическая жизнестойкость ниже, чем у женщин. Природа явно проявила большую заинтересованность в женском организме, вынашивающем потомство, наградив подвижной психикой и способностью быстро восстанавливать растраченные ресурсы. Выводы и рекомендации Урланиса обсуждались на радио и телевидении, создавались клубы под названием "Берегите мужчин". В Минске одним из таких клубов руководила я, недавняя выпускница мединститута. Демографы, психологи, врачи, специалисты по семейным проблемам, которых приглашали на клубные встречи, объясняли, какая огромная ответственность лежит на обществе в борьбе за здоровье и долголетие мужчин. На меня это производило сильное впечатление.
— И вы решили спасать мужчин? — пошутила я.
— Представьте. Я тогда только начала работать участковым врачом в районной поликлинике, но появилась мысль предметно заняться исследованием на тему слабого сильного пола. Была еще личная причина с таким вниманием отнестись к проблеме. Мой отец умер в 47 лет. Папа был физиком, работал в Академии наук. Помимо этого, на нем лежала значительная часть бытовых обязанностей. Он наверняка уставал, но никогда ни на что не жаловался, был безотказным, готовым облегчить жизнь близким. Мама и бабушка не скупились на поручения для отца, но никому, в том числе мне, не приходило в голову спросить у него, как себя чувствует, не нужно ли ему отдохнуть, завтракал ли, взял ли зонт в дождливый день… Считалось, мужчина в таких сантиментах не нуждается. А у него в один миг сердце остановилось.
Мы помолчали. Затем Елена сказала:
— В ажиотаже вокруг выводов Урланиса я твердо решила: когда у меня появится муж, огражу его от всего, что может плохо отразиться на здоровье. Даже разработала соответствующую программу. Вскоре встретила Геннадия. Мы поженились, и моя программа обрушилась на него в полном объеме. Тем более что у мужа обнаружилась масса вредных пристрастий, от которых его необходимо было срочно избавлять. Он курил; не часто, но выпивал; спал урывками, мог полночи просидеть у телевизора… И я взялась за дело. Поначалу мой энтузиазм льстил мужу, ему было приятно сознавать, как много для меня значит. А я расширяла поле деятельности: контролировала, не съел ли он, скажем, пирожок с мясом, купленный на улице (он их очень любил); следила, чтоб надевал в мороз шапку (из форса он привык ходить всю зиму с непокрытой головой), обвязывал шею теплым шарфом… Я подсовывала ему медицинские статьи, где описывалось, к чему приводит мужское легкомыслие. Однако со временем мои неусыпные хлопоты стали тяготить супруга: "Что ты носишься со мной, как курица с яйцом?! Я же не дитя малое!"
Мне бы тогда умерить пыл, осознать, что нельзя так жестко давить на взрослого человека, но я уже вошла в роль "берегини" и не могла перестроиться. А муж все больше раздражался. От выражений "здоровый образ жизни", "здоровая пища" вообще приходил в бешенство…
— Вы собирались сделать из него вегетарианца?
— Частично. Я не была вегетарианкой в полном смысле слова, но мясо, колбасы, все жареное, острое раз и навсегда исключила из нашего меню. И чего добилась? Лишь того, что он стал питаться отдельно. Покупал себе сосиски, трехлитровые банки с маринованными огурцами, пельмени, пиво… Как жена и врач, я протестовала, возмущалась, бывало, выбрасывала тарелку с вредной едой в мусорное ведро… Ведь у нас рос сын, и я мечтала заложить в ребенка основы рационального питания и поведения, но все разбивалось о поступки отца. На глазах сына он ел что ни попадя, курил, все больше игнорировал мои запреты. Между нами возникали раздоры и отчуждение.
— Муж никак не смирялся с вашими требованиями?
— Нет! И чем дальше, тем более вызывающе не смирялся! Иногда мне казалось, что он назло мне отстаивает свое право — есть, пить и жить, как вздумается. А в один малопрекрасный день он преподнес сюрприз, который изменил весь наш образ жизни.
Елена вздохнула и довольно долго молчала.
— Что же он такого сделал? — напомнила я о себе.
— Уволился! У Гены было среднее музыкальное образование. Когда-то он даже выступал с полупрофессиональным джаз-оркестром. Друзья юности говорили, что у него был талант. Но родители, испугавшись, что сын останется без высшего образования, настояли: пусть окончит институт, а потом занимается музыкой. Гена поступил в Политехнический, получил диплом, устроился на солидное предприятие. К моменту, когда мы познакомились, он уже чем-то руководил на производстве, получал неплохую по тем временам зарплату, ежеквартальную прогрессивку. Плюс мое скромное врачебное содержание. В материальном смысле мы были более или менее обеспечены. Позже две свои однокомнатные квартиры обменяли на трехкомнатную, летом ездили в отпуск, подрастал сын… Короче говоря, несмотря на стычки и частое недовольство друг другом, мы неплохо жили. И вдруг он уволился! "Надоело изображать из себя технаря! — заявил Гена. — Я музыкант! Буду работать саксофонистом в группе, которую мы с ребятами организуем! И только попробуй возразить!"
Я молчала, не в силах осмыслить новость. Какие ребята? Какая группа? Какой саксофон? Друзья, с которыми 20 лет назад Гена играл в оркестре, давно остепенились, получили надежные профессии, когда изредка встречаются, ностальгически вспоминают о былом увлечении, но все живут настоящим, как говорится, здесь и сейчас. А муж задумал что-то несусветное — вернуться к давно забытому на антресолях саксофону?! Взрослый мужчина, отец семейства, бросает нормальную работу и с парнями на 15-20 лет моложе затевает какую-то авантюру! Я не знала, как реагировать, а муж надрывался:
"Не позволю себя опять сбить с толку! Сначала родители поломали жизнь, теперь ты еще будешь учить меня! Второй раз свое призвание не предам!" — "Но я же молчу!" — все, что мне удалось выдавить из себя. "Знаю, КАК ты молчишь", — не утихал Гена. Я видела: ему нужно наказать меня, довести до слез, иначе не успокоится.
— За что же он вас наказывал? За заботу?
— Муж мою заботу воспринимал как желание верховодить им, руководить каждым его вздохом, наступать на самолюбие. Уход с работы и участие в оркестре стали для него чем-то вроде компенсации за унижения. Наша жизнь превратилась в сплошной балаган. Репетиции днем ночью. Иногда собирались у нас — тогда мы с сыном полночи заснуть не могли; иногда у кого-то из группы… И, конечно, не обходилось без выпивок, которые я не переносила.
— Оркестр выступал за плату?
— Если этот мизер можно назвать платой. Играли в сельских клубах под Минском, на колхозных мероприятиях, на свадьбах. На свадьбах случалось неплохо заработать. Но на хозяйство муж давал малую часть.
— Почему?
— После удачного вечера он радостно вываливал на стол смятые купюры, чтоб я видела, какие деньги своим саксофоном зарабатывает. И тут же делил на две части — малую кучку и большую. "Это тебе", — говорил, придвигая ко мне малую кучку. Остальное запихивал во внутренний карман со словами о том, что он, мол, творческий человек, ему нужно прилично одеваться и покупать им с сыном съедобную пищу. "А то своим варевом парня совсем уморишь", — добавлял муж.
— Как вы на это реагировали?
— Переживала, плакала. Не из-за собственных обид. Из-за того что муж подрывал свое здоровье и плохо влиял на сына.
— И долго он выступал с оркестром?
— Года два. Потом в стране началась неразбериха, перестройка-перестрелка и все такое. Стало не до музыки. Гена хотел было вернуться на свое предприятие, а от него рожки да ножки остались, производство по частям приватизировали. Долгое время жили на мою зарплату. Тяжелые были времена, мы стали задумываться об отъезде.
— Скажите, Елена, как такие разные, несовпадающие люди, как вы с мужем, могли долгие годы жить вместе? — спросила я.
— Мы были семьей, — несколько обиженно ответила она. — Вопреки всему. Да, он отвергал мою опеку, но по-своему любил меня. И я верила: придет день, когда у него в голове просветлеет и он оценит, что я всю жизнь посвятила ему.
— Оценил?
— Муж умер в Хайфе через год после нашей репатриации. Та же болезнь, что у моего отца, — сердечная недостаточность. Ему было только 59 лет.
— Мои соболезнования.
— Спасибо. Это случилось давно.
— Сын живет с вами?
— Нет, он в Минске. Как-то приезжал в Израиль. Показался мне совсем чужим и равнодушным. Он и в детстве был к отцу ближе, чем ко мне. А потом совсем отдалился от обоих. У него уже взрослые сыновья, а я их ни разу не видела.
— Вы работали в Израиле?
— Немного подрабатывала сиделкой. Я ведь приехала в пенсионном возрасте. На что могла рассчитывать? Меня и сейчас иногда зовут посидеть ночь с больным. В принципе, я живу замкнуто, одиноко. Но ничего, привыкла. Думаю, размышляю. Когда много свободного времени, и не хочешь, а думаешь. В основном о прошлом. Прикидываешь и так, и этак. Как могло быть, если бы… Постоянно мучает мысль: может, мы с Геной были бы счастливей и он прожил бы дольше, если бы я так сильно не беспокоилась о его здоровье? Мои запреты и советы были правильными, но он-то их не принимал. Пусть бы жил, как хочет.
— Елена, кто знает, что правильно, что неправильно. В жизни получается только так, как получается. Но вот, что странно: такой популярный в семидесятые годы лозунг "Берегите мужчин!" в течение следующего десятилетия оказался совершенно забытым. А сегодня о нем никто и не вспомнит. Почему?
— Потому что мужчины не дают себя беречь, — печально усмехнулась Елена. — Да и взгляд на проблему изменился. Сегодня демографы, медики, социологи объявляют лозунг "Берегите мужчин!" вредоносным. Нельзя, мол, внушать мужчине, что он хрупкое существо, нуждающееся в опеке. Этим провоцируется комплекс неполноценности и женственность. Как сказал Михаил Жванецкий, мужчина, с которого сдувают пылинки, расслабляется, "нежнеет, краснеет, исчезает как вид".
Она тоскливо проговорила:
— Нужно было прожить жизнь, исковеркать судьбу, чтобы понять простейшую истину: никого нельзя облагодетельствовать против воли. Позднее раскаянье — дело бесполезное. Одна слабенькая надежда: может быть, моя история для кого-то станет предупреждением, как не нужно вести себя с близким человеком даже ради него самого.
