Как известно, в начале уходящей недели медсестры начали забастовку, которая, к счастью, продлилась всего день, после чего профсоюзу удалось договориться с минфином. В день, на который пришлась забастовка, наш корреспондент Лев Пинскер побеседовал с медсестрой Анной К. об условиях, в которых сегодня работают медики
— Аня, всего неделю назад я беседовал с соцработницей и потому начну с того же вопроса, который задал ей: вы считаете уместной забастовку в столь тяжелое для страны и, в первую очередь, для системы здравоохранения время?
— Но нам не оставляют выхода! Еще немного — и мы просто станем падать на работе от усталости. До начала эпидемии я работала в "Типат-халав" ("Центре младенцев"), но затем меня, как и многих других, перевели на эпидемиологические расследования. Это значит, что нагрузка на моих коллег в "Типат-халав" увеличилась, а сама я работаю не менее десяти, а иногда и по двенадцать часов в день без оплаты сверхурочных.
— Как такое вообще может быть?
— Очень просто. Формально мой рабочий день длится восемь часов. Но уложиться в это время никогда не удается, даже в случаях, когда переносишь продолжение исследования на следующий день. Час-полтора дополнительно точно придется потратить. Но перед тем как сдать смену, мы должны составить и сдать в минздрав подробный отчет о проделанной за день работе. Лично мне на это всегда требуется еще час-полтора, но дополнительных часов никто не учитывает. Обратите внимание: речь идет о работе без выходных, практически без перерыва. Порой некогда не только выпить чашку кофе, но и, простите, в туалет сходить. Дальше так работать просто нельзя. Кадров катастрофически не хватает. Нам обещали прислать в помощь работников аэропортов и студентов, но мы их практически не видим. Та пара студентов, которую на днях прислали, занимаются набором наших отчетов в компьютере.
Между тем, даже при столь напряженной работе мы не успеваем провести все необходимые эпидемиологические расследования. Это значит, что нам не удается выявить цепочки инфицированных до конца, а без этого нельзя остановить эпидемию. Вина за происходящее, на мой взгляд, лежит на минздраве, который не может нормально организовать работу.
— Как проходит эпидемиологическое расследование и сколько времени оно занимает?
— Наша задача заключается в том, чтобы опросить получившего положительный тест на коронавирус человека по специальной анкете и установить всех, с кем он контактировал в последнее время. После того как все вопросы заданы, мы проходимся по анкете еще раз: часто в ходе повторения люди припоминают какие-то новые факты, которые поначалу упустили. Затем мы передаем опросные листы студентам, которые переносят данные в компьютер, хотя их вполне можно было занять с куда большей пользой. Что касается времени, то тут однозначного ответа нет. Если беседуешь с пожилым человеком, который редко выходит из дома и его контакты ограничены, можно уложиться в час. Но с молодыми людьми, которые работают, общаются со сверстниками и т.д., расследование может занять и два, и три часа. К примеру, я недавно беседовала с девушкой, которая провела четыре дня в Эйлате. Разумеется, она не сидела в гостинице, а посетила множество магазинов и баров. Это значит, что потом надо звонить и опрашивать всех владельцев этих магазинов и баров, разыскивать их клиентов. А поскольку кадров не хватает, сотни людей остаются неопрошенными. В лучшем случае очередь до них доходит на следующий день, а то и через три-четыре дня, и цепочка инфицированных продолжает удлиняться…
— Как ваши собеседники обычно реагируют на сообщение, что инфицированы коронавирусом и должны повергнуться самоизоляции?
— Я бы сказала, что существуют три основных типа реакций. Есть те, кто проявляет понимание, тут же говорит, что уходит на карантин и спокойно отвечает на все вопросы. Есть вторая группа, представители которой начинают кричать, возмущаться, осыпать тебя оскорблениями, но в итоге начинают сотрудничать. Например, вчера я позвонила владельцу кафе и сообщила, что в его заведении в течение двух часов сидели две инфицированные молодые женщины, и теперь ему надо самоизолироваться и передать нам сведения обо всех клиентах, которые его посетили в этот период. Боже мой, чего он только не наговорил в мой адрес! Но, во-первых, я уже привыкла и не обращаю на подобное особого внимания, а во-вторых, я его понимаю: только-только появилась надежда на то, что ему удастся сохранить бизнес, и вдруг следует новый удар, который может оказаться смертельным. В итоге он ушел на карантин и передал нам все необходимые сведения, но сначала пытался "качать права".
Но есть и третья группа, которую составляет, в основном, молодежь. В ответ на сообщение они просто изрыгают на тебя оскорбления и проклятия и отказываются от сотрудничества. Понятно, что это самая опасная группа общества. И, к сожалению, по моим наблюдениям, их число растет. До начала нашей с вами беседы я занималась эпидемиологическим расследованием гостей свадьбы, в которой участвовали десятки человек. Среди них был один заболевший, а значит, надо опросить и работников банкетного зала, и гостей. Понятно, что все люди разные и реагируют неодинаково, но несколько раз мне пришлось столкнуться с неприкрытой агрессией.
— Что же из этого следует?
— "Следует жить, шить сарафаны и легкие платья из ситца…" Ну, а если серьезно, то хотя я оптимистка, оптимизма у меня с каждым днем остается все меньше, а усталости накапливается все больше. Мы признаем, что не успеваем делать работу в должном объеме, что список не проведенных расследований растет, но такое происходит во всей системе. Мои университетские подруги, которые сейчас работают в инфекционных отделениях и лабораториях по тестированию на коронавирус, говорят, что у них та же ситуация. Огромная нагрузка неминуемо увеличивает количество ошибок, допускаемых врачами и медсестрами, а ценой ошибки в нашем деле порой бывает чья-то жизнь. При этом хочу заметить, что как бы мы, медики, ни были осторожны, мы тоже не защищены. К примеру, недавно медсестра одной из больниц подхватила коронавирус. Еще не зная об этом, она навестила мать в доме престарелых. Да, она была в маске, соблюдала все требования безопасности, но вероятность заражения все равно сохраняется, так что можете представить, что сейчас происходит и в этой больнице, и в доме престарелых.
— И все-таки давайте вернемся к забастовке медсестер. Насколько это вообще соответствует морали — бастовать в такое время?
— Я очень надеюсь, что до полномасштабной забастовки дело не дойдет, и минздрав с минфином, осознав справедливость наших требований, начнут принимать необходимые меры, чтобы снять с нас нечеловеческое напряжение. Поймите, мы боремся не только за себя, но и за всех. Ведь в конечном итоге то, чем закончится вся эта история с коронавирусом, зависит от того, насколько успешно мы, медики, будем функционировать.
[nn]
