Лучший в мире Хаим из города, где Хаимы живут
Петр ЛЮКИМСОН
"Почему ты симпатизируешь харедим? — спросил меня знакомый. — Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, дети служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!"
Так сразу, наверное, на этот вопрос не ответишь. В моем отношении к ультраортодоксам намешано много всего, но я все же думаю, что немалую роль тут играет личный опыт общения со странными людьми в шляпах и лапсердаках. Историю этого опыта я решил сегодня рассказать.
… Впервые о харедим я услышал в день приезда в Израиль, пришедшийся на пятницу. Остановились мы тогда в Рамат-Гане у тещи, которая успела к тому времени прожить в стране почти год, и уже "все-все знала". Пока мы пили чай с дороги, шурин предупредил, что неподалеку живут харедим — страшные религиозные фанатики, которые ненавидят нас смертельной ненавистью и вообще не считают евреями.
"Туда лучше не ходить, особенно в субботу, — добавил он. — Забросают камнями или, того хуже, набросятся целой толпой".
Примерно через неделю мы начали активно искать съемную квартиру. На дворе был 1991 год, и, узнав об очередной паре "олим хадашим", к поискам подключилось множество незнакомых нам людей. Вскоре мы нашли подходящее жилье на самой границе Рамат-Гана и Бней-Брака — на улице Иерушалим, причем без всякого маклера. И те же люди стали помогать нам обставляться. В течение суток нашлось все: кровати, шкафы, обеденный и письменный столы, кресла, диван, буфет, матрасы. Причем большая часть мебели была почти новой.
Все вещи надо было доставлять в квартиру самовывозом, точнее, самоввозом. Разумеется, о том, чтобы нанять машину, не было и речи — каждый шекель "корзины абсорбции" был на счету, а будущее представлялось весьма туманным. И поэтому мы с шурином перетаскивали всю мебель вручную, а жена тем временем приводила наше новое жилье в порядок.
Тащить зачастую приходилось из одного конца города в другой, и, начав рано утром, мы дотаскались до вечера. Последнюю кровать несли уже в темноте, часов в восемь вечера, проклиная все на свете и уже не чая добраться до цели. А до нее оставалось еще километра два, не меньше. И тут рядом с нами остановилась совершенно раздолбанная машина. Из нее вылез полноватый, в чем-то похожий на меня мужик в почти такой же шляпе и сюртуке, которые когда-то носил на улицах Прилук мой дед Шломо, и заговорил, энергично размахивая руками.
— Что он говорит? — спросил я шурина.
— Он говорит, чтобы мы грузили кровать на крышу его машины, и он доставит ее, куда надо.
— Скажи, спасибо, но не надо, сами довезем… Что он опять говорит?
— Говорит, у него проблема с машиной: ей нужна осадка, и без этой кровати она никуда не поедет, — ответил шурин. — Слушай, ты же видишь, он не отвяжется! Эти харедим жутко прилипчивые… Давай погрузим!
И мы погрузили. И благополучно доехали. И незнакомец в сюртуке помог нам затащить кровать на второй этаж без лифта и вместе с нами внес ее в квартиру. Затем он огляделся, посмотрел на мою жену и детей, сказал загадочное слово "Рэга!" — и исчез. Через минуту он появился снова, держа в руках сразу три огромных пакета с разными сладостями и игрушками.
При виде этого богатства жена растрогалась: наученные "опытными людьми", мы, повторю, экономили каждый шекель, о покупке сладостей и игрушек не могло быть и речи. Хотя так хотелось побаловать детей! Но с какой стати мы должны принимать такой подарок от совершенно незнакомого человека?!
— Нет, нет, спасибо! — сказала жена, решительно отказываясь брать у мужика подарки. — У нас все есть, нам ничего не надо…
Но мужик снова что-то быстро проговорил.
— Что он говорит? — спросил я шурина.
— Говорит, что у него автомобиль перегружен, и ему все равно надо что-то выбросить из багажника, а то он дальше не поедет. Так чего, дескать, добру пропадать?!
Затем шурин сказал, что валится с ног, и ушел, а незнакомец на какое-то время задержался. Как мы тогда понимали друг друга, для меня до сих пор остается загадкой, но понимание было полным — это странное ощущение, когда люди разговаривают на разных языках, но при этом прекрасно понимают друг друга, я помню до сих пор. Незнакомец в лапсердаке сказал, что его зовут Хаим Фишер, и нам не оставалось ничего другого, как тоже представиться. Затем Хаим спросил, откуда мы. Узнав, что из Баку, почему-то страшно обрадовался и заявил, что у него есть один знакомый из этого города, совершенно замечательный парень.
— Может, ты его тоже знаешь, — сказал Хаим в ответ на мое замечание, что в Баку жили десятки тысяч евреев. И затем… назвал фамилию моего близкого друга, который уехал в Израиль с женой больше года назад. Все эти дни я расспрашивал родственников и знакомых, где они обретаются, но никто ничего определенного сказать не мог. И вдруг Мишка нашелся!
— Хочешь с ним поговорить? — спросил Хаим, и, не дожидаясь ответа, подсел к телефону и набрал номер.
— Мойше, — сказал он в трубку, — кажется, у меня для тебя сюрприз…
Словом, это был совершенно волшебный вечер — из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Проводив Хаима, мы сели пить чай со сладостями и до полуночи болтали по телефону с Мишей и Эллой. Жизнь, похоже, налаживалась.
* * *
С того дня Хаим Фишер стал довольно частым гостем в нашем доме, а мы, в свою очередь, время от времени появлялись у него по субботам. Благо, жил он со своей женой Зельдой и двенадцатью детьми относительно недалеко, примерно в получасе ходьбы. Именно там, в доме у Хаима, я познал вкус еврейской субботы — с предварительными песнопениями, с традиционной переменой блюд и посуды, с неспешными разговорами о Торе и обо всем на свете… Ну, а прежде чем Зельда с дочками начинали разносить десерт, Хаим с сыновьями становился посреди комнаты и начинал петь на идиш так здорово, что, глядя на этот семейный ансамбль, я думал: найдись хороший продюсер, он мог бы неплохо заработать на семье Фишер.
Еще Хаим познакомил меня с миром вижницких хасидов, к которому принадлежал, и даже пару раз привел на субботу к Вижницкому ребе — должен признать, это было впечатляющее зрелище.
Как-то я спросил Хаима, не пытается ли он исподволь сделать из меня такого же "доса", как он сам.
— Это твое личное дело и твой выбор, — ответил Хаим. — Каждый поднимается вверх по духовной лестнице в своем темпе. Но тот, кто слишком спешит и в стремлении вверх пытается перескочить через несколько ступенек, может и штаны порвать. Так что не торопись!
Именно Хаим привел меня в мою первую группу по изучению Торы, и группа эта тоже была необычной: около десятка "русских" стариков собирались вокруг рава Зюси Гросса — потомственного хабадника и выпускника Ленинградского физтеха, приехавшего в Израиль в конце 1950-х годов. До сих пор помню первый шок после знакомства с комментариями РАШИ и мидрашами: почему ТАМ от меня все это скрывали?!
Где-то через полгода после нашего знакомства Хаим спросил, была ли у меня с женой хупа. Что это такое, мы, разумеется, не знали, и Хаиму пришлось объяснять.
— Понимаете, — сказал он, — после хупы у вас будет настоящий еврейский брак.
— Ты хочешь сказать, что сейчас у нас брак ненастоящий, и он в любую минуту может бросить меня с двумя детьми и пойти на все четыре стороны? — пошутила жена.
И тут мы впервые увидели, что Хаим может меняться в лице от страха.
— Что вы, я этого не говорил! — горячо зачастил он. – Конечно же, ваш брак законный по всем законам, в том числе, и еврейским. Я имел в виду, что после этого ваш брак станет еще и освященным. Никуда от тебя он уйти не может, да и он что — сумасшедший, чтоб бросать такую женщину?!
И он посмотрел на меня так, словно ждал, что я сейчас вытащу справку от психиатра о своей нормальности.
Примерно через месяц мы сказали ему, что согласны.
— Отлично! — обрадовался Хаим. — Значит, через месяц, в Лаг ба-Омер, и отпразднуем вашу свадьбу!
Мы тогда не придали особого значения его словам, но однажды Хаим появился у нас на пороге, привез кучу отпечатанных приглашений на свадьбу и сказал, что мы можем раздать их всем друзьям и знакомым. На вопрос, что мы должны принести на свадьбу, Хаим ответил, что ничего, кроме хорошего настроения, а сейчас надо срочно ехать в магазин — покупать новую одежду на свадьбу для меня, жены и детей. Все наши попытки отбиться – мол, у нас есть приличная одежда, оказались бесполезными: возражения не принимались, и вскоре мы оказались в роскошном магазине одежды в Бней-Браке.
— Выбирайте лучшее! — велел Хаим. — На цены не смотрите — все будет оплачено!
Когда мы с ворохом новой одежды вернулись домой, Хаим сказал, что хотел бы, чтобы мы с женой хотя бы неделю пожили отдельно — чтобы достаточно соскучиться друг по другу, так как невесте и жениху за неделю до свадьбы по традиции общаться не полагается. Я заявил, что такими глупостями заниматься не буду, но на следующий день жена свалилась с гриппом и, чтобы не заражать меня и детей, перешла жить к матери. Но самое интересное, что в день свадьбы она выздоровела, и утром Хаим повез ее в салон красоты, которым владела одна из его сестер, — прихорашиваться, подбирать парик и новое платье. На вопрос, сколько гостей мы можем пригласить, Хаим ответил, что сколько угодно, но у нас есть совесть, поэтому мы отослали приглашение лишь самым близким друзьям.
Что именно имел в виду Хаим, когда говорил, что число гостей не ограничено, я понял, когда вошел в роскошный банкетный зал в Гиватаиме. Прежде я никогда не бывал на израильской свадьбе и просто оторопел и от предварительного угощения, от изобиловавших блюдами и напитками столов, от многоэтажного торта и от обилия гостей, половину которых составляли обитатели Бней-Брака, а половину — ученики окрестных ульпанов по изучению иврита.
Как выяснилось позже, Хаим "расколол" какого-то ультраортодокса-миллионера, убедив его устроить для новых репатриантов "показательную еврейскую свадьбу".
В качестве свадебного подарка Хаим преподнес мне талит и тфилин, которыми я пользуюсь до сих пор.
Свадьба получилась необычайно веселой, а самым запомнившимся на ней стал танец Хаима с бутылкой на голове, в которую он вставил розу. В какой-то момент Хаим с братом, танцуя, разыграли юмореску: он имитировал, что пьян настолько, что с трудом держится на ногах (но бутылка при этом не падала), затем все-таки упал на пол, а его брат изображал медика подоспевшей "скорой" и обмахивал его платочком. Смотреть на это без смеха было невозможно, и вскоре женщины снесли разделяющую зал перегородку, чтобы ничто не мешало им наблюдать за происходящим…
* * *
…Когда я как-то спросил Хаима, на какие деньги он кормит семью, он ответил, что преподает в хедере, развозит обеды от благотворительной организации, по вечерам ухаживает за стариками в больницах и доме престарелых — словом, как все евреи, крутится. "Крутился" он, надо сказать, с утра до вечера, застать его дома в будни было почти невозможно. Как-то жена спросила его, бывает ли он дома вообще — хотя бы в тот вечер, когда жена ходит в микву.
— Нет, ну в этот день я возвращаюсь как можно раньше! — ответил он. — Это само собой. Это же такой вечер!
Однажды я вынужден был заглянуть к Хаиму на работу в хедер и застал его как раз в момент, когда он только что закончил урок с самыми маленькими ученикам — трехлетками. Хаим вышел из класса весь в мыле, поскольку во время урока отплясывал, пел и попутно, как бы мимоходом, обучал этих малышей чтению. Мне надо было переговорить с ним по важному делу, но дети никак не хотели идти к родителям и со слезами вопили, что "хотят еще к Хаиму".
Кстати, моя старшая дочь называла Бней-Брак не иначе как "городом, где Хаимы живут". А когда родилась наша младшая, Хаим опять кого-то "расколол" и сделал нам царский подарок — жена провела неделю в специальном пансионате для рожениц. Бесплатно, разумеется, хотя стоило это немало…
* * *
Жизнь тем временем текла свои чередом. Мы купили квартиру в Тель-Авиве и после переезда стали встречаться с Хаимом все реже, а затем все вообще стали ограничиваться звонками по праздникам. Потом сошли на нет и звонки…
Лишь где-то в начале 2000-х мы с женой совершенно случайно встретили в лобби гостиницы, в которую приехали на отдых, нашу общую с Фишерами знакомую. И, разумеется, спросили о том, как дела у Хаима и Зельды.
— Как? Вы не знаете?! — удивилась она. — Хаим очень болен…
Выяснилось, что за минувшие годы Хаим создал амуту, которая разносит бутерброды, горячий кофе и другие напитки по приемным отделениям больниц, чтобы дожидающимся очереди больным и их родственникам было что перекусить, да и в больничных отделениях что-то такое делает (кстати, амута, насколько я знаю, продолжает работать и по сей день). Однажды, когда Хаим был в дороге, у него зазвонил мобильник. Бросив взгляд на экран, он увидел, что звонят с правительственного номера (они легко опознаются), и остановил машину, чтобы поговорить. На связи был помощник президента: он сообщил, что Хаиму решено присудить президентскую премию года за особый вклад в дело развития благотворительности. Хаим тепло поблагодарил и… упал на асфальт без сознания.
— Счастье, что он остановился, чтобы ответить на звонок, — продолжила наша знакомая. — Представьте себе, что было бы, потеряй он сознание за рулем! Его тут же доставили в больницу, провели обследование и обнаружили… уже неоперабельную опухоль мозга.
Это было больно слушать. В это было невозможно поверить, и мы, вернувшись домой, тут же позвонили Зельде. На вопрос, как Хаим, она ответила, что уповает на Божью помощь, а сам он сейчас находится в хосписе в Тель а-Шомере».
* * *
…Когда мы вошли в комнату, Хаим сидел на кровати в пижаме, и возле него дежурил один из родственников. К тому времени Хаим уже почти не видел и, будучи накачан лекарствами, слабо воспринимал окружающее.
— Хаим, ты знаешь, кто к тебе пришел? — спросил родственник. — Пинхас и Инна. Ты их помнишь?
Молчание, затем слабый кивок и… улыбка. Та самая улыбка, которую невозможно было спутать ни с какой другой.
Мы смотрели, как Хаим с трудом ест какую-то кашицу, держали его за руку и говорили. О чем? Да какая, собственно, разница?! Я видел, что он понимает все или почти все, что мы говорим, и это было главное.
Наконец, мы собрались уходить. Я поцеловал Хаима, еще раз погладил его по лицу и встал. И тут он схватил своего родственника за руку и явственно произнес:
— Ты должен их отвезти. У них нет машины! Как они доберутся домой?! Отвези их!
И в этом был весь Хаим Фишер. Человек, который всегда думал о других…
Больше оставаться в комнате я не мог. Вышел в коридор и уже там стал искать, чем вытереть слезы.
Спустя три дня, в субботу, нам позвонила все та же знакомая — сообщить, что Хаим умер, похороны состоятся через час.
— Не приезжайте, все равно не успеете! — сказал она. — Да и на кладбище будет не протолкнуться — похоже, туда собирается половина Бней-Брака.
Проститься с Хаимом Фишером действительно пришли тысячи людей. Хотя он был самым обыкновенным евреем — не выдающимся раввином и даже не очень большим знатоком Торы. Да он никогда на это и не претендовал. Ему было еще так далеко до пятидесяти!
И лишь после его смерти мы поняли, что по-настоящему Хаима и не знали…
* * *
В небольшой квартире Фишеров в дни "шивы" было не протолкнуться. Люди все шли и шли, и каждый, как выяснилось, считал его близким другом, и у каждого была своя история о Хаиме. Из множества услышанных на "шиве" рассказов мне почему-то особенно запомнилось два.
Первую рассказал мужчина, престарелому отцу которого ампутировали ногу. Он никак не мог осознать того, что с ним произошло, все время плакал и спрашивал, почему у его кровати лежит только одна туфля. Вошедший в палату Хаим долго пытался утешить старика, но все было бесполезно. И тогда он снял с себя туфлю, поставил у кровати, и сказал: "Смотри, вот твоя пара туфель! Все, слава Богу, хорошо!" И с этим словами вышел из палаты в одной туфле.
Вторая история принадлежит бывшему ученику Хаима, которого выгнали из иешивы за плохое поведение и неуспеваемость, после чего он стал шляться по улицам, подворовывал, связался с дурной компанией и в итоге наверняка скатился бы на самое дно.
— Когда Хаим спросил, что я делаю на улице во время уроков, я рассказал обо всем, что со мной произошло, и заявил, что возвращаться на учебу не собираюсь, а жить буду, как придется. И тут вдруг Хаим заплакал, причем заплакал по-настоящему, и стал умолять меня не оставлять учебу, — рассказал этот молодой человек. — Он сказал, что помнит, каким толковым я был в хедере, что он готов со мной заниматься каждый день, чтобы я нагнал упущенный материал. И он действительно стал приходить ко мне домой ежедневно, совершенно бесплатно давал мне уроки, и через три месяца я вернулся к учебе. Причем если раньше я почти ничего не понимал в том, что мы изучали, то после уроков Хаима все вдруг стало просто и понятно. И то, что сегодня я работаю водителем на "скорой помощи", у меня есть семья, растут дети — все это, благодаря Хаиму. Не знаю, где был бы без него…
"Видно, в войске Всевышнего, да будет благословен Он, стало не хватать ангелов, вот Он и решил взять нашего Хаима!" — сказала мне одна из его сестер, когда я подошел попрощаться.
Думаю, она не сильно ошиблась…
* * *
…"Почему ты так защищаешь харедим? — спросил меня знакомый. — Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, дети служили и служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!"
Повторю, сразу, наверное, на этот вопрос не ответишь. В моем отношении к ультраортодоксам намешано много всего, но я все же думаю, что немалую роль тут играет личный опыт общения этими людьми. У меня много знакомых из этой среды, и я достаточно хорошо знаю их мир, знаю, как и чем они живут. Далеко не все их представления о жизни я разделяю, но это не значит, что я должен повторять те глупости, которые говорят люди, никогда с ними не сталкивавшиеся.
Я — сталкивался. И моим "первым ультраортодоксом" был человек по имени Хаим Фишер, да будет благословенна его память!
[nn]
