Как встретились Солженицын и племянник Ленина

Это произошло в Монреале задолго до того, как автор узнал, что будущий автор антисемитского труда "Двести лет вместе" был осведомителем КГБ под агентурным именем Ветров

Макс РОЙЗ

Когда Александр Исаевич Солженицын приехал в Америку, он сразу же созвонился с Архиепископом Монреальским и Канадским Сильвестром, с которыми заочно был давно знаком и состоял в переписке.

Я познакомился с архиепископом Сильвестром в 1984 году. Это случилось после выхода книги «Русские канадцы», отдельные главы которой я редактировал.

Владыка Сильвестр пригласил меня в Монреаль и познакомил с Владом Сливицким, обаятельнейшим человеком, который в те годы занимал пост вице-президента авиакомпании Air Canada.

Втроем мы обсуждали возможность создания общеканадской демократической газеты. В 1985 году вышел первый номер «Нашей Газеты», которую я редактировал три года. В 1988 году меня пригласили обозревателем в столичную The Ottawa Sun и я не просто дал согласие, но был безмерно счастлив, что сумел возродиться, как англоязычный журналист. Но владыка Сильвестр попросил меня оставаться почетным главным редактором и просматривать все материалы, чтобы не допустить мелких эмигрантских дрязг, которыми грешили многие русские издания за рубежом.

«Наша Газета» была общественной организацией и владыка с первого же дня ее основания входил в совет директоров. Поначалу наши встречи были связаны только с выпуском газеты, но очень скоро я понял, что он исключительно интересный собеседник.

В Париже, будучи молодым священником, он был духовным отцом прекрасного русского писателя Бориса Константиновича Зайцева и Веры Николаевны Буниной, жены Ивана Алексеевича. В одном доме с Буниным, только этажом выше, жил Александр Иванович Куприн и однажды отец Сильвестр стал свидетелем довольно необычной сцены. Куприн возвращался домой изрядно подшофе. Он остановился у квартиры Буниных и позвонил. Дверь открыл Иван Алексеевич. Куприн произнес одно слово: «ненавижу», и только после этого пошел к себе.

Бунин, видя, что все это происходило на глазах духовника его жены, сказал, что однажды Куприн напрочь пропившись, остался без штанов, и Ивана Алексеевича угораздило купить ему костюм. С тех пор, возвращаясь домой подшофе, Куприн обязательно останавливался у дверей квартиры Бунина.

В первый же год обучения в Сергиевском богословском институте в Париже владыка, тогда еще Иван Харунс, познакомился с Николаем Бердяевым, философом и писателем, которого семь раз номинировали на нобелевскую премию по литературе. Человеком, который фактически стал его духовным наставником.

Несмотря на то, что Бердяев принимал активное участие в работе молодежных христианских организаций, он, по своим убеждениям был человеком всех религий. Читал Тору и с большим интересом относился к учению каббалистов о «Небесном Адаме».

Однажды, когда мы заговорили об иудаизме и христианстве, владыка сказал:

— Я никогда не мог понять, как можно любить Христа и одновременно быть антисемитом, — а потом добавил, — в одном из них должна быть неискренность.

— Вот бы провести исследования на эту тему.

— Я провел, — ответил он. — В восьмидесяти случаев из ста христианство – это не более чем обязанность и даже игра.

Я хорошо знал, что это были не просто красивые слова. Когда немцы оккупировали Париж, он вошел в группу отца Дмитрия и матери Марии, которые выдавали евреям справки о том, что они являются прихожанами православной церкви. Мать Мария, урожденная Лиза Пиленко, была истинно верующим человеком и прекрасным поэтом. Когда немцы приказали евреям Парижа надеть желтые повязки со Звездой Давида, она не только надела такую же повязку, но и написала:

Два треугольника, звезда,

Щит праотца, царя Давида, —

Избрание, а не обида,

Великий путь, а не беда…

Израиль, ты опять гоним.

Но что людская воля злая,

Когда тебя в грозе Синая

Вновь вопрошает Элоим?

И пусть же ты, на ком печать,

Печать звезды шестиугольной,

Научишься душою вольной

На знак неволи отвечать.

В 1944 году отец Сильвестр был арестован, но через два месяца немцы его отпустили. Официально значилось, что за отсутствием состава преступления, но сам владыка в это никогда не верил, так как фашисты отлично знали чем он занимался.

— Наверное главная причина была в том, что война подходила к концу и немецкие чиновники во Франции хорошо понимали, что дни их правления заканчиваются.

И еще одна маленькая деталь: последний раз архиепископ Сильвестр выдал подобную справку вашему покорному слуге. Это случилось осенью 1987, перед моей командировкой в Ливан, раздираемый гражданской войной. Я приехал в Монреаль, чтобы обсудить с владыкой некоторые проблемы русскоязычной общины Бейрута. Минут через десять владыка, извинившись, вышел в другую комнату, а вернувшись, протянул мне конверт. Я открыл и увидел письмо, свидетельствующее о том, что  являюсь прихожанином собора святых апостолов Петра и Павла в Монреале. Я внимательно посмотрел на владыку.

— В сегодняшнем Ливане это может пригодиться.

И в самом деле, эта фиктивная справка могла спасти меня в случае попадания в руки исламских бандитов.

… Тот факт, что Солженицын связался с архиепископом Сильвестром, никого не удивил: на протяжении многих лет владыка оказывал помощь Александру Исаевичу.

Было решено, что приезд Солженицына в Монреаль должен пройти как можно незаметнее, вдали от всевидящих глаз канадских журналистов. Влад Сливицкий договорился с руководством аэропорта о пропуске для моей машины, а я во всей этой истории должен был исполнять роль шофера, гида и все остальное, что только потребуется.

В определенное время мы с Владом стояли у трапа самолета. Быстренько усадив Александра Исаевича в машину, прямым ходом отправились в дом профессора Николая Всеволодовича Первушина, где нас уже ждал владыка Сильвестр.

Случилось так, что когда мы остались одни в гостиной, Александр Исаевич сказал:

— Мне ваши глаза знакомы, но вот откуда — не припомню.

Мы действительно встречались с Александром Исаевичем. Произошло это спустя несколько лет после опубликования в роман-газете, потрясающей своей правдой и простотой повести «Один день Ивана Денисовича». «Известия» опубликовали большую статью «Здравствуй, кавторанг» — о Бурковском, солагернике Солженицына. Вот тогда-то мы с моим однокурсником Сережей Луковым решили отправиться в Рязань, в школу, где Александр Исаевич преподавал физику, химию и, как потом выяснилась, вел фотокружок.

После весьма странного способа возвращения на родину, которым он перечеркнул веру в себя миллионов россиян, Солженицын пытается вернуть внимание к себе достаточно спорными и ничего общего не имеющего с литературой произведениями, такими, как к примеру, «Двести лет вместе». Многие отвернулись от него и заклеймили Солженицына, как антисемита. Я думаю, что дело здесь гораздо сложнее. Меня в последних произведениях Солженицына больше всего удивил примитивизм в трактовании глобальных исторических событий, которые повлияли на судьбу не только России, но и всего человечества.

Взять к примеру, убийство премьер-министра Столыпина. Да, еврей Богров стрелял в Столыпина. Но он ведь стрелял в премьера не из-за своих русофобских чувств. Вопрос, почему революционер Богров стрелял в довольно прогрессивного премьера, а не в государя императора, который сидел в театральной ложе рядом со Столыпиным, остается открытым. Более того, сейчас уже хорошо известно, что Богров был осведомителем охранки. Здесь бы показать Солженицыну свой исследовательский и писательский талант, но, увы, гораздо легче провозгласить «Жить не по лжи», чем самому придерживаться этого жесткого и порою очень неблагодарного правила.

Мария Александровна Розанова, жена Андрея Синявского, рассказывала мне, что когда ее мужу и Юлию Даниэлю было предъявлено обвинение в публикации за рубежом антисоветской литературы, она написала письмо в их защиту и начала собирать подписи известных людей. Солженицын отказался подписать это письмо. Не гоже, — сказал он Розановой, — русскому писателю публиковаться за границей. Это, разумеется, произошло еще до выхода его книг за рубежом. Гораздо позднее, уже в XXI столетии, я узнал, что одновременно с авторством «Жить не по лжи», Солженицын был осведомителем КГБ под агентурным именем Ветров.

Но это все было потом, а тогда в доме Николая Александровича Первушина слова Солженицына произвели на меня глубочайшее впечатление. Я сам никогда бы не осмелился напомнить Александру Исаевичу о нашей встрече в рязанской школе, о том, как видя, что он переливает закрепитель и проявитель обратно в бутылки, Сережка предложил сбегать в магазин и купить новые.

Я и сам хотел это предложить, но Сережка просто опередил меня. Александр Исаевич внимательно посмотрел на Сережу и сказал:

«За предложение спасибо. Но зачем же добро выбрасывать – оно может еще послужить».

У нас с Серегой вспыхнули не только щеки, но и уши. И сразу же вспомнился непревзойденный самим Солженицыным «Иван Денисович», лагерь, в котором даже гвоздик – большая находка.

Вечер в доме Первушиных проходил в манере русского гостеприимства с обильным застольем и хозяевами, не утруждающими своих гостей излишними вопросами. Правда, порою за столом наступала напряженная тишина. И чтобы как-то нарушить молчание, Николай Всеволодович просил меня рассказать какой-нибудь анекдот.

Про мою любовь к анекдотам еще со школьной скамьи ходили самые невероятные истории. Многие даже считали, что я их сам сочиняю. Это не так. Вернее, не совсем так. Но здесь был особый случай, который легко понять, если учесть, кто сидел за столом. Хоть Николай Всеволодович и любил слушать мои байки, но ему в то время было уже далеко за восемьдесят, и я обычно прежде чем рассказывать, делал довольно основательную выборку.

Несколько анекдотов я все же рассказал. Смеха особого они не вызвали, и чтобы как-то смягчить ситуацию, Николай Всеволодович с Ксенией Львовной, женой, отправились на кухню готовить чай. Владыка и Влад Сливицкий тоже куда-то отлучились.

Александр Исаевич пересел на стул рядом со мной, наклонился и тихонько сказал:

— В профиль Николай Всеволодович удивительно похож на Ленина.

Я ждал, если не этого вопроса, то хотя бы реплики. Не мог Солженицын, столько лет потративший на ленинскую тему, не заметить эту схожесть. Готовясь к встрече, я мысленно перебирал варианты ответов. Нам, русскоязычным канадцам, было хорошо известно о родстве Николая Всеволодовича. Но Солженицын, который только приехал в Америку, мог об этом и не знать. И больше всего я боялся обидеть великого писателя, пусть даже невольно.

Александр Исаевич внимательно смотрел на меня, в ожидании хоть какой-то реакции на столь необычное заявление.

— Ничего удивительного в этом нет, — спокойно сказал я. – Николай Всеволодович племянник Ленина*. Правда, если бы дядя узнал о политических убеждениях своего племянника, он бы раз двести перевернулся в гробу.

Поздно вечером мы с Владом отвезли Александра Исаевича в аэропорт.

— Жаль, — сказал он пожимая нам на прощание руки, — что со временем у меня полнейший завал – я бы с удовольствием провел здесь несколько дней.

Александр Исаевич обещал при первом же удобном случае снова прилететь в Монреаль, но он, видимо, так и не представился. Во всяком случае, мне об еще одном визите Солженицына в Канаду, ничего не известно.

 * Мать Николая Всеволодовича Первушина была двоюродной сестрой Ленина, то есть он двоюродный или троюродный племянник Ленина. Он родился 28 апреля 1899 г. в Казани в семье врача Всеволода Прокопьевича Первушина, внучатого племянника священника и математика Ивана Михеевича Первушина. Мать — Александра Андреевна, урождённая Залежская, двоюродная сестра В.И.Ленина.

Электронный адрес автора: [email protected]

Лев СИМКИН | Бодался Войнович с Солженицыным