Сцены из бытия русско-американских евреев
Александр МАТЛИН, Вестфилд, Нью-Джерси, США
Иллюстрации Вальдемара Крюгера
В английском языке есть выражение culture gap. В буквальном переводе, это «культурная щель», иначе – культурный зазор, пробел, разрыв и т.п. В общем, такое различие в культурах, которое не позволяет людям, выросшим в разных странах, понять друг друга. Если вы, дорогой читатель, иммигрант из России или, не дай Бог, из Советского Союза, вам это не надо объяснять. Мы с вами это хорошо знаем на собственном мучительном опыте.
Считается, что культурный зазор преодолим. Что мы всегда можем столковаться с американцами, израильтянами, немцами, канадцами, и даже, наверно, с китайцами. Надо только, чтобы стороны проявляли дружеское терпение и взаимную симпатию. И тогда можно перешагнуть эту проклятую щель и с восторгом проникнуть в культуры друг друга.
Я тоже раньше так думал. И прожив в Америке большую часть жизни, не сомневался, что моя иммигрантская проблема культурной ассимиляции давно преодолена и забыта. Но однажды эта уверенность предательски пошатнулась. Причиной того стал совершенно пустяковый эпизод, и даже не эпизод, а просто разговор со старыми друзьями, о котором я сейчас случайно вспомнил.
Но давайте с начала.
Началом послужил юбилейный банкет по поводу моего дня рождения. Мне исполнилось что-то такое внушительное с окончанием на ноль. Как вы знаете, дни рождения с окончанием на ноль принято пышно праздновать. Мой банкет удался на славу. Как полагается, гремели тосты в мою честь и, конечно же, извергался нескончаемый водопад стихов в мою честь, поскольку наш брат иммигрант горазд на рифмоплётство. И всё это, признаюсь, было несправедливо по отношению к моим американским гостям, коих присутствовало значительное количество. Они выслушивали эти русскоязычные потоки остроумия с растерянными лицами и при каждом взрыве хохота переглядывались друг с другом и тускнели.
Я тоже не сплоховал и сочинил стих. Он был адресован моей маме. Тогда она была ещё жива, присутствовала на банкете и вместе со всеми хохотала, хлопала в ладоши и произносила тосты, хотя ей было уже под девяносто. Чувство юмора ей никогда не изменяло, так что моё стихотворение она приняла с восторгом. Стихотворение начиналось так:
Спасибо, мать, что родила,
Что, организма не жалея,
На свет меня произвела,
Простого русского еврея!
Эта первая строфа была встречена смехом и аплодисментами, что, конечно, повергло моих англоязычных гостей в уныние. А тут, как назло, последовала вторая строфа, вызвавшая ещё более бурную реакцию среди русскоязычных гостей и ещё большее расстройство среди американцев:
Спасибо, мать, что в те года,
Когда меня в себе носила,
Ты всё снесла, хотя тогда
Тебя, наверно, мной тошнило.
Я не буду приводить стихотворения полностью. Оно довольно длинное и носит несколько личный характер. Скажу только, что оно было принято с ликованием, хотя сам я не отношу его к числу моих лучших камерных сочинений для друзей и родственников.
На следующий день после банкета меня посетили мои соседи и старые друзья Арни и Вельма. Это были такие близкие друзья, что мы запросто заходили друг к другу без звонка, что в Америке считается недопустимым. Наши дома были рядом, забора между нами не было, и мы ходили друг к другу дворами, прямо по траве, не выходя на улицу. Арни и Вельма, конечно, участвовали во вчерашнем банкете и теперь заскочили, чтобы выразить благодарность и восхищение.
– Кстати, – сказал Арни, – мне кажется, ты написал очень смешное стихотворение, потому что твои гости прямо умирали от хохота. Не мог бы ты перевести его нам или, хотя бы, просто рассказать, о чём оно?
– С удовольствием, – ответил я. – Это стихотворение посвящено моей маме. Давайте прямо по строчкам. Значит, так. Спасибо, мать, что родила… Thank you, mother, for giving me birth.
– Спасибо за что? – не поняла Вельма.
– За то, что она меня родила. Я благодарю свою мать за то, что она подарила мне жизнь.
– Странно, – сказала Вельма. – Разве это не её биологическая миссия?
– Ну почему странно, солнышко? – вмешался Арни. – Я как раз понимаю, что это даже может быть смешно. Алекс благодарит свою мать за своё рождение. Она ведь могла сделать аборт. Ха-ха-ха.
– Дальше, – сказал я. – Что организма не жалея, на свет меня произвела, простого русского еврея… That with no concern about your body, you brought into this world me, a simple Russian Jew. Это понятно?
– Не совсем, – сказала Вельма. – Что ты имеешь в виду, когда ты говоришь, что она не беспокоилась о своём теле? Почему она должна была беспокоиться? Ты намекаешь на кесарево сечение?
– Нет, нет. Просто я хочу сказать, что… знаешь… Наверно, это не так просто – выносить ребёнка. А потом его еще надо родить. И моя мать через всё это прошла. Ради кого? Ради меня. И вот за это я её благодарю.
– Конечно, – согласилась Вельма. – Если уж выносила, надо рожать, никуда не денешься. Я помню, когда я была беременна Джейком…
– Подожди, солнышко – перебил Арни. – Про свою беременность ты потом расскажешь. Меня другое интересует. Вот, Алекс, ты говоришь, что она родила еврея. Какое отношение к её родам имеет твоя религия?
Я почувствовал, что тонкая трещина взаимонепонимания, возникшая пять минут назад, начала угрожающе расширяться.
– Да пожалуй, никакого, – неуверенно промямлил я. – Просто… как бы это объяснить… просто я как бы признаю, что она меня родила. А я как бы еврей. Значит, она родила еврея.
– Погоди, здесь что-то не так, – сказала Вельма. – Твоя мать еврейка?
– Еврейка. Папа тоже еврей.
– Папа тут не при чём.
– Как это не при чём? – возмутился я. – А кто же тогда при чём? Сосед дядя Вася, что ли?
– Папа не при чём – решительно повторила Вельма. – Главное – мама. Если она еврейка, значит ты тоже еврей, и никого другого она не могла родить. Почему надо говорить, что она родила еврея?
– Потому что это смешно.
– Что смешного в том, чтобы быть евреем? – спросила Вельма.
– Да, что в этом смешного? – повторил Арни.
– Вы меня неправильно поняли – сказал я. – Конечно, нет ничего смешного в том, что я еврей. Это, даже, наоборот, печально. Но у нас, русских, то есть, я хотел сказать, у людей из России слово «еврей» считается смешным. Как только скажешь «еврей», так все хохочут прямо до слёз. Вы сами видели.
– Ага, вот в чём дело! – обрадовался Арни. – Теперь понятно, почему они смеялись. Хорошо, что ты объяснил.
– Да, – сухо заметила Вельма. – У русских очень тонкое чувство юмора. Давай дальше.
– А дальше так, – сказал я, с облегчением возвращаясь к основной теме. – Спасибо, мать, что в те года, когда меня в себе носила, ты всё снесла, хотя тогда тебя, наверно, мной тошнило. Thank you, mother, that at those years, when you were bearing me, you endured…
– Стоп, стоп, стоп, – перебила меня Вельма. – Это не правильно. Ты должен сказать «в те месяцы» а не в те года. Детей не носят годами.
– Конечно – сказал я. – Конечно, ты права. Но месяцы тут не при чём. Я говорю, что в те давние годы, когда…
– Ты должен сказать «в те месяцы», а не «в те годы» – отрубила Вельма. – Нормальная беременность продолжается девять месяцев. Даже когда я была беременна Джейком…
– Не отвлекайся, солнышко, – мягко сказал Арни.
– Ах, да пойми же, Вельма… – Я начал чувствовать лёгкое раздражение. – Может быть, я не точно перевёл. Я имею в виду, далёкие, давно прошедшие годы, понимаешь? То есть то время, когда я ещё не родился, а мать меня носила.
– Послушай, – сказала Вельма, начиная чуть-чуть выходить из себя. – Не спорь со мной. Я женщина. Ни одна женщина, даже русская, не может вынашивать ребёнка годами.
Я сделал глубокий вдох и вял себя в руки.
– Конечно, Вельма, – сказал я ласково. – Конечно, ты права. Конечно, я неправильно перевёл. Забудь про года. Это у меня такой корявый английский. На самом деле я написал не «в те года», а «в то далёкое время».
– Ну, тогда другое дело, – сказала Вельма с облегчением.
– Да, совсем другое дело – обрадовался Арни. – Я так и знал, что ты написал очень талантливое стихотворение. Молодец. Вообще, русские люди очень талантливые, правда, Вельма?
– Да, очень талантливые, – согласилась Вельма. – Помнишь, котик, тот замечательный русский фильм, который мы недавно смотрели? Как он у них называется? Леви… Левинский… Левинзон…
– "Левиафан"?
– Да, он самый. Прекрасный фильм. Жаль только, что они главного героя сделали убийцей.
– Как? – оторопело выдохнул я. – Он не убийца! В этом весь смысл, что…
– Конечно, убийца – убивает жену из ревности – разъяснил Арни.
– Да нет же! Вы не поняли! Его подставили! Это хозяин города, мэр или кто он там, таким образом от него избавляется, потому что…
– Чего тут не понять – сказала Вельма с явным раздражением. – Конечно, этот мэр города – негодяй, но он тут не причём. Там суд разбирает дело и признаёт главного героя виновным на основании улик. Суд всегда независим. Так что это ты, наверно, ничего не понял.
Я почувствовал, что культурная щель разверзлась и оказалась глубоким, непреодолимым ущельем, из которого веяло холодом взаимного отчуждения. Видимо, мои друзья тоже это почувствовали.
– Солнышко, нам пора; я забыл свои таблетки, – сказал Арни.
Мы расцеловались, не глядя друг на друга. В окно я видел, как они, держась за руки, медленно шли к себе домой, но не через двор, как обычно, а по улице. Похоже, что пропасть между нашими дворами уже нельзя было перешагнуть.
