Разноцветная любовь дядюшки Клода
Елена ПЛЕТИНСКАЯ
Фото из усадьбы Живерни — Владимира Плетинского
Скромная французская деревенька Живерни почти круглый год наполняется разноязыким гомоном любознательных представителей человечества. Но несмотря на свою раскрученность благодаря одному из самых известных в мире импрессионистов, это место все же не сделалось попсовой обязаловкой для туристов.
Даже если вы небольшой поклонник живописи в принципе, провести день неги в прекрасных садах Клода Моне, заглянуть в его необыкновенно солнечный дом, проникнуться духом сельской благости – одно из счастливейших мгновений бытия. Мгновений, которые хочется поставить на паузу и замереть, полностью отдавшись ощущению внутреннего спокойного восторга перед этим местом.
* * *
— Дорогой, ты посещал сегодня месье доктора? В прошлый раз, обедая у нас, он сказал, что ты должен отнестись к своему зрению со всей серьезностью!
— Алиса, ты же знаешь, мне это ни к чему! – Клод с раздражением бросил широкополую шляпу на длинный обеденный стол, покрытый простой белой скатертью. – Моя сетчатка в порядке, я так вижу, что меня более чем устраивает!
Если бы я мог родиться слепым, а потом вдруг прозреть и начать рисовать, хаотично постигая цвета заново, это был бы исключительный опыт!
Клод подошел к фарфоровой кошке, свернувшейся уютным калачиком на канареечной консоли, и положил на нее свою крупную руку. Это его обычно успокаивало.
"Буря прошла", — решила супруга, всегда последовательно шедшая к своей цели и, как правило, достигавшая ее.
— Ты не был сегодня на пленэре? Снова ездил в Руан?
— Да, мне нужен еще один ракурс собора.
— Только еще один?! Сколько же можно, Клод? – Алиса решительно отбросила шитье, которым были заняты ее проворные пальцы, и принялась накрывать на стол, нарочито громко звякая посудой.
Между супругами повисло молчание, настолько оглушительное, что Клоду казалось, он слышит не только свои собственные мысли, но и Алисины. Тяжелой поступью начавшая грузнеть женщина направилась к буфету, такому же жизнерадостно-желтому, как и все остальные предметы обстановки в этой просторной комнате. Она извлекла оттуда большую супницу севрского фарфора и со стуком водрузила на середину длинного стола.
Домашние один за другим потянулись к солнечной в любое время года столовой – центру прекрасного семейного дома художника. Даже тучное осеннее небо не могло заставить спрятаться лучистую душу поместья Моне! Наоборот, чем более насупившимся и набрякшим от дождевой влаги выглядел сад за окнами, тем находиться внутри было жизнерадостнее, ярче и теплее.
Художник кинул выразительный взгляд на часы под стеклянной колбой, украшавшие широкий подоконник окна, обрамлявшего парадный фасад дома. Снаружи ветер весело дирижировал оконными ставнями, выкрашенными в сочный зеленый цвет, словно приветствуя многочисленное потомство семьи, спешившее в любимую всеми столовую.
— Жан как всегда задерживается! – недовольно произнес живописец. — Пошли за ним служанку.
Моне не терпел, когда кто-то из детей опаздывал к обеду или ужину хоть на минуту. В этом художник был вполне традиционен. Он был счастлив видеть, как его большое семейство, собравшись за дружным столом, перебивая друг друга, обсуждает множество дел, накопившихся за день.
Для дядюшки Клода это был момент истины, так он чувствовал себя ближе к родным, мог прислушиваться к их чувствам, наблюдать за событиями, происходящими вокруг детей.
— Уже послала, — примирительно отозвалась жена. – Видимо, он опять застрял, руководя посадками у японского мостика и забыв о времени. Ты же его знаешь!
— Черт, Алиса, я совсем забыл! Сегодня должны доставить то экзотическое растение из Индии, что я заказывал два месяца назад, помнишь? С таким мудреным названием… Пожалуй, после ужина отправлюсь в теплицу на несколько часов и понаблюдаю за ним. А завтра твоя очередь и надо приготовить для него одеяла. В нашем климате, боюсь, оно замерзнет.
* * *
Будучи властной женщиной, Алиса Гошеде надеялась оторвать живописца от всего, что мешало ему сосредоточиться на семье и на ней. Она не просто ревновала к памяти первой жены Моне Камиллы, за которой сама же преданно ухаживала во время ее болезни. Алису беспокоило все, вплоть до оттенков цвета, в которых с некоторых пор творил ее гениальный муж.
Клод был безутешен после смерти Камиллы.
Глядя на почившую возлюбленную, Моне схватил кисти и принялся живописать умершую. Сквозь пелену слез, застилавших глаза и замутнивших хрусталик, художник создал одно из лучших произведений. Он видел свою ушедшую любовь в блеклых серовато-желтых и фиолетовых тонах соответствовавших отныне его восприятию.
Серия рисунков Руанского собора как бы продолжила эту тему цветовых переливов впоследствии. Клоду Моне казалось, что он не до конца раскрыл для себя блики и преломление света на старинных конусных башенках, в арках и переходах этого грандиозного строения. И художник продолжал искать.
Ночной, вечерний, утренний, дневной храм постоянно виделся художнику по-разному. Именно эту разность маэстро и стремился запечатлеть как можно более полно.
Но вторая супруга живописца в бесконечном стремлении любимого мужчины изображать это архитектурное сооружение подозревала некую маниакальность, зацикленность на определенной цветовой палитре, возвращающую его к воспоминаниям о Камилле, которую она непременно хотела искоренить. Что в итоге ей и удалось. К тому же Алиса считала, что муж тратит свой исключительный дар понапрасну, снова и снова стремясь к теме собора, когда в мире столько разнообразного.
* * *
— Женевьева, поглядите-ка на этого чудика. Он опять здесь! Малюет уж который день одно и тоже. Дался ему наш собор!
— Кто, месье Клод? Да, эти художники такие странные, — согласилась чуть более молодая спутница пожилой дамы. — Никак в толк не возьму, вокруг ведь столько церквей да храмов. Почему он все время его рисует?
— А вот потому и рисует, чтоб своей любовнице досадить! – авторитетно заявила только что подошедшая к своим соседкам всезнающая мадам Бурже.
— Так она ему не любовница, а жена перед богом и людьми, — робко возразила Женевьева, невольно заступаясь за Алису.
Все три принялись внимательно изучать свежий товар в лавке, притулившейся неподалеку от собора. При этом они всякий раз оборачивали любопытные головы и наблюдали за работой Клода Моне, который их вовсе не замечал.
* * *
Многие считали художника человеком слабохарактерным. Второй жене Клода сильно досаждало, что Моне часто упоминал Камиллу в разговорах с ней. И Алиса смогла, казалось бы, уничтожить все, так или иначе связанное с ней, даже ее могила в итоге оказалась заброшенной.
Но на самом деле это не так. Портреты Камиллы живут в мировых музеях живописи, ими любуются каждый день тысячи людей со всего мира, тогда как живописных портретов второй жены Клода Моне попросту нет.
Думается мне, природа взаимоотношений Клода, Камиллы и Алисы сложнее, чем принято считать. Моне жил красками, цветом, образами. Чувства и чувственность были лишь вспомогательной составляющей его таланта.
Быт также активно присутствовал в жизни живописца, но и он проходил сквозь призму творчества. Великолепие садов Живерни – это еще один художественный шедевр, созданный талантом художника. То же самое касалось и любви Моне к хорошей кухне. Отношение к еде у художника сводилось в основном к творческому процессу готовки и правильному подбору вин к определенным блюдам, в которых Моне знал толк.
Абсолютно в эту же схему вписываются и обе жены месье Клода Моне. Они были для него прежде всего музами, а уж затем женщинами из плоти и крови, которых мастер любил и желал физически. Ко всему прочему художник был благодарен Алисе, в свое время посвящавшей уходу за больной Камиллой многие часы.
Моне пережил и вторую жену, покинув наш бренный мир в 89 лет. Его прекрасный сад и солнечный дом служили живописцу защитой и опорой в мрачные дни потери близких. В последние годы он почти ослеп и творил, можно сказать, наощупь.
До конца дней маэстро кисти любил сидеть в одиночестве созданного им сада, прислушиваясь к звукам природы. И без особого восторга принимал у себя в гостях немногочисленных еще не ушедших в вечность друзей да навязчивых в своей профессии журналистов, любивших его навещать время от времени, чтобы рассказать своим читателям о почти ушедшей блестящей эпохе импрессионизма.
А золотистая столовая по-прежнему восхищает и радует глаза новых поколений, приезжающих побродить по просторному поместью, чудесным садам и поклониться вечному таланту.
