Спасибо Всевышнему, что даровал мне мою собственную жизнь
Этого торговца я запомнил надолго…
Дело было давно – во второй половине 90-х.
Я тогда бомжевал – писал уже, как и почему, не хочу повторяться. (Близкие в курсе, а для остальных читателей – не так уж и важно.) Вид имел соответствующий – шальвары, ременные сандалии, индийская рубаха без воротника и разноцветная тюбетейка. За спиной – матерчатая сума с минимальным барахлишком (свои вещи, оказавшись на улице, я распихал по знакомым). Собственно, это и сейчас мой любимый look – но тогда морда была не благостная, как нынче, а тощая с голодухи и хорошо прокопченная от постоянного пребывания на солнце.
В тот день я забрел на реховотский рынок – подсобрать выброшенные фрукты, которые торговцы слегка подгнившими уже выкладывают в пустые коробки около входа, – да купить десяток пит в упаковке. На рынке они стоили на шекель, кажется, дешевле, чем в суперах и в магазинчиках-маколетах.
Я затарился фруктами, набив ими заплечную суму, сверху положил упаковку пит – она уже наполовину торчала из сумки – и пошел к выходу.
Вдруг я почувствовал, как из моей сумки что-то вытаскивают. Я обернулся. Торговец одной из лавок, мимо которой я только что прошел, стоял с моими питами в руке и злобно смотрел на меня. На его прилавке, среди прочих товаров, лежали питы точно в такой же упаковке, из той же пекарни. Судя по всему, он решил, что бомж, проходя мимо, просто стащил его питы.
– Если ты думаешь, что я украл у тебя питы, то ты ошибаешься, – спокойно сказал я, улыбаясь и глядя ему в глаза. – Я только что купил их вон в том духане, – я показал на лавку, где я их купил, в другом конце галереи. – Давай подойдем туда и ты убедишься. Только вот почему ты позволяешь себе лезть в мою сумку, как в свою собственную?
Торговец понял, что ошибся. А то, что я, вопреки его ожиданиям, не стал кричать и размахивать руками, как повел бы себя на моем месте любой нормальный израильтянин, а разговаривал вежливо и с улыбкой – просто смутило его.
– Прости, – пробормотал он, – я неправ. – Как я могу тебе это возместить?
– Беседер, все в порядке – ответил я и снова улыбнулся. – Достаточно того, что ты извинился.
Он неловко вручил мне мои питы и вернулся в лавку. Чтобы показать, что я не в обиде, я еще купил у него какую-то мелочевку – кажется, зажигалку. Медяки за эту зажигалку, которые он не хотел брать, я оставил на прилавке…
Через несколько месяцев после этого случая я был вынужден уехать из Израиля – как я предполагал, на два-три года. Вернулся я домой – и снова в Реховот – почти через пятнадцать лет…
В один из первых дней после возвращения, весь в воспоминаниях, я пошел на реховотский рынок. Рынок был все тот же, там почти ничего не изменилось – разве что цены… Моего торговца я увидел за тем же прилавком.
Я узнал его сразу. Он, конечно, раздался, заматерел, поседел, но был все тем же – классическим израильским рыночным торговцем в приспущенных под объемистым животом джинсах и золотой цепью с хамсой в расстегнутом вороте рубашки. Точно так же, как раньше, выглядел и его духан – разве что товары поменялись и питами он уже не торговал. Меня, разумеется, он не узнал.
Я шел домой и размышлял. За эти пятнадцать лет я прожил целую жизнь. Я занимался любимым делом, ставшим моей профессией, я повидал мир – объездил почти всю Европу, был в Америке; я знакомился с интереснейшими людьми и учился у них…
Все эти годы он стоял за тем же прилавком – с утра до вечера, изо дня в день – как стоял годы до нашей встречи и будет стоять еще, пока сможет стоять.
Годы.
Каждый день, кроме шабата.
Всю жизнь.
…Мне было пятнадцать лет, когда я впервые всерьез задумался о своем будущем. Я был книжным ребенком, я рос на Фениморе Купере, Майн Риде и Луи Буссенаре – разумеется, поочередно воображая себя одним из героев их книг. Но в тот день – я очень хорошо его помню! – я впервые совершенно отчетливо осознал, какая жизнь меня ждет. Беспросветно унылая советская жизнь. Как у всех. Институт, скорее всего, кораблестроительный – просто потому, что там преподавал отец и была гарантия, что меня не завалят на вступительных по «пятому пункту» – при полном моем техническом кретинизме и нелюбви к технике. А потом – служба каким-нибудь инженером по технике безопасности в какой-нибудь конторе… все прелести советского быта – отсутствие жилья, бесконечные очереди всюду и за всем… Мертвечина советской пропаганды и – самое главное для меня тогда – полная, глухая невозможность увидеть мир. Разве что в «Клубе кинопутешествий» по телевизору да в кастрированных зарубежных фильмах, которые милостиво дозволялось смотреть советскому человеку. Другого будущего не было и не предвиделось…
И хорошо помню, как взмолился я тогда Всевышнему, в которого не верил, чтобы даровал Он мне необычную жизнь. Полную приключений и не такую, как у всех. Не денег просил, не известности или успеха – только чтобы необычная была и с приключениями. «Не как у всех» означало для меня – не как у всех советских людей, советских обывателей. Других людей и другой жизни я тогда и не знал.
Есть старый анекдот, смысл которого: если просишь о чем-то Бога – надо точнее формулировать просьбу. Истинность этого высказывания я в полной мере проверил на собственной шкуре: я-таки получил свою необычную жизнь. Совсем не такую, о какой мечтал, но необычную и «не как у всех» – это точно. И приключений на свою многострадальную получил – более, чем… И не уверен, кстати, что они уже закончились.
Но каждый раз, когда я иду на рынок и прохожу мимо своего знакомца – каждый раз благодарю я Всевышнего (в которого верую сегодня полной верой), что услышал тогда Он мой вопль и даровал мне мою собственную жизнь.
Мою собственную.
Не такую, как у всех.
И не жизнь рыночного торговца, которому много лет назад показалось, что проходящий мимо бомж стащил у него с прилавка упаковку пит…
