Болонка, в груди которой бьется сердце ревнивой горгульи
Примерно раз в неделю по утрам я встречаю нового персонажа нашей улицы — Ави.
Ави живёт в одном из этих модных перестроенных домов, в которых селится тель-авивский средний класс с претензией на элитарность. Ави финансовый аналитик, высокий и поджарый, смешанных кровей. Хорош он собой необычайно, тот самый типаж, которого в двадцать можно снимать в рекламе крема для загара, в сорок — в календарях с пожарными, а после шестидесяти он может изображать бывалых капитанов дальнего плавания, если отпустит бороду. Ави в свои пятьдесят шесть уже обзавёлся седыми висками и морщинками вокруг глаз, но до капитана ещё не дошёл. Так, старший помощник. А ещё Ави по утрам выгуливает собачку по имени Мун.
Мун — белая болонка размером с буханку хлеба. На три кило её живого веса половина приходится на белую шелковистую шерсть, умильную мордочку, мохнатые ушки и круглые глаза.
Вторая же половина — чистая злоба и ненависть ко всему живому женского пола. Мун заливается истошным визгливым лаем, увидев женщину в радиусе пятидесяти метров от своего драгоценного хозяина и лает неумолчно, пока женщина не сбежит в даль светлую. В груди этой маленькой собачки явно бьётся сердце средневековой горгульи, монстра-людоеда, волка-оборотня. Иногда я думаю, что если бы Ави был католиком, ему следовало бы пригласить экзорциста, потому что с белой болонкой Мун что-то очень сильно не в порядке.
Завидев меня ещё на парковке, Мун собирает свою плюшевую мордочку в гневную гримаску, дьявольски скалит кривые жёлтые зубы и заливается лаем на самых высоких частотах, уходя в ультразвук. Мун лает и лает пока я приближаюсь достаточно близко для броска. Тут со зверским рычанием Мун взвивается в воздух и летит в атаку, норовя вцепиться мне в ногу, раз уж до горла нет шансов добраться. На пике её прыжка Ави опытной рукой дёргает рулетку поводка и Мун повисает на оранжевых шлейках, бешено молотя в воздухе короткими пушистыми лапами с трогательными розовыми подушечками. Ави подхватывает завывающую мелкую фурию под меховое брюшко, и пока она сипит и давится собачьими проклятиями, мы можем несколько минут поболтать на ходу.
— Это собака моей бывшей, — говорит Ави, придерживая припадочную болонку, изображающую конвульсии у него под мышкой. — Она все пять лет ревновала меня по любому поводу. Шпионила. Рылась в телефоне. Проверяла кредитки и счета. Допрашивала коллег-женщин у меня в офисе. Устраивала сцены. Рыдала. Била посуду. Даже руки распускала. И эту мелкую сволочь купила, чтобы я без собаки никуда не мог выйти. Чтобы каждая женщина в городе знала, что я женат. Потому что в здравом уме ни один мужчина такое животное сам в дом не возьмёт. Я за все эти годы ни с одной посторонней женщиной не заговорил. Мун не давала никому подойти, представь. А три недели назад она меня бросила. Эта ревнивая дура ушла от меня к своему тренеру по йоге. К тупой накачанной девке неполных тридцати лет. У которой аллергия на собак. И Мун осталась со мной. Так что из тюрьмы меня, образно говоря, отпустили, а охрана осталась. Мун со мной живёт. Куда ж я её дену, с таким-то характером?
Я что сказать хочу?
Остаётся только надеяться, что старый год, мать его всячески, уходя, заберёт с собой все те проблемы, которые создал. Все. Навсегда. Чего нам и желаю в самом скором будущем.
