Разговор о человеке по имени Слиха и костюме бирьони
Йосеф АЛЬБЕРТОН
— Ну что, доктор, — спрашивает санитарка, — что будет, а?
— В смысле?
— Ну вообще. Ох… Вон, этот опять идет к отцу в палату. Видел, брюки на нем какие, внизу растрепанные, пол метут? Лапсердак, шляпа – всё такое потертое, старое. Бедные они. Утром как-то вижу, сел на стул у входа в отделение, на коленях салфетку расстелил, там у него кусочек хлеба, помидорка и яичко. Помолился на это, поел. А запить чем нету. Так он, бедный, стеснялся попросить воды стаканчик у медсестры, минут пять топтался, ждал, пока медбрат появится. И на обходах ты видел, да, как он к стенке прижмется и руки к груди, аж не дышит, чтобы не мешать? И через слово у него – простите, простите. Мы его так и зовем – Слиха (простите). Он медсестер контролирует, напоминает, когда какие лекарства давать и процедуры делать. Они сначала на него сердились, потом привыкли. А отец его жить будет?
— Не знаю.
— А я думаю, не жилец. Четыре операции тяжелые за месяц, сколько ж можно? Я его как-то помогала переворачивать – уши и нос у него холодные. Нет, не жилец. Его когда из реанимации перевели, так он еще только-только в сознание пришел, а сын ему тут же книгу священную положил и рядом сел. Отец читает, еле губами шевелит, а сын вторит ему и страницы перелистывает. И еще свет из окна утром был, все белое такое. Прям как на картине. Доктор, печенье будешь?
— Нет, спасибо.
— Да я знаю, ты всегда только кофе с черной шоколадкой. Ну вот, значит, он и субботу встретить к отцу через весь город пешком приходит. А на прошлой неделе с женой пришел и с детьми. Внуки к деду по очереди все подходили, а он рукой каждого погладил и благословил. А в 26-й бабушка лежит, тоже после операции, ну ты знаешь. Так к ней сегодня сын приходил с женой и с дочкой. Тоже религиозные, но богатые. У них, говорят, магазин ювелирный. Она вся в бриллиантах, а на сыне шляпа дорогая, большая и костюм бирьони.
— Что?! Какой костюм?
— Бирьони.
— Бриони!
(На иврите бирьони «хулиганский, бандитский»)
— Может и бриони. Ну вот, сын к ней зашел, немного поговорил, а жена его тут же выскочила и сразу на сестринский пост с претензиями – что это за еда, почему в палате темно, почему то, почему это… А дочка их, внучка то есть, даже в палату не зашла. Ходила по коридору с мобильным и все хохотала, видно, с подружками. А потом им – ну когда уже пойдем, сколько можно?! Нервная такая. Короче, пошли они к главврачу жаловаться, чтоб ты знал. Бабушка у нас уже две недели лежит, а они первый раз пришли. Я ее как-то мыла, так она говорит – жить не хочу. Ты что, пошел уже, доктор? Да оставь ты чашку, я вымою.
— Спасибо.
Автор — хирург иерусалимской больницы "Шаарей Цедек"
