Смерть тирана, остановившая "советский Холокост"
Женя ФЕРДМАН-СОКОЛОВА
Сталин издох 5 марта, а длинный день его похорон пришёлся на 9 марта 1953 года. Я, школьница с косичками по имени Женя Фердман, тоже плакала и убивалась. Моя мама повторяла в слезах: как же мы теперь будем жить без Него? За полгода до этого трагически умер отец, пострадавший от борьбы с космополитами, и горе мамы было безмерно. Но разве товарищ Сталин мог быть причастен к гонениям на евреев? Нет, конечно!
Набирала силу холодная война, и советские граждане очень боялись происков американских империалистов с их атомными бомбами. Единственным защитником от империалистов был, естественно, товарищ Сталин. Советские граждане, конечно, понимали, что вождь тоже смертный человек, но всё же жили надеждой, что ОН победит законы природы и никогда не умрёт. Когда же смерть таки приключилась, советская страна и мировая прогрессивная общественность были захвачены врасплох и впали в ступор. И бомбы от империалистов представились реальностью.
Помню, как стояла с подружками под репродуктором на площади у Красных ворот и рыдала под душераздирающую музыку "Реквиема" Моцарта, звучавшую по всей Москве. А небо было в чёрных тучах.
Брат мой Сёма (в будущем артист Семён Фарада — прим. ред.) попал в ужасную давку, пробираясь к Колонному залу, где для прощания народа с великим вождём три дня находился гроб с телом. Где-то на подходах, уже в районе Трубной площади, спасаясь от гибели в толпе, взобрался на какие-то ворота и висел на них. И таким образом чудом не был раздавлен в безумном столпотворении. Сёма вернулся домой под утро в разодранной одежде и, помню такую деталь, — без галош.
Впрочем, многие теперь не знают, кто такой Сталин, как его имя и отчество, и что такое галоши…
Тогда трагедию объяснили беспомощностью милиции, о несчастии запрещалось упоминать в СМИ. Теперь накопилось много свидетельств участников многокилометровой человеческой реки, которая, извиваясь по улицам Москвы, направлялась к Колонному залу. Давка была такой сильной, что людей просто вжимали в стены домов. Обрушивались заборы и ворота, разбивались витрины магазинов. Люди забирались на железные фонарные столбы и, не удержавшись, падали оттуда, чтобы быть затоптанными напиравшими сзади. Некоторые поднимались над толпой и ползли по головам, как это делали во время Ходынской давки. Другие в отчаянии пытались пролезть под военными грузовиками, но их туда не пускали солдаты. Люди валились на асфальт и были раздавлены. К тому же было много жертв от прибывшей конной милиции — многие попали под копыта лошадей.
По свидетельствам очевидцев, все раздавленные тела складывали на грузовики и вывозили за город, где всех закапывали в одну общую могилу. Но самое страшное заключалось в том, что среди раздавленных были такие, что приходили в себя, просили помощи. Их можно было еще спасти. Но машины медицинской помощи не могли ездить. Раненые никого не интересовали. О трагедии, сопутствующей похоронам вождя, в то время запрещалось даже говорить.
* * *
Через пару лет после смерти Сталина в Москву начали съезжаться миллионы выпущенных из лагерей заключённых — за получением справок о своей реабилитации. Приезжали также граждане СССР и стран народной демократии в поисках сведений о погибших в лагерях и тюрьмах своих родных и близких. Взятым в тюрьмы из Москвы предоставляли жильё без очереди, как семьям "реабилитированных". В одном доме, где собирались бывшие зэки из Норильска, я услышала от гостьи:
"Меня допрашивали чины не ниже капитанов, а били — не ниже полковников".
Только через несколько десятков лет я прочитала наконец-то изданный "Крутой маршрут" Евгении Семёновны Гинзбург-Аксёновой. Страшные главы о почти двадцати годах её жизни, проведённых в колымских лагерях и в последующей ссылке в Магадане. Однако Изабелла Иммануиловна Якир, дружбой с которой я была одарена в 80-е годы, сказала мне, что на самом деле всё было гораздо страшней, чем в книге её подруги по Колыме Жени Гинзбург.
Ещё раньше, в 70-е годы, прочитала в самиздате "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына. Текст мне дали на сутки с устрашающим предупреждением — 7 лет тюрьмы, если попадусь за прочтением. До эпохи гласности было ещё далеко. Но и с наступлением гласности, за последующие долгие уже годы, не сказаны и не услышаны народом слова покаяния от партии большевиков и коммунистов, которой руководил товарищ Сталин во все времена ГУЛАГА.
* * *
Закончу словами поздравления меня с Пуримом от несравненной журналистки, моей дорогой Нехамы Шварц, светлая ей память. Поздравление давних лет, но оно мне по-прежнему согревает душу:
"Дорогая Женя! С праздником 5 марта! Это настоящий еврейский праздник — ни нас, ни наших детей и внуков, ни будущих правнуков и всех будущих потомков, не было бы, если бы он не подох. Б-г сжалился над евреями в России и умертвил злодея".
Еще Нехама Шварц написала:
"Никто не покаялся за миллионы расстрелянных, замученных, за муки и гибель их семей, сосланных и лишенных всякого заработка, за позор, очернение и гибель честных, преданных своей стране, талантливых людей и за их никогда не родившихся потомков, за создание целой армии стукачей и топтунов, за уничтоженную память о целых слоях общества и о целых поколениях людей, от которых никого не осталось, за растление целой страны, у которой отбили мораль и память".
Аман сдох именно на Пурим, и вагоны, пригнанные впрок на подмосковные станции для погрузки в них московских евреев, не двинулись по его приказу в лагеря на восток, куда-то за Читу. И я, девочка в тот год, обрела счастливую возможность всё-таки прожить свою жизнь — хорошо-плохо ли, но свою собственную, отпущенную на веку длинную жизнь! Насладиться ею, учиться и трудиться с удовольствием, иметь счастье родить двух замечательных дочерей, увидеть Израиль, узнать мир, познакомиться со своими четырьмя чудесными внуками.
До Читы дети бы просто не доехали, погибли бы в пути. А в лагерях, в сколоченных наспех лёгких бараках, вымерли бы их родители.
Но в Пурим 1953 года Аман сдох! И репрессивная машина по истреблению евреев Советского Союза дала сбой и остановилась.
Читайте в тему:
ОТ РЕДАКЦИИ
Известная советская переводчица и мать двоих кинорежиссеров Лилианна Лунгина так описывала день похорон Сталина:
"Толпа начиналась уже у самых наших ворот. Но пока ещё не очень густая, и через неё можно было как-то пробраться. Мы дошли до Самотёки. А у Самотёки дорога идёт вниз, это как бы котлован такой. Холодно было. И над Самотёкой стояло какое-то облако. Дождь не дождь, что-то такое странное. Сима спросил: «Что это такое? Что это висит над Самотёкой?» А какой-то дядька рядом стоит и говорит: «А вы не понимаете? Это они так трутся друг об друга, это они потеют, это испарение». И действительно, присмотревшись, мы увидели, что людское месиво в ложбине Самотёчной делает шаг вперёд — шаг назад, как в мистическом ритме какого-то танца. Они топчутся на месте, тесно прижавшись друг к другу. И поднимается от них марево в небо. И тут Сима сказал: «Э, нет, туда мы не пойдём, это без нас». И мы с большим трудом как-то выбрались и через два-три часа добрались до дома. Итоги все знают: 400 с лишним человек было растоптано в этот день".
* Сталин "издох" (идиш)