Так что же это было? Бред? Или же…
Игорь БРАТЧЕНКО, Астрахань
Иллюстрации: IsraGeo.com
Посвящается моему другу и товарищу Фатееву Николаю Ивановичу. На добрую память.
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
— Ну, Николай Иванович, прощайте! Прощайте! Желаем вам здравствовать… Здравствовать и жить здесь до ста лет… в своё удовольствие! Да! До ста лет….
Пожимая, тряс мою руку улыбчивый толстячок Фёдор, продавший мне дом своего отца, почившего несколько лет назад. Места здесь пустынные и дом всё не продавался, а тут, на счастье продавца, подвернулся я — человек, ищущий уединения. Теперь, от избытка радости и того, что груз забот о доме снят с его массивных плеч, а кругленькая сумма уютно уместилась в бардачке машины, довольная улыбка не покидала лицо Фёдора всю эту встречу.
— Купайтесь в море, Николай Иванович, тут хороший и чистый берег… Говорят, здесь не только "бычки" ловятся, но и кефаль, а может даже русалку поймаете, — заливалась задорным смехом маленькая, худенькая и от того будто совсем юная супруга Фёдора, Елена. Ветерок лёгкими порывами играл светлыми прядками волос её чёлки, то и дело спутывая их и набрасывая на большие, небесной сини глаза, отороченные светлыми, пушистыми ресницами. Когда она смеялась, её губы, чуть подкрашенные ярко-красной помадой, являли миру безупречные жемчужные зубки, бликующие в свете ещё утреннего солнца.
— Ну, всё, дорогая, всё… нам пора! Пойдем, пойдём… присаживайся! Присаживайся, свет очей моих. Вот так, милая, вот так.
Фёдор, взяв под локоток, заботливо усаживал супругу в светло-серое "рено". Мягко прикрыл за ней дверцу и, обегая машину, помахал мне рукой.
— Всего доброго, Николай Иванович, всего доброго!
С той же аккуратностью щёлкнул дверью со своей стороны. Двигатель "рено" заурчал. Машина, сдавая назад, плавно очертила разворот и удаляясь, "фафакнула" на прощанье. Подняв белые клубы пыли с песчаной дороги, исчезает за поросшим кустарником поворотом.
* * *
Мой свежекупленный дом располагался на скалистой возвышенности. Вокруг него и меня раскинулась белесая, каменистая земля с редкими вкраплениями травы и с ещё более редкими хилыми веточками кустарника. Прямо предо мной до размытого дымкой горизонта простиралось море. Бриз и солнце, играя волнами, осыпали воздушное пространство бликами — бликами, манящими к большой и дремлющей воде. И я, не заходя в дом, решил спуститься к морю. Пологий склон из спрессованных за миллионы лет раковин моллюсков кишел жизнью — тут и там из-под ног то и дело выскальзывали юркие ящерки, вскачь проносились серые кузнечики, а иногда с недовольным шипением ускользали тёмно-серые хвосты змей, прячущихся в расщелинах камней.
Ракушечник у моря потемнел от времени и, вероятно, плесени, лишь в местах свежих изломов горел девственной белизной мела. Наверное, здесь грузный Фёдор прыгал по камням, раз пыль ещё не успела ликвидировать это яркое недоразумение и окрасить их в серый цвет. А что там Елена говорила про рыбу? Водится кефаль? У меня среди вещей лежит костюм для подводной охоты и ружьё. Надо настрелять на жарёху… Пока море не штормит. Да, надо — давненько у меня не было морского свежачка, мною пойманного или подстреленного.
Я стоял на камне у воды и осматривал безмятежные морские дали. Дымка на горизонте растаяла, появились тянучки облаков, ползущих из-за горизонта к моему берегу. День будет хорош. Вряд ли накатит шторм. Загоню-ка машину в гараж, разгружу остатки привезённых вещей и, пожалуй, поплаваю до начала охоты, осмотрюсь.
У ног моих, мерно накатывая на камень, шуршала прозрачной зелени вода, болтая из стороны в сторону пучки нитевидных тёмно-зелёных, а местами бурых, водорослей. Где-то под камнем волна изредка плюхала о невидимый пещерный свод. Я присел на корточки и опустил руку — вода коснулась моей кожи приятной утренней прохладой, погружаясь рукой глубже, дотронулся водорослей, из которых тут же выскользнули креветка и несколько рачков бокоплавов.
— Да-ааа… Лепота! — Поднявшись на ноги, произнёс вслух и, прыгая с камня на камень, направился в сторону дома, гордо возвышающегося над окрестностями и остроконечной крышей, как носом корабля, режущего синее-синее небо.
* * *
Растаскивая по комнатам привезённые вещи, устал и почувствовал голод. Ничего страшного не случится, если перед заплывом немного перекушу, тем более что я ещё и не завтракал даже. На скорую руку приготовил омлет, пару тостов хлеба и, поленившись заваривать чай, сделал растворимый кофе. Стоя у кухонной столешницы, идущей вдоль всей стены, окна которой открывали красивейшую морскую панораму, я предался поглощению ланча и любовался открывшимся мне видом. Из-за горизонта выплывал корабль, танкер или сухогруз, сквозь бликующую сеть волн направляющийся к невидимому месту назначения — в порт:
"…Этот путь без конца и начала, только порт, море и мол. Краткий отдых и снова пучина — визг причала на шелест волны. Судьба меня в люльке качала, теперь же — волны судьбы…".
Да, как-то так… В начале пути открываются горизонты, ветра веют романтикой и морскими брызгами… А заканчивается всё прозой: разгрузкой в порту, запахами нагретого металла, мазута и машинного масла, и, конечно, унылым ожиданием.
Костюм для подводной охоты я, верно, опустил в подвал, вместе с другими редко используемыми вещами. Сейчас спущусь туда и извлеку, потревожу его долгое безделье, вернув в мир дайвинга. Сполоснув посуду, направился в прихожую, где располагалась дверь, ведущая в подвальное помещение, в нем же располагалась управляющая система домом, система отопления, там же размещались накопители электроэнергии — дом получал электричество от четырёх ветряков, размещённых на моей территории, и нескольких каскадов солнечных батарей. Вода закачивалась из скважины — на глубине пятнадцати метров протекала подземная река, и наверняка, где-то в море бил фонтан пресной воды, ну, или — ручеёк. Этой же рекой пользовались ещё несколько домов, расположенных по другую сторону этого небольшого мыса. У всех здесь полная автономия. И лишь на мачте моего ветряка расположились маяк, обозначающий крайнюю береговую точку, и антенна связи.
Включил свет и спустился в подвал. Помимо системы жизнеобеспечения, в подвале расположилась старая мебель предыдущего хозяина и упаковочные коробки с моими вещами и книгами. Некоторые коробки лежали под ногами, у самого спуска лестницы — надо бы их переложить, систематизировать как-то, что ли. Так, что в этой коробке? Посмотрим… Сплошь красные и синие корешки толстенных книг Прабхупады. Я вырос уже из этих штанишек и читать о шестнадцати тысячах жён Кришны не хочется, но они мне дороги как источник мифов. Так, а здесь? О, сам господин Каутский и его "Происхождение христианства", а рядышком творение Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", здесь же и Альбер Камю "Падение"… Так, и тут тоже книги — томики Плутарха, Аристотель, "Историки античности"… Да-с… Куда костюм-то я дел? Переставив ещё несколько коробок с книгами, я нашёл раздавленную коробку из которой проглядывала прорезиненная тёмно-синяя ткань предмета моего поиска. Слава Нептуну, доступ к морским закромам нашёлся!
МОРСКАЯ ПУЧИНА
Притащив все снаряжение на берег и удобно расположившись на большой плоской плите ракушечника, пошёл осваивать прибрежное дно морское. У берега, выстеленного камнями и сплошь поросшими водорослями, водичка радовала приятной прохладой, а ноги то и дело разъезжались в стороны из-за скользких водорослей, укрывавших плотным ковром дно. Глубина в этом месте не доходила и до пояса, но я не хотел и дальше чувствовать себя коровой на льду. Присел, оттолкнулся и, сделав несколько гребков, поплыл подальше от мелководья. Вырвавшись на простор, нырнул. Уф! На глубине в метра два с половиной вода обожгла меня вселенским холодом. Однако, контрасты! Нужен костюм. Прозрачность же воды поражала — в этом месте подо мной глубина в десяток метров, а на дне виден каждый камушек и мечущаяся совсем мелкая рыбья стайка, прячущаяся в бурых водорослях дна при малейшем намёке на опасность. Чуть вдали от меня скользила, пощипывая что-то на крупных камнях, возвышающихся над морским дном на метр, а то и три, рыбина. Кефаль! Вот она, моя милая. Всё, плыву к берегу напяливать костюм. Направление выбрал чуть правее от того места, где расположилось мое снаряжение и не ошибся — здесь у камня был удобный спуск и глубина в пару метров. Отсюда и спущусь в воду.
Перетаскиваю снаряжение на новое место, купаю костюм, зорко следя за тем, чтоб рачки не попали внутрь, и облачаюсь в него. Ласты, маска, трубка, кукан для рыбы и, конечно же, мой подводный арбалет. Всё, готов осваивать прибрежные охотничьи угодья. Аккуратно спускаюсь в воду, так же аккуратно и тихо отталкиваюсь от камня и скольжу по поверхности, работая ластами. Солнце, пробиваясь сквозь толщу воды, пятнами озаряло дно морское. Солнечные зайчики, как дискотечная феерия, выхватывали своими лучами пугливых обитателей вод. Каньоны меж камнями то сужались до нескольких десятков сантиметров, то распахивались на три-пять метров, поражая призрачной бирюзой чистого каменистого дна с мечущимися солнечными бликами от играющих на поверхности волн.
Вблизи от меня оказалась каменная гряда, и вершина одного из них была почти у поверхности воды, я подплыл и встал отдышаться. Давненько не плавал с маской. Хорошо хоть море спокойно. Уровень воды доставал мне до плеч, и прохлада колышущихся волн приятно омывала плечи, подпекаемые поднявшимся почти к зениту солнцем. Я присел, осматриваясь под водой — пока тихо, видимо, распугал, пока плыл. Надо немного выждать. Я вновь подставил плечи солнцу и волнам, расслабленно, почти медитативно озираясь по сторонам. Бликов на воде становилось всё меньше, а амплитуда волны всё больше. Ветер сменил направление и дул вдоль берега. Вдалеке, за выступом мыса, почти в лагуне, у берега кто-то с резиновой зелёной лодки, малозаметный в зелени моря, ловил "бычков" — ротана.
Моей правой ноги что-то стремительно коснулось, от неожиданности я отдёрнул ногу и присел под воду. От меня уплывала долгожданная добыча — крупная кефаль. Коснулась моей ноги и плывёт спокойно дальше, будто я не охотник, а она не добыча! Берег не пуганной рыбы! Раньше, чем я успел подумать, срефлексировало тело, и стрела, выпущенная из ружья, пробила рыбину ровно посередине. Кефаль, потрепетав на стреле, затихла.
На кукане, приятно оттягивая своим немалым весом, колыхалась первая добыча. Жадничать не буду — ещё пяток и поплыву к берегу, делать барбекю. Решил оставаться на месте, на этом камне, и ждать — где одна, там и вторая! Очень быстро ожидание стало томительно, а лучи солнца слишком горячи — припекали не только плечи, но и голову, и я, глотнув воздух, пошёл к придонной прохладе. Проплывая меж небольших камней, заметил чёрного ротана, усиленно раздувающего жабры и методично помахивающего плавниками и хвостом. Прошёл над ним в метре, он даже не дёрнулся. Как добыча бычки-ротаны меня сейчас не интересовали, но я решил вернуться и наказать его за беспечность, тем более экземпляр был на редкость крупным. Воздуха должно хватить, и я не стал подниматься к поверхности за глотком. Сделав переворот, поплыл обратно. Вот он, стоит на том же месте, ждёт меня. Но каким-то образом рыба почувствовала опасность и в момент пуска стрелы юркнула под камень. Стрела ушла на половину в песок, подняв муть. Вытягивая стрелу увидел, что на острее блестит монетка. Подстрелил монетку! Хоть бы она оказалась раритетной. В голове начало мутиться от недостатка воздуха — ещё немного, и я наглотаюсь воды. Резко вынырнув, втягиваю в себя воздух, откашливаюсь. Отдышавшись, подтягиваю стрелу со сверкающей монеткой. "Как золото блестит". И в этот момент, неосторожный взмах ластом сбивает её с острия, и она, сделав несколько кульбитов, по спирали уходит под камень. Ладно, запомню место и вернусь потом, полюбопытствую, что это было. Заряжаю стрелу и вижу, как у гряды, где я недавно стоял, резвятся три кефалины. Задержав дыхание, осторожно подкрадываюсь к ним. Спуск! И один трофей дергается на стреле, остальные две, сверкнув в лучах солнца, растаяли в бирюзе воды. Встав на камень и нанизывая ещё трепещущую рыбину на кукан, вижу, как к моему дому подъезжают две машины. Посигналив, хлопают дверями, так что до меня по поверхности воды доходят гулкие хлопки, идут к дому. Видимо, постучав и не услышав ответа, заходят. Похоже, не ладится рыбалка — надо плыть к берегу, узнать каким ветром принесло незванных гостей. Нанизывая рыбу на кукан, вижу, как гости, выйдя из дому, стоят на веранде и в бинокль смотрят в мою сторону. Машут приветливо руками. Надо быть вежливым, даже не зная кто это, машу в ответ и плыву к ним. Подплыв к берегу обнаруживаю их уже стоящими на камне. Ко мне протягивают руки и помогают подняться из воды.
— О, какие славные экземпляры! Извините, что помешали. Просто визит вежливости. Мы из тех домов за мысом, — жестикулирует в направлении невидимых отсюда домов молодой мужчина с рыжей бородой, в красных шортах, красной майке и такой же бейсболке. — Я — Никита. А вы — Николай Иванович Фатеев, верно? Новый владелец дома.
Я здороваюсь с прибывшими гостями и согласно киваю.
— Он самый.
Двое других мужчин тоже представляются: Семён и Кирилл. Я отстёгиваю кукан ложу под ноги, на камень. Семён, несмотря на летнюю жару, в чёрной футболке и джинсах, но ноги босы. Никита и Кирилл в одинаковых сланцах. Кирилл в камуфляжных шортах и такой же майке. Кирилл, поймав мой оценивающий взгляд, показывает на Никиту.
— Да, вы правы, мы братья. Это сложно не заметить, хоть я без бороды, — улыбается Кирилл.
В разговор вступает басовитый Семён.
— Николай Иванович, мы поселенцы этого мыса, хотели бы познакомиться получше с нашим новым соседом и потому завтра приглашаем вас к нам на обед, где соберутся все жильцы посёлка. Собственно, нас не так уж и много, как может показаться. В четырнадцать часов устроит вас? Вы приглашены как гость — делать ничего не придётся.
Семён усмехается, считая свою шутку занятной.
— Хорошо. В четырнадцать часов буду у вас. Я сумею найти нужный дом?
— А нет, дом не надо искать. Мы будем на берегу, у пирса. Там навес. Будет удобно покушать в тенёчке на свежем воздухе с видом на простор моря и неба.
Надо же, поэт местный: "на простор моря и неба".
— Замечательно. Тогда до завтра.
Мы попрощались. Я проследил за ними, пока посетители не скрылись из вида. И, сев на камень, стал стягивать с себя гидрокостюм.
Фёдор говорил мне, что продукты заказать и купить можно в посёлке. Существует график, по которому всегда кто-то из поселенцев выезжает за покупками в ближайший населённый пункт. Так что знакомиться всё равно необходимо. Хорошо хоть мы не в двух шагах друг от друга живём, надеюсь, часто навещать не будут. Не для того я скрылся от цивилизации, чтоб попасть в табор.
НОЧНОЙ ШТОРМ
Солнце уже клонилось к закату. С моря налетали лёгкие порывы ветра, несущие с собой предвечернюю свежесть и запах моря с характерным ароматом морских водорослей, выброшенных на сушу.
Со стола надо убирать остатки пиршества, но шевелиться не хотелось — невероятная блаженная истома овладела всем моим существом. Я почти безучастно наблюдал, как белые облака подкрашивались желтизной, как лучи, пробиваясь сквозь их массы, наползавшие на дневное светило, устраивали переливчатую феерию света и полу прозрачных теней, как справа, на западе, появлялась пред штормовая синь. У берега гоготали, предчувствуя разгул стихии, альбатросы, а самые наглые из них уселись на перила моей веранды и посматривали на остатки ужина. Отдать им, что ли? Лишь бы не повадились… Надо кота завести… и собаку, всё веселее будет. Оглядев стол, решил, что убирать не буду — пусть хозяйничают, а если что и разобьют, то и на счастье. На новом месте мне нужно счастье! Или… хотя бы его иллюзия. Встав из-за стола, потянулся, ещё раз посмотрел на темнеющие небо и море на западе и пошёл в дом. Подходя к входной двери, услышал хлопанье крыльев за спиной и звон чашек на столе. Пусть радуются нежданному угощенью. Хотя кто знает, может прошлый хозяин тоже их подкармливал?
Поднявшись на второй этаж, в спальню, плюхнулся в постель, не раздеваясь.
* * *
Ночью, сквозь полудрёму, я слышал, как бушевала стихия за окнами, как штормовые волны налетали на берег, и всякий их удар отдавался гулкой вибрацией, притекающей в мой дом через ракушечник побережья, и многократно резонируя в комнатах, дом гудел набатным колоколом. Я слышал, как ветер, неистово налетая на мой дом, стоящий на его пути, бил по нему, будто в истерике, колотил по стенам и дребезжал стёклами окон, подсвистывая и подвывая на крыше, хватая её, стремясь сорвать. Я слышал, как на веранде перевернулся стол и зазвенела, разбившись, посуда, как стол и кресло покатились по ступеням… "Надо было убрать" -, пришла запоздалая мысль, — "…Надо было убрать, ты видел, что росло на горизонте… Надо было убрать… Ищи их теперь в степи, размолотыми в щепу". Смирившись с происходящим, я вновь начал погружаться в сон, как услышал звуки, идущие явно из подвала.
"А там-то чему греметь? Нет окон, только вытяжка, да и та на задвижке".
Будто мелкий хулиган поселился в подвале и колотил в медный или жестяной таз. Неистово колотил. Я перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой, но звук не стал тише, а стал даже громче и чётче. Точно кто-то уже не в подвале дома колотил деревянной колотушкой, а здесь у меня, в спальне.
Я измученно сел на постели. За окнами сверкали всполохи и по-прежнему выл, не переставая, ветер и гнал массивы волн, и бил ими о скалы и камни, катая волны по берегу, крутя ими и камнями, как своей игрушкой. Апокалипсис отдельно взятой территории. Боже, так хорошо было днём и такой ад ночью! Контрасты, контрасты… Я вновь уронил голову на подушку и задремал.
Проснулся я от наступившей тишины. В доме было тихо-тихо, за окном море устало шуршало волной и перекатываемой ракушкой. Свет просачивался сквозь закрытые глаза. Я не выспался и не хотел вставать, но любопытство взяло верх надо мною. Я встал и не обувая тапочек пошёл вниз, к выходу на веранду. Прошлёпав по деревянному полу, открыл дверь и вышел на каменные полы веранды. Обрывки туч ползли наискосок от моря к суше. Восток озарял восходящей кромкой диск солнца. Оранжевого цвета солнце не пожалело, окрашивая наступившее утро. На полу валясь кусочки разбитой посуды, змейкой тянущиеся к ступеням. Я вспомнил про стол и кресло, так опрометчиво оставленные пред надвигавшейся стихией. Стола и кресла не было видно с веранды. Тогда я спустился по ступеням и завернул за угол дома. На некотором отдалении от дома, меж камней торчали части того, что ещё вчера было столом. Кресло, вероятно, и вовсе измололо по окрестностям. Надо будет собрать лом стола — пригодится для камина прохладными вечерами. Вновь поднявшись на веранду, полной грудью вздохнул утреннюю морскую свежесть, ещё раз и ещё раз. Опираясь руками о перила и глядя на восходящее солнце, я дышал. Глубокое дыхание бодрило и возвращало ясность голове.
"Ты рвешься в шторм, ты хочешь бури — покой не сладок и не мил. Ты видишь в проблесках лазури лишь смерть безумную ветрил".
Да, биение вечности явственно чувствуется здесь, на этих берегах, в этом уставшем от ночного разгула море, в солнце, поднимавшемся над горизонтом, ветре, который почти стих и лишь изредка, как засыпающий ребёнок, взбрыкивавшем дуновеньем.
Отойдя от перил, я уже собрался спуститься к морю, но тут опять явственно услышал ночной грохот из подвала.
"Да что там такое? Может, чайка каким-то образом залетела? Но там не обо что ей колотиться… пойду посмотрю".
Зайдя в дом, проследовал к двери, ведущей в подвал, открыв её, включил свет и спустился по ступеням. Осмотрелся. Всё как вчера, на тех же местах. Ничего нового. Я собрался уже идти к выходу, как за моей спиной упал ящик с книгами, и они рассыпались по бетонному полу. Подойдя к ним, присел, рассматривая обложки. Книги, верно, эти не мои. Я не помню их. Кто мне их отдал? Моё внимание привлекло имя на обложке: Папюс. Я взял книгу в руки и хотел открыть, как в тот же миг, зашипев, лопнула единственная лампа, освещавшая подвал, и в наступившей темноте я услышал звон разлетающегося стекла: дзынь…. Сквозь открытый проём двери в подвал поступало недостаточно света. Я, держа книгу в руке, встал и направился к лестнице, ведущей из подвала. Но в этот миг она, скрипнув, стала закрываться. Полоска света на полу стремительно сужалась. Дверь хлопнула и подвал погрузился в непроницаемую тьму.
"Что случилось? В доме нет сквозняка — я хорошо помню, что закрыл дверь на веранду, точно — закрыл". В темноте мне что попало под ноги и я, потеряв равновесие, упал, несмотря на выставленные вперёд руки, я сильно ударился лбом об бетонный пол. В голове загудело. "Как набат…", — мелькнула мысль.
— Вот же-ж, чертовщина какая! — выругался я вслух.
— Не чертыхайся!
Я замер вслушиваясь. "Слуховая галлюцинация? Хорошо же я треснулся об пол, если голоса чудятся. Ящик упал… Книги рассыпались… Лампочка лопнула, дверь закрылась… И этот Папюс… откуда взялся? Точно чертовщина!".
— Не чертыхайся!
— Да что такое! Кто здесь?
— Я.
— Кто я? Как ты попал в мой подвал?
— Я — это я. А как попал в подвал, не знаю.
— Бред! Может, это ты гремел ночью, бил в какой-то таз.
— Я.
— Зачем?
— Надо было привлечь твоё внимание.
— Чёрт подери! За-а-чем?
— Не чертыхайся!
Я замолчал, осмысливая происходящее.
"Что вообще происходит? Этого не может быть! Так не бывает. Это же моя жизнь, а не хоррор".
Я потрогал пол вокруг себя, пытаясь найти предмет, об который споткнулся. В моей досягаемости такого не было. Я встал на четвереньки и пошёл шарить по полу, но нет — ничего.
— Ха-ха… Ты не в той стороне ищешь. Это направление к двери, а тебе в обратную сторону надо.
— Иди к чёрту!
— Не чертыхайся! Или перестану с тобой разговаривать.
— Катись ко всем чертям!
Ответа не последовало, и я продолжил на четвереньках обследовать подвал. Под руки попались осколки рассыпавшейся лампочки, и я порезал ладони рук.
— Вот же-ж, дьявол!
Ругался, пытаясь вытащить кусочки стекла. Не выдержав, вновь сел, всматриваясь во тьму подвала.
"Да, здесь что-то увидеть — это всё равно что в черной комнате искать чёрную кошку! Без света если, конечно".
ДУХ МОЕГО ПОДВАЛА
— Эй, ты где? Отзовись.
Подвал хранил тишину, как некую извечную тайну. Ни шороха, ни вздоха.
— Эй! Ау! Ты сказал, что хотел привлечь моё внимание. Зачем? Вот ты его привлёк и что дальше, будешь в молчанку играть? Тебе же что-то нужно от меня, а не мне от тебя. Отзывайся! А то найду сейчас лестницу и уйду отсюда. Будешь опять привлекать внимание. Эй, ты где?
Подвал молчал тьмой и тишиной.
— Ладно, не буду я чертыхаться. Откликнись.
— Извинись.
— Ну ладно, извини. Ну и? Что нужно тебе от меня?
— Я не знаю… — Произнёс задумчиво невидимый.
— Как так? Привлекал моё внимание, колотил во всё что ни попадя! И не знаешь?
— Да. Представь себе, сударь, не знаю. Но я знаю, что ты — ключ, открывающий этот таинственный ларчик.
— Интересно получается… Я ключ, а ты ларчик…
— Нет же, метафора не обо мне, а о том, что сокрыто от нас, от всех…
— Ну, от нас много чего скрыто. Вот тебя, например, я тоже не вижу. Ты скрыт, при этом ждёшь какой-то помощи.
— Ты из своего арбалета, или как там, гарпуна. попал в медальон… Это мой медальон. Я доподлинно припоминаю: он был на мне, когда шлюпка перевернулась… Да, помню: корабль штормом кинуло на скалы… Пробоина… и мы в шлюпке гребём к берегу, но нас много, а штормило яростно. Верно, все утонули… Я не помню….
— И всё? Так что делать надо? Открыть книгу Папюса, произнести какое-нибудь абсурдное заклинание, типа "кахалай-махалай", или "сим-салафим"? Вырвать волос из бороды, бормоча заклинания… "Сим-сим, откройся"! Что?
— Я не знаю! Ты идиот, если думаешь, что всё так просто!
— Здрасьте, наше вам! Теперь ты набрался наглости и меня оскорбляешь в моём доме? То такой правильный: "не чертыхайся", то меня идиотом называешь?
— Извини! Прости. Я в растерянности.
— Хорошо. Давай начнём с малого — познакомимся, а то как-то дико сидеть в темноте, беседовать и не знать имени собеседника. Я — Николай. Твоя очередь.
— Я… не знаю… не помню….
— Но ты же не мог появиться в моём подвале бесцельно? Что-то тебя сюда привело. Должна быть идея, хотя бы. Ты где был до этого подвала или всё время тут сидел и ждал, когда я куплю этот дом?
— Я же сказал тебе: был в шлюпке. Это всё, что пока припомнил… И я не домовой, мне зачем было сидеть здесь… металлические наконечник твоей стрелы ударил по медальону… Наверное, была искра, и она выхватила меня из небытия.
— Не-е-е, так не бывает. В загробную жизнь я не верю. С домовыми проще и понятней — иная форма жизни и всё. Я — атеист. Мир практичен и прост.
— Метафизика не одно столетие занимается этим вопросом и знает, что всё сложно, а для тебя, атеиста, все просто?
— Да! Как дважды два — четыре. Нечего наводить тень на плетень. Есть цель, мишень и объект, стремящийся к цели.
— Да? А кто сказал этому объекту, что такое стремление, и что нужно лететь к цели?
— Эволюция! Из хаоса создала упорядоченный мир полей и тяготений, взаимосвязей…
— И где это твоей мир располагается? На трёх слонах в мировом океане? А слоны с мировым океаном? Из ничего ничто не рождается!
— Я не барон Мюнхгаузен, чтоб себя за волосы вытаскивать из болота.
— Кто это? Ты о чём?
— О театре абсурда! О чем же ещё! Мы рождаемся здесь не для того, чтоб копаться в неведомых нам истинах, не для того, чтобы искать создателя этого мира и воздавать ему вечную хвалу! Нужно быть пациентами палаты номер шесть, чтоб мир воспринимать так! Нас сюда поместили — жить. Да, просто жить. Чтобы мы могли жить и постигать правильное и неправильное. Любить, стремиться, решать проблемы на пути к цели устремлений. Не нарушать гармоническое устройство мира своими извращёнными хотениями и страстишками, не плодить этим хаос. Мы, как светящиеся бактерии, перерабатываем материальную и ментальную среду в свет нашего разума и души. Мы светим где-то там и кому-то и не сможем понять ничего, кроме этой данности, пока сидим в скорлупе этого яйца. Так же как барон Мюнхгаузен не может отменить законы этого мира и вытащить себя за волосы из болота.
— Хорошая речь! Можно аплодировать? Стоя?
— К чему эта ирония? То ты ничего вспомнить не можешь, то сидишь где-то там, вне времени и пространства, нарушая всякие мыслимые законы, и споришь со мной…
— Простите, сударь, за банальность, но: в споре рождается истина! Спорящие, как два разных металла после удара, рождают искру, которая зажжёт свечу истины, и в мире станет светлее!
— Какие метафоры, какие яркие образы, каков полёт мысли! Здесь… в подвале, в кромешной тьме.
— Вы не правы, сударь! Вот мы с вами и освещаем эту скупую тьму яркими ментальными образами. Ещё некоторое время назад здесь было и тихо, и пусто, как в склепе спящих мыслей и идей. Я о книгах ваших. А теперь мы оживили пространство, создав хитросплетения мыслей и образов…
— Давай без этой павлиньей напыщенности! Не опошляй свет наших свечей, разрывающий извечную тьму.
Я хмыкнул от своих слов и буркнул под нос: "С кем поведёшься…". В подвале вновь воцарилась тишина. Приглушённо слышалось рокотание моря, да ветер глухо шипел в вентиляционной трубе.
ААРОН ДОРМИДОНТОВИЧ
— Эврика! Я вспомнил! Звать меня — Аарон. Я точно помню, так меня называла моя мама — Эльза. А отца звали… звали… а вот: Дормидонт.
— Мама — Эльза, папа — Дормидонт, имя-то какое раритетное, а ты — Аарон. Аарон Дормидонтович. Главное не споткнуться, произнося…
— Сейчас главное — это то, что я вспомнил…
— И что это даёт? Что-то прояснилось?
— Познать своё имя, это всё равно что найти точку опоры в пространстве, где только что не было тверди.
— Ты обрёл точку опоры, а значит и тело?
— Вероятно. Но совсем не обязательно чтобы тело было столь примитивным и грубым… Мне надо понять: что было сильнее — страх смерти, личной смерти — когда я тонул вместе с людьми в шлюпке, или страх причинить мучения своей возлюбленной, подарившей мне этот кулон… страх потери любви, обречь её на страдания?
— Для самокопания я тебе не нужен. Копайся сколько душе угодно, а я пойду наверх стёкла лампочки вытаскивать из ладони, да и пить хочется. Вам с эфирными телами не даны такие примитивные и грубые желания. Провидец! Мне в какую сторону брести?
— Голову поверни левее, да, и ещё чуть-чуть. Иди. А я буду искать свой путь.
— Только не стучи по ночам в тазы или во что ты там стучал… Лучше просто позови.
Ответа не последовало и я, вновь встав на четвереньки, побрёл в указанном мне направлении. Вот и деревянные ступени лестницы. Встав на ноги, быстро выбрался наверх — скорее прочь из подвала, анклава тьмы. Открыв дверь, первым делом посмотрел на ладонь пораненной руки — она кровила, и были видны кусочки стекла.
— Я скоро вернусь. Принесу лампочку на замену и смету разбившееся стекло.
Аарон Дормидонтович не ответил мне, и я пошёл на кухню искать аптечку.
Напившись воды и перевязав руку после извлечения кусочков стекла, взял из шкафа фонарь и запасную лампочку; плоскогубцы, чтоб выкрутить из патрона цоколь взорвавшейся лампы, должны быть в подвале. Метла и совок тоже должны быть там же, в подвале.
Дверь в новоявленную преисподнюю была по-прежнему открыта, и я крикнул во тьму:
— Я спускаюсь. И включаю фонарь. Кто не спрятался — я не виноват.
Я включил фонарь, щёлкнул рубильником, отключая подачу электричества к заменяемой лампе и зашагал вниз по скрипящим ступеням подвальной лестницы. Спустившись вниз, посветил по сторонам. Тихо и спокойно. Ни шороха. Где-то здесь попадался ящик с инструментом, а вот он. Я достал плоскогубцы, поставил фонарь, так чтоб было освещено место работ и принялся выкручивать цоколь. Патрон лампы висел довольно низко и мне не составило труда произвести замену. Не выключая фонарь и не беря его в руки, я проследовал наверх и включил свет в подвале. Спустился за фонарём, выключил его и ещё раз осмотрелся. Обычный подвал и никаких портальных световых дверей в иные миры. Хорошо ещё, что никто не слышал, как я недавно разговаривал со своим воображаемым собеседником. М-да. Это точно была слуховая галлюцинация после удара об пол. Множественная слуховая галлюцинация. Надо будет к врачу наведаться — пусть МРТ мне сделают. Взял совок и веник, стоявшие в углу и смёл кусочки стекла. Вспомнил про битую посуду на веранде:
"Надо будет пойти смести и эти осколки".
— Твоя галлюцинация по-прежнему здесь. Давай продолжим беседу — так ты быстрее избавишься от меня, а я от этого законсервированного "я", по имени Аарон.
"Я как безумец жаждаю свободы и выдыхаю воздух бытия. Хочу туда, где нет плохой погоды и нет постылого мне "я". Кричу: "Карету мне, карету!" Но нет дороги в этот край. Я как слепец, идущий к свету — Во тьме потерян мною рай".
— Опять и снова! То есть, свет тебе не мешает?
— Мне нет, но он будет мешать тебе… глаза твои не будут рыскать по подвалу в поисках собеседника, а значит, ты будешь более внимателен к нашему разговору и тебя пренепременно посетит идея, так нужная нам обоим.
— До твоего появления, мне не нужны были сомнительные идеи бытия. Если у меня нет галлюцинации и какого-нибудь шизоидного изменения сознания, то как ты можешь объяснить своё появление здесь? Без этой мистики с кулоном, и страхами, закапсулировавшими тебя в неком пространстве. А я, маг и чародей, стрелой разрушил чары, попав в кулон… И теперь мне осталось только отправить тебя обратно, туда, откуда ты пришёл в мой мир и моё время. Вот только — как?
— Версий может быть много… как вариантов… Мой учитель говорил, что восприятие мира, как некой иерархии, неверно и примитивно. Собственно, он всегда оговаривался: от примитивных народов сложно ожидать не примитивного восприятия. Каков народ, таков и бог его. Если народ жесток и кровожаден, то и бог требует насилия, крови и жертв. А потому ты прав, несколько раз вспомнив некого барона, вытягивающего себя за волосы из болота. Находясь в примитивном состоянии, невозможно себя вытянуть, надо из него выползти ценой многих усилий. Верно, это и есть прогресс развития сознания. Учитель говорил, что неверно воспринимать вселенский мир как статичную систему с прописанными законами, хоть это и близко к истине, ибо без статичных и неизменных законов мир быстро вернётся к изначальному хаосу. Система мира состоит из двух подсистем: статичной и динамичной, коррелирующей. Статичная, назовём её "А" — это как сетка, в структуре которой находятся всё живое и не живое, и где прописаны в множестве сопряжения пространств. А динамичная, назовём её "Б" — живёт, возможно, по теории случайных чисел и занята корреляции статичной "А". И, возможно, моё появление здесь и есть эта аномалия статичной системы. Нам нужно найти лишь способ указать системе "Б" на необходимую корреляцию… Возможно, ты, сам того не зная, имеешь тип мышления, соответствующий системе "Б". Ты не живёшь по общим правилам, не ходишь всем привычными путями, определённости предпочитаешь абстракцию…. Обрати внимание: большая часть существ мира, звери или люди, неважно, следуют предопределениям и осуждают любого, кто от них отклоняется. "На костёр еретика!" — воскликнули бы в недавнем прошлом. Чёрные вороны всегда уничтожают мутации в своей стае, например. Собственно, таких примеров множество. Стадные инстинкты характерны не только, казалось бы, для стадных, но и ставят в зависимость любое существо системы "А". И лишь системщики из "Б" избегают таких зависимостей. Системщики из "Б"… они, как наблюдатели, всегда вне процесса, где-то в пограничном пространстве к общему для всех миру. Втягиваются во что-то лишь в крайнем случае… Они как хранители неких извечных, неискажённых рутиной бытия истин.
— Угу! Вселенская Палата Весов и Мер. Чтоб пройдохи всякие мир не перекроили под себя. Это они умеют — запросто! Барыш… бакшиш… а кому-то — шиш.
— Опошляешь… Но близко к истине. Вот, я и думаю, что раз ты нашёл кулон, то, возможно, тебе необходимо его достать со дна и принести сюда, в дом. И я, очень надеюсь, нам легче будет понять происходящее.
— Ты что, мной манипулируешь? Назвав системщиком "Б", этаким "решалой", от которого зависит благополучие мира?
— Нет, любезнейший сударь, говорю, как думаю. В крайнем случае мы всегда можем вернуться к ночному бою по медному тазу…
— А так всё хорошо начиналось! И чертыхаться не разрешал, и беседа светская была… и вдруг банальный шантаж! Или всё будет по-моему, или я тебя заставлю?! Молодец! Не знаю, как вам, призракам, а нам людям надо пить и есть. Я чувствую адову жажду. Пойду попью, перекушу…
— Приятного аппетита, ты только не забудь про кулон — его надо поднять со дна. Надо, Николай, сам же пони…
ЧТО ЭТО БЫЛО?
(Финальная сцена)
Аарон Дормидонтович неожиданно смолк на полуслове и где-то в отдалении послышались невнятные голоса… мужские и женские. До моего сознания стал доходить смысл этих слов:
"Николай Иванович, Николай Иванович, где вы? Ау-у. Куда вы пропали?".
Я слышал ухающие по деревянному полу шаги, но почему-то не мог вымолвить и слова в ответ, лишь жалкий, едва различимый хрип вырывался с моих вдруг пересохших губ. Руки и ноги затекли и отказывались повиноваться. И я осознал, что лежу на бетонном полу подвала в темноте! Хотя, беседуя с Аароном Дормидонтовичем, сидел и горел свет. Мне всё это пригрезилось?
В это время открылась дверь, и подвал залило ярким дневным светом. По полу замельтешили тени от дверного проёма.
— "Сюда, сюда! Здесь он! Упал! В подвале…".
По бетонным ступеням затопали ноги прибывших. Возле меня кто-то присел и, трогая за плечо, воскликнул:
"Жив! Слава богу, жив! Николай Иванович, говорить можете? Руки, ноги целы? Ну, как же вы так, Николай Иванович, как же так?".
Я почувствовал, как меня подхватили на руки, и тело отдалилось от пола, кто-то, придерживающий голову, воскликнул: "Кровь! Голова разбита".
Меня подняли наверх, и я прикрыл глаза от яркого света. Почувствовал, как меня кладут, вероятно, на кухонный стол.
"У меня аптечка в машине, Влад, живо неси сюда! Живее, Влад!".
Моих губ коснулась мокрая ткань, влага смочила губы и мне обтёрли лицо. Прибежал, запыхавшись, человек с аптечкой:
— Вот, держи… едва нашёл. Багажник захламила совсем.
— Помалкивай уже! На свою машину посмотри. Когда мыл в последний раз её?
— Она грязная, но в порядке, не то что у тебя….
— Хватит вам уже! Завелись, -осадил бранящихся басовитый знакомый голос.
— Глаза не открывайте, Николай Иванович, обработаю сейчас вашу ранку… почти ссадину….
На рану головы полилась жидкость. Перекись водорода. Динамика событий, развивающихся вокруг моей персоны, стала возвращать моему сознанию чёткость мышления, в голове стало проясняться, и я попытался приподняться.
— Лежите, лежите, Николай Иванович, глаза не открывайте, а то перекись может попасть в глазки вам. Так, вот сейчас… Кости головы целы… Вы просто ударились сильно, а так, полный порядок, ранка неглубокая. Ну вот и всё, пожалуй.
Я чуть приоткрыл глаза, привыкая к свету, сквозь прищур различил женскую голову, склонившуюся ко мне, и людей, стоящих рядом.
— Так, сейчас рану прикроем и сможете сесть. Ранка не глубокая, зашивать не надо. Ну вот и всё! Готово. Можете подниматься. Давайте помогу.
Множество рук мне помогло принять вертикальное положение. Я сидел на столе кухни. Открыв глаза пошире, попытался улыбнуться молодой женщине, заботливо занимавшейся моей головой, людям вокруг:
— Спасибо вам, можно воды? Пить ужасно хочется… Будто вечность не пил.
Из моего горла вырывался хрип, но меня поняли. К моим губам тут же поднесли бокал с водой, и живительная влага вмиг впиталась, принеся немного облегчения.
— Ещё пожалуйста, воды. Простите, пить хочется, не напился.
Мой голос стал более чётким. Не до конца осознавая реальность происходящего, я всё же почувствовал себя увереннее. Мне вновь принесли воды. Утолив жажду, я слез со стола. И сказал, что хочу выйти на веранду, на воздух.
— А мы вас вчера ждали, ждали, так и не дождались. Думали сегодня подъедете… День к концу, а вас опять нет. Решили узнать, что случилось… Жаль, что вчера не сообразили проведать….
"Может, это и хорошо, что вчера "не проведали" меня, — подумалось мне. — Не было бы тогда, возможно, этого яркого явления и содержательной, беседы с неким существом, назвавшимся Аароном Дормидонтовичем".
Я почти самостоятельно, хоть и в сопровождении соседей-спасителей, вышел на веранду и опёрся руками о перила. Сочувствующее голоса соседей гудели вокруг меня, а всё моё сознание и взгляд были прикованы к тому месту в море, где предположительно покоился на дне медальон Аарона Дормидонтовича. Так что же это было? Бред? Или же… Однозначно, как только море успокоится, поплыву и достану его.
