Когда ты — ничья, но все-таки своя
Мириам ЗАЛМАНОВИЧ
Бабочки в животе. Бабочки! Да кто их когда видел? Дурацкое какое определение. Нет, может и были в начале, кто ж вспомнит – столько лет прошло. А осколки — поди, не заметь, они здесь и сейчас: в животе, в груди, иногда – в голове, резкой болью, но чаще – пощипыванием в проплаканных глазах.
Глаза со временем можно научиться делать веселыми. Чтобы все думали, что в них живут бабочки. Это довольно просто – как в детском калейдоскопе, где из маленьких разноцветных стекляшек творились причудливые узоры. Надо было только правильно повернуть. Вот и сейчас, встанешь глазами к солнцу, оно отразится в них, прядями поиграет – и ты уже красавица, а что там у тебя на душе сдохло – кому интересно. Сама хорони!
Только смотреть искусственными бабочками на красивое нельзя. Вон, как нежно тот мужчина берет девушку за руку прямо на улице, и скользит по запястью к локтю. Тебя еще недавно тоже так брали. Крррак, и разлетелись твои придуманные калейдоскопные бабочки, оставив вместо себя проплаканные глаза.
Или праздник, например. У всех скоро праздник, они радостные будут сидеть за вкусными столами, с друзьями, с любимыми, потом такие бесстыдно счастливые пойдут смотреть на салют. А тебе не с кем! И кррррак — снова бабочки не сложились.
Конечно же есть друзья, с которыми ты… Да нет, будем честными – разве есть на свете хоть один человек, которому ты можешь показать эти осколки, когда жалкими и бесцветными валяются они на дне твоей истерзанной души? Нет таких? Вот! Теперь ты понимаешь, всю свою ничтожность? Осознала? Неудачница! Не такой уж золотой был твой любимый, а и с тем не срослось.
Фото друзей в соцсетях. Красивая пара! Сколько лет они вместе? Двадцать пять? У вас так тоже скоро было бы. А не будет! Уже никогда не будет, смирись, заруби на своем красном от слез носу. Помнишь, как мечтала ты, двадцатилетняя, как совсем старенькие, припорошенные сединой, сгорбленные годами, будете шаркать вы вместе по осеннему парку, от скамейки к скамейке, поддерживая друг друга под локоток? Не будете! И плачешь ты этой ночью одна. И прошлой тоже. А он просто все решил. Может и не просто, но решил. Не подходишь. Списана. Он решил, но не ушел, даже этим не удостоил. Просто поступил как со списанной, а теперь и ни при чем как будто. Вроде как ошибся, оступился, бывает. Ты-то знаешь почему, а другим кажется, что случайно. И вот уже ты выглядишь палачом, а он совсем как невинная жертва покорно стоит предо всеми, вот-вот голову на твою плаху положит. И глаза при этом такие грустные, что наблюдатели вопиют: «Не казни!». Да какое там, как может казнить распятый! Но там, где он тебя тихонечко распял, свидетелей не было.
Теперь ваш дом пуст. Большой дом, красивый, но зачем он тебе одной? Ходить и вспоминать, как любовно ты обустраивала здесь каждый уголок, чтобы вы были счастливы? Или чтоб с подозрением вглядываться в потенциальных спутников:
«А тебе точно я нужна, или то, что ко мне прилагается? А без этого взял бы?».
Да и как с ними общаться, с теми ухажерами – интриги, кокетство и прочее межгендерное обращение аж со времен девичества забыла – ни к чему вроде было, да и тогда брезговала.
— Вот ты можешь представить себе, что чужой посторонний мужчина берет тебя за руку?
— Вроде представляется. Бывает же иногда – протянут тебе руку для рукопожатия, не во всех случаях избежать удается.
— Это не то! Но идем дальше — вот он тебя целует.
— Ну, допустим.
— Раздевает!
— Стеснительно очень, но отстраниться же уже неудобно, да?
— И вот он…
— Нет! Невозможно! Как это? Я же его — того, другого!
— Уже нет. У тебя и справка об освобождении имеется.
— А чья же я?
— Ничья.
— Как это ничья? Так не бывает! Я не хочу привыкать быть ничьей!
И снова просыпаешься в холодном поту, а рядом пустая подушка. Его подушка. Когда-то его. Пусть ещё побудет.
Какое граффити интересное недалеко от дома нарисовали. Фонтан новый открыли в вашем скверике. Но не для тебя — ты же одна не пойдешь смотреть, не умеешь одна, никакого удовольствия. А если и заставишь себя – только расстроишься. Публично не разревешься конечно, гордая, да и привыкла уже плакать беззвучно, даже орать научилась — громко, изо всех сил, чтоб до бога докричаться – но без голоса. Чтобы детей не напугать, не побеспокоить никого, не озаботить. Поэтому просто не пойдешь. И не пожалуешься никому – интеллигенточка. Закрытая, обособленная. Когда радость и достаток – так со всем миром поделиться, всех угостить и порадовать, а беду в уголке погрызть, соленой от слез корочкой — одной. Так приучили.
Заходишь в кафе, может ароматный зеленый чай отвлечет. Заставляешь себя полистать гламурный журнал, вроде так дамам положено. И мужа нового хотеть, желательно – молодого, красивого и богатого. И туфель на шпильке хотеть положено, а тебе не хочется. Фу, пошлятина какая!
«Приговаривается к одиночеству!» — безнадежно думаешь ты.
И вдруг рядом с тобой садится крайне неприятный тип с подозрительной сумкой. Щелчок. За секунду в воображении проносится взрыв, скорбящий — тот, который уже не твой. «Бедный ты, бедный!» — сочувствуют ему. «Как же ты справишься?!». Плачущие дети (их жалко!), мама (еще жальче, «какая же я эгоистка» — с осуждением думаешь ты), и тот, который мог стать твоим, точнее ты – его, если бы у тебя хватило сил пережить весь этот ужас. Ты не без удовольствия замечаешь, что он тоже украдкой всплакнул и даже немножко жалеешь, что так вышло, а вдруг всем чертям назло у вас получилось бы. Ты впервые за долгое время чувствуешь себя нужной и любимой, тебе хорошо. Только почему же так долго тянется тишина? Осторожно открываешь глаза и видишь — тот неприятный тип что-то сосредоточенно выводит в блокноте. Ишь, грамотный, а так и не скажешь! И ретроград к тому же, у кого ещё нынче блокноты в ходу?! Еще один щелчок – стержень спрятался в "паркере", ручка вернулась во внутренний карман. Эта смерть не состоялась, придется жить дальше.
«Это я, это я — бедная! Я не знаю, как со всем справиться! Я боюсь одиночества и вообще боюсь! Очень боюсь! Что ж он меня так рано покинул? А парк? Он обещал! Пожалуйста, пусть будет как когда-то давно! Мне очень нужно тепло и покой» — хочется кричать тебе. Но нельзя кричать. Не положено. Это не похороны, а всего лишь развод. Всего лишь…
— А пойдем купим тебе красивое платье? И туфельки красивые. Те самые лодочки на шпильках. Ты себе таких сто лет не покупала
– Зачем мне было их покупать? Я и без них чувствовала себя любимой.
— А сейчас пойдем на любовь ворожить! Да-да, туфельками и платьями. С женщинами часто так бывает — ищут любовь, а находят платья и туфли. Иногда и себя находят, но это реже. А жаль, себя не имеющие и другим по-настоящему не нужны. Ты у себя есть, значит всё сможешь и будет тебе со временем тот, кто тоже у себя есть. Вот давай помечтаем!
— Я не умею мечтать.
— Что значит «Не умею»? Все люди это умеют. Помнишь, тебя бабушка в детстве учила. Ты же рассказывала, как зимой она присаживалась на твою кровать и говорила:
«Ты что такая грустная, детка? Холодно сейчас, грустно, настроения нет – подумаешь, какое событие, каждую зиму так! Давай лучше помечтаем, что скоро будет лето, мы поедем на дачу, солнышко будет светить, бабочки порхать. Мы на озеро пойдем через лес, а там белка тебе наверняка встретится. Может даже и лисица. Вот так постоит на дорожке, посмотрит на нас, а потом хвостом вильнет и будет такова! А ты на мостках с удочкой посидишь, как тебе нравится, а потом за грибами пойдешь и найдешь красавцев-боровиков. И подосиновиков, и маслят. Только сыроежек не бери, толку с них никакого!».
И ты засыпала спокойная, с намечтанным летом на сердце.
— Уже не помню…
— Не боись, ещё вспомнишь! Вот как ты видишь счастье?
— Чтоб мне было тепло!
— А что для тебя тепло? Лето круглый год? Ямайка-ноу-проблем? Майами? Бали?
— Тёплая душа рядом!
— Понимаю. И чтоб спать обнявшись, и путешествовать вместе, и разговаривать?
— Да!
— Но ты же слишком закрытая, сама до души не расстегнёшься и экстраверта рядом не потерпишь — их вечный праздник хорош в гостях, а в жизни утомляет. Так и будешь сидеть с новым интровертом по разным комнатам, а еще лучше – на разных этажах? И тебе будет тепло?
— Угу!
— Ладно. А взрослое как?
— Никак! Пока никак. А потом пусть в гости приходит!
— Ну да, представляю себе это анекдотичное: тук-тук, «Дорогая, я пришел исполнить свой супружеский долг». А потом у него начнется Альцгеймер и он станет приходить к тебе чаще. Или Паркинсон – тогда энергичней. А ещё лучше – то и другое, но чтоб, когда тебе поговорить захочется, – отпускало. Извини, это я так смущение зашучиваю, ты же знаешь, я всегда так.
— Как мне-то не знать! И, слушай, вот ещё что. Я долго думала и придумала — я не ничья. Я – своя!
— Умничка, вот наконец-то! Другое дело! Что еще заказываем?
— Чтоб за субботний стол не одной сесть и благословения чтобы муж прочитал, как положено! А потом пусть в интернет свой валит, вряд ли мне праведник достанется. Я и сама не того. Не соответствую, короче. Разве что в счет заслуг праотцов.
— Красавчика в мужья ждём? Молодого и горячего?
— Нет! Умного, теплого… И ответственного!
— О, это что-то новенькое, когда ты об этом думала – всегда сама за всё и всех отвечала?!
— Отвечалка сломалась!
— Это довод. Что ж, умных в твоем кругу много, а вот тёплый – это как повезет. Пышная свадьба, чтобы всем доказать? Лимузины-рестораны? Фамилию меняем?
— Нет, хочу скромную хупу ближайшей весной, на берегу моря, с минимумом «свидетелей по делу».
— Но как ты успеешь так быстро? Я понимаю, что себя же боишься, боишься, что потом вообще не пойдешь. Но не так же быстро? Это при твоем-то практицизме такая глупость!
— Вера!
— Ну, как скажешь…
Знаешь, а пусть тебе повезет! Достойный человек пускай встретится, чтобы во всём тебе ровня, и достойное пусть предложит. Он не станет отцом твоим детям – нет нужды, у них свой есть, но он сделает не меньше – даст им счастливую маму. А ты ему достойным ответишь, это точно. И будешь ты стоять под свадебным балдахином в теплый весенний вечер, светясь изнутри тихим счастьем, красивая особой красотой – такую не перепутаешь. Ласковый морской бриз тихо слизнет с берега все осколки. И будет вечер, и будет ночь. Наконец-то будет!
А потом будет утро и ты наконец-то почувствуешь свой покой, свой берег и свое тепло. Поблагодаришь бога, а мужу скажешь:
«Как же хорошо, что ты мне нашелся!».
Наверное, даже не словами скажешь, а одними глазами, и то — тихо, чтобы не спугнуть это счастье. Он обнимет тебя, а ты закутаешься в него, прильнув всей собой так близко, чтобы сердцем к сердцу прижаться. Вдруг покажется тебе, что у тебя на плечах не его руки, а легкие крылья огромной бабочки. Той самой, что в долгие времена твоей боли остекленела и разбилась. А сейчас, унесенная морем, она исцелилась, ожила, расцвела и потеплела. Она ласково обнимет тебя, обнимая весь мир. И ты опять почувствуешь себя в мире, а мир в себе. Только теперь будешь очень беречь этот мир, чтобы уже никогда не увидеть осколков. А бабочку ты отпустишь – зачем тебе бабочка, когда есть целый мир!
