Из армейских историй советских времен
Равиль САДИКОВ
На фотографиях — автор, ныне живущий в Израиле, во время армейской службы
Служил у нас в полку некто прапорщик — старшина второй роты первого батальона — Алексей Чичкин, но для многих из его сослуживцев он был более известен как просто — Чичкин. И не потому, что он прослужил в полку всего несколько лет или к нему плохо относились — вовсе нет, просто все так привыкли его называть.
Была у прапорщика Чичкина одна черта, о которой было хорошо известно всему личному составу нашей части, начиная от командира полка и заканчивая рядовым солдатом. Чичкин любил разыгрывать своих сослуживцев. Причем все розыгрыши имели у него масштабный характер с вовлечением большого числа людей во все его проделки.
К примеру, как-то раз Чичкин пустил слух, что в полку набирается группа добровольцев для службы в одной из африканских стран — Кот-д’Ивуаре, — более известной в народе как «Берег слоновой кости». И вы думаете, что кто-то в этом усомнился, не поверил? Ничего подобного: наутро, когда начальник штаба прибыл на службу, то он с удивлением обнаружил, что перед штабом полка выстроилась целая очередь из добровольцев, желающих отправиться в эту далекую африканскую страну — исполнять свой интернациональный долг, ну заодно и валюты подзаработать. И многие ведь до того момента даже толком и не знали, где именно находится этот самый Кот-д’Ивуар.
А вот вам другой случай: все происходило после известного всем взрыва на Чернобыльской АЭС. После злополучного взрыва на станции по полку поползли слухи, что якобы в штабе полка производится набор добровольцев для охраны радиоактивного молока на местном молокозаводе. Те, кто запишется, получат от государства двойной оклад и все предусмотренные законом льготы. Желающих, как оказалось, набралось чуть ли не больше половины полка. Но как потом выяснилось, все это были проделки все того же Чичкина — это он пустил слух о наборе добровольцев.
Чичкину ничего не стоило придумать какую-нибудь историю, да так заковыристо, что люди, как последние простофили, попадались на его удочку.
Вот и в этот раз попросили солдаты своего старшину купить им курево — сигарет в соседнем городке, так как в местном «булдыре» — солдатской чайной — весь табак, как назло, закончился. А дело было накануне выхода всего личного состава полка на плановые дивизионные учения. На утро следующего дня, с первыми лучами солнца, весь личный состав полка должен был сосредоточиться в районе проведения учений. Исключение составляла только рота музыкантов, которая должна была отвечать за охрану полка до того момента, пока весь личный состав не вернется обратно в полк. Солдаты в роте собрали деньги и вручили их своему старшине. Взяв в помощь одного солдата, прапорщик Чичкин отправился в соседний городок, чтобы купить там сигарет.
Вернулся он под вечер и у дверей батальона, как говорится, нос к носу столкнулся со старшиной третьей роты того же батальона, в котором и служил вышеупомянутый прапорщик Чичкин, а звали этого прапорщика Цибуля — точнее, это была его фамилия.
Вы скажете: «Надо же, еще одна смешная фамилия».
А по мне, самая обыкновенная фамилия. Я слышал фамилии и позаковыристей.
Но мы с вами отвлеклись…
Старшина третей роты, прапорщик Цибуля, как и прапорщик Чичкин, был также хорошим старшиной — отличником боевой и политической подготовки. И так же, как и прапорщик Чичкин, проявлял всемерную заботу о своих подчиненных: водил по субботам в баню, выдавал им мыло, исподнее белье, портянки, постельные принадлежности; в положенный срок — новый комплект обмундирования: сапоги, ХБ ; следил за гигиеной своих подчиненных и прочими их нуждами. В общем, добросовестно исполнял свой старшинский долг. К тому же Цибуля прослужил, в отличие от прапорщика Чичкина, не один десяток лет и считался опытным старшиной.
А еще были у прапорщика Цибули две небольшие слабости: первая — он был заядлым курильщиком. Я не припомню ни одного случая за время службы в полку, чтобы прапорщик Цибуля был без своей «цигарки», как он сам любовно называл сигарету, вечно торчащую у него изо рта или зажатую между пожелтевших от никотина пальцев, разве что на утреннем разводе или на общем построении роты или полка прапорщик Цибуля был неразлучен со своей «цигаркой». У него даже усы пожелтели от никотина.
Другой его слабостью была чрезмерная, если так можно выразиться, охочесть до всего дармового. Не знаю, может, сказалось голодное послевоенное детство — не могу утверждать точно, но уж больно любил прапорщик Цибуля — халяву. Всему полку было хорошо известно, что Цибуля никогда своего не упустит. Знал об этом и прапорщик Чичкин.
Так вот, стало быть, возвращается Чичкин в свою роту, а позади него солдат тащит тяжеленную коробку, полную сигарет.
— Привет Чичкин! — говорит Цибуля, поравнявшись с ним.
— Привет! — отвечает Чичкин.
— Ты, смотрю, с коробкой в роту возвращаешься, — говорит Цибуля, внимательно осматривая «поклажу» Чичкина.
— Ага, — отвечает Чичкин и продолжает свое движение.
А Цибуля не отстает.
— А что за коробка? — спрашивает он, не сводя своего взгляда с картонной коробки. — Сухпай?
Его старшинское чутье подсказало ему, что неспроста старшина второй роты Чичкин возвращается в роту с такой большой коробкой. Ему стало любопытно, что именно находится в этой самой коробке. Чичкин благодаря своему природному чутью, выработанному у него за годы подтрунивания и подначивания сослуживцев, знакомых и не совсем знакомых людей, тут же смекнул, что может легко разыграть чересчур любопытного и назойливого старшину третей роты Цибулю. Нужен было только выбрать правильный момент.
Чичкин сделал как можно более безразличное выражение лица и, придав голосу как можно более равнодушный оттенок, произнес:
— Неа. Табачное довольствие.
Сцена напоминала сорвавшегося с цепи, давно не кормленного огромного лохматого пса. Цибуля схватил за рукав кителя прапорщика Чичкина, не давая ему скрыться за массивными дверями, ведущими в батальон.
— Какое табачное довольствие? — с трудно скрываемой дрожью в голосе спросил Цибуля.
— Ясный пень какое — обыкновенное, — съязвил Чикин, высвобождая рукав из рук Цибули. — Получил на складе, перед выходом на учение мне командир роты приказал.
Цибулей на какое-то время овладел столбняк. Его лицо стало вытягиваться в длину, а глаза округлились до невероятных размеров, и казалось, что они вот-вот готовы выскочить из собственных глазниц. При этом левая сторона лица Цибули начала судорожно подергиваться. Как он, старшина роты, прослуживший не один десяток лет на военной службе, и мог не узнать о причитающемся ему табачном довольствии. Упустить возможность получить со склада целую коробку сигарет и причем — даром. Это было бы настоящим расточительством с его стороны.
— Как… — только и смог проговорить он.
Чичкин сделал вид, что не заметил изумленного выражения лица прапорщика Цибули, изобразив на своем лице полное равнодушие, будто он не придал никакого значения непонятному восклицанию Цибули — «Как!». Его рука привычно потянулась к ручке двери — и в этом момент Цибуля, придя в себя от первоначального шока, вцепился своими пальцами в руку Чичкина с такой силой, что Чичкин едва не вскрикнул от боли.
— Ты что, дурак? — сказал Чичкин, выдергивая свою руку и тряся ее. — Больно же!
— На каком складе? — спросил Цибуля, в его глазах появился пугающий блеск. Он совершенно не обратил внимания на оскорбительное высказывание Чичкина в его адрес.
— На обыкновенном, — с деланным раздражением в голосе ответил Чичкин. — Говорю тебе — табачное довольствие, перед выходом на учение. А ты что, еще не получил?
Чичкин сказал это как можно более убедительным тоном.
Наблюдающему со стороны могло бы показаться, что это сцена расставания двух поссорившихся влюбленных, и один из них при этом очень тяжело страдает — такое выражение лица в эту минуту было у прапорщика Цибули. Чичкин хотел было еще что-то добавить, но Цибуля был уже далеко. С несвойственной ему быстротой он уже мчался в направлении продовольственного склада. А спустя чуть более четверть часа возле этого самого склада уже собралась целая толпа народу в надежде получить, как они все полагали, причитающееся им — табачное довольствие.
Я уже упомянул, что время суток близилось к вечеру, и начальник продовольственного склада, как и полагалось начальникам склада, давно закрыв двери на большой амбарный замок, быстро растворился за пределами КПП полка.
Не оказалось на месте заместителя командира полка по тылу. Он, как и его подчиненный, так же бесследно исчез в недрах КПП. Не дали результатов и все попытки отыскать следы начальника тыла и его подчиненного дома. Жёны обоих мужчин были убеждены, что их мужья несут тяжёлую и нелёгкую службу на благо своей родины и задерживаются на службе. На что им было заявлено, что вот уже более часа, как целая толпа разъяренных старшин тщетно пытается разыскать следы обоих «добропорядочных» отцов семейства. И что никто не может внятно объяснить, в каком именно направлении эти двое доблестных военнослужащих устремили свои стопы.
Начальник склада появился на службе намного раньше назначенного для сбора времени. Судя по свежей ссадине, которая была у него под левым глазом, вечер у него выдался не легким…
А что касается заместителя командира по тылу, то его можно было несколько раз видеть бегущего через плац с огромной дубиной наперевес. Причем он бежал довольно-таки резво, несмотря на свой избыточный вес и внушительный животик, размахивая ей во все стороны, словно кавалерист, скачущий верхом на коне с шашкой и кроя всеми знакомыми ему нецензурными выражениями старшину второй роты первого батальона, прапорщика Чичкина, которого он преследовал.
Дело было в том, что заместитель командира полка по тылу вернулся домой слишком поздно, и от него сильно пахло женскими духами. Он попытался объяснить жене, что его задержали на службе…
Со временем всё дело, конечно же, улеглось, хотя Чичкину досталось, как говорится, на орехи, начиная от командира его роты и заканчивая замполитом полка и командиром части.
Его даже вызвали на ковер в штаб.
Я увидел его, проходя мимо штаба. Он что-то писал на листе бумаги шариковой ручкой. Когда я подошёл ближе, то заметил, что лицо Чичкина было чересчур серьезным.
— Привет! — сказал я. — Как жизнь?
— Объявили выговор без занесения в личное дело, — сказал он, поглядывая на окна командира полка, смотрящие со второго этажа штаба в сторону полкового плаца.
— Да, — сказал я. — Круто.
— Переживу, — сказал Чичкин и протянул мне листок.
«Продается женская мохеровая кофта. Обращаться во второй половине дня, после 19.00» — гласила надпись на листе, и ниже был указан домашний номер телефона заместителя командира полка по тылу.
Вечером, возвращаясь со службы, я увидел на фонарных столбах несколько таких объявлений, и это в эпоху всеобщего дефицита, когда на дворе вовсю «цвела» перестройка, а на прилавках советских магазинов был полный голяк — пусто. Что было потом, думаю, что вам не стоит объяснять. Но это уже совсем другая история.
