Откровенное интервью нашего корреспондента с гроссмейстером и его женой
Дина РАДБЕЛЬ
В российский прокат вышел фильм "Чемпион мира". Много о нем говорят. Очень много. Пока я его не видела, судить об этой киноленте не могу. Зато могу предложить вашему вниманию уникальное интервью с Виктором Корчным – судя по всему, главным антигероем фильма. Корчной сбежал из СССР из-за Анатолия Карпова. Как вы уже поняли, я не знаю, как эта история преподносится в фильме, хотя предположить можно.
Мне несказанно повезло пообщаться с Виктором Львовичем, хотя, как всем известно, он всячески избегал давать интервью. Корчной не любил Россию, в последнее время приезжал в Москву крайне редко, инкогнито. Меня предупредили, что особенно гроссмейстер не жалует российских журналистов. Я караулила его у гостиницы "Космос" два дня, а погодка была как сейчас…
Виктор Корчной спустился в фойе гостиницы с озабоченным видом и небрежной улыбкой на лице. Позже, во время разговора, я поняла: если улыбка переходит в громкий смех, значит, ты принят, ты с его «шахматного поля». Но пока он дежурно улыбался… И я дежурно спросила:
— Как жизнь?
— Хорошо. Всего было предостаточно. Вместить мою жизнь в интервью не получится, наш разговор вряд ли будет продуктивным. Огромная жизнь позади…
— Согласна, но давайте все-таки попробуем. Где вы сейчас живете?
— В немецкой части Швейцарии, недалеко от Цюриха.
— Эмиграция сразу началась со Швейцарии?
— Не эмигрировал я! Я бежал! В английском языке есть два слова – immigrate и to be basked. В 70-х не эмигрировали! Поехал играть в Амстердам на международный турнир, попросил политического убежища. Отказали. Дали только вид на жительство. Переехал в Швейцарию. Получил политическое убежище и позже гражданство. Вот живу здесь больше тридцати лет.
— Вы оставили в Ленинграде семью, шестнадцатилетнего сына… Они понимали, что вы никогда не вернетесь?
— Конечно. Жена меня во всем поддерживала, сыну пытался объяснить, но что он мог тогда понять? Они оказались в тяжелейшем положении, но не было другого выхода.
Я собирался будто в обычную командировку. Практически без вещей, взял только письма и фотографии. Письма спрятал на дне чемодана среди шахматных реликвий. Таможенников мое эпистолярное наследие не заинтересовало. Меня никогда особенно не проверяли, я свободно вывозил любимые книги Солженицына, Пастернака, Мандельштама, Ахматову. Спросите, почему? Никого не интересовало, что я читаю, я же шахматист, спортсмен. Но именно эти письма меня спасли, стали главным козырем. В конвертах лежали анонимные послания с оскорблениями и угрозами, меня называли грязным, отвратительным жидом, еврейской мордой, грозились избить… Такие письма я начал получать, когда возникла фигура Анатолия Карпова. И я очень наделся, что письма помогут получить политическое убежище, послужат доказательством, что на родине ко мне плохо относятся.
— Ваше решение уехать было спровоцировано не только письмами, если не ошибаюсь, но и сложившейся ситуацией. У вас отобрали корону чемпиона мира, не дали сыграть с Робертом Фишером, выставив как претендента на чемпионство Карпова. Фишер неожиданно отрекся от королевского престола. Игры в результате не было, и Карпов, таким образом, автоматически, без борьбы был провозглашен двенадцатым королем шахмат.
— Так и есть. Карпова назначили чемпионом мира (!), это отвратительно, несправедливо! Все дальнейшие соревнования потеряли всякий смысл. В 1974 году я решил бежать, бежать в страну, где мне дадут возможность играть и в честной борьбе доказать, что у меня нагло отобрали корону. Кстати, сам Карпов через министра спорта Ивонина одобрил мою поездку на турнир в Голландию. Мой побег — это желание играть в шахматы и только. Я не был диссидентом. Не думал о колбасе. Но сегодня, оглядываясь назад, чувствую себя в каком-то смысле виноватым, что тогда начался массовый побег из СССР. Нас, невозвращенцев, было более 40 тысяч. И все эти люди исчезали, никто в Союзе больше ничего о них не слышал. Я же играл с советскими шахматистами, обо мне вынуждены были говорить и писать. Так невольно я стал единственным беженцем, подтвердившим, что не все на Западе пропадают. Интеллигенции нужен был такой пример, чтобы поверить в себя и вырваться из страны.
Первые годы эмиграции были связаны только с евреями, и только в конце 70-х годов побежала интеллигенция других национальностей. Да, я считаю себя первопроходцем. В некотором смысле я был застрельщиком перестройки, хотя именно Горбачев, когда пришло время лишать меня советского гражданства, в качестве секретаря ЦК КПСС подписал документ.
— И вот сбылось: Швейцария – родина, шахматы – жизнь. И больше не рассматривались другие возможности и варианты?
— Если бы с шахматами не сложилось, я бы преподавал историю где-нибудь на Колыме. Почему историю? Я окончил исторический факультет университета. Почему на Колыме? Не укладывался в рамки поведения советского гражданина, рано или поздно меня бы туда отправили.
— Бог вас миловал. Зато у вашего сына были проблемы…
— Игоря выгнали из института. Посадили. Он отказался служить в советской армии, за это «отслужил» три года в тюремном заключении. Я находился в Швейцарии, к тому же еще был бесправным, не мог к ним приехать ни под каким видом. Жизнь моей семьи в Ленинграде превратилась в тюрьму, их не выпускали ко мне, обвиняли в антиобщественных акциях, они не могли жить полноценной жизнью.
Корчной неожиданно встал. К столику, где мы сидели, подошла нарядная, ухоженная дама. Улыбнувшись, выронила «здрасте».
— Это моя жена Петра Лееверик, – голос Корчного неожиданно поскучнел. Он пододвинул стул, она присела, тихо, не переставая улыбаться. Также тихо заказала чай. Неожиданно Виктор Львович заговорил о чем-то отвлеченном, ни о чем. Так говорят, когда уже сказать нечего. О непогоде. О плохих дворниках. О московских таксистах, с которыми трудно договориться. О людях, которые не очень вежливы и еще про кучу всяких – НЕ.
— Петра знает русский? — с трудом вставила я.
— Знает.
— Может, продолжим? Поменяем вектор разговора? Расскажите о вашей прекрасной спутнице Петре.
— Петра достойна отдельного интервью, целой книги. В двух словах: она — немка, была арестована в Австрии в 1945 году по обвинению в шпионаже и в антикоммунистической деятельности, ее выслали в Сибирь, в лагерь на 10 лет… Годы спустя лагерное прошлое обернулось привилегий и помогло Петре устроить свою жизнь, ну, и нам познакомиться. Она стала моей секретаршей, психологом, телохранителем, Музой, тростью, зонтиком, стаканом воды… Журналисты не могли успокоиться. В газетах писали: «Зачем Корчной вызывает семью, когда рядом она, он что, собирается жить на две семьи?». Не спрашивайте. Им не ответил. И вам не отвечу.
— Вы в официальном браке?
Петра: В браке больше пятнадцати лет, вместе — больше тридцати.
— Редкий случай. Обычно браки строятся на пике любви.
Петра: Браку предшествовал бурный роман. Но мы поженились, когда роман закончился. Не спрашивайте, почему. И не спрашивайте Виктора о любви. Он не знает, что такое любовь. Почему многие шахматисты одиноки? Они не толерантны. Кто-то в браке должен быть жертвой. Только не шахматист. Жертва я. Я знала, на что иду.
— Как вы познакомились?
Петра: В шахматах я любитель, в 1976 году в Цюрихе в сеансе одновременной игры встретилась с Виктором. Он сделал свой ход. Я свой. Так все и началось. Но как только мы ближе познакомились, шахматы бросила. Честно говоря, я нарочно все так подстроила, села играть, чтобы с ним познакомиться. Мне была известна его история, я чувствовала, что это мой по духу человек. По своему опыту я знала, как сложно жить в новой среде, одному. Корчной был моим шахматным кумиром, хотелось помочь, поддержать, не хотела, чтобы его эксплуатировали, обманывали. Я перевезла Виктора из Голландии в Швейцарию. Мы живем вместе, в одной квартире.
— Виктор Львович, как сложилась жизнь вашей первой семьи?
— Жена умерла. Сын живет во французской части Швейцарии. Он в порядке, работает компьютерщиком. Но как же долго я их ждал! Помню, как в Цюрихе на аэродроме читал открытое письмо Брежневу, потом на пресс-конференции в Маниле привлек всех, к кому только можно обратиться, умолял, чтобы нам помогли. Кроме просьб, вызовов, обращений – что я еще мог сделать? Я сам получил швейцарское гражданство только в 1992 году, это через 14 лет! Но вот советского гражданства меня лишили через полтора года. По существу, я не имел никаких прав, ничей гражданин, но шахматист. С этим было непросто жить – «я — никто и никого не представляю». Под каким флагом мне играть или вообще без флага? Какой страны гимн должен звучать перед игрой? Как человек без родины, флага и гимна, на Филиппинах я выбрал «Оду к радости» Бетховена.
Петра: Правильно сделал. Десять лет я вставала и ложилась под звуки советского гимна, достаточно за него расплатилась.
— Швейцария – трудная страна, — Корчной натужно улыбнулся, — для получения гражданства сдают экзамены на английском языке, вопросы очень сложные. Они правы. Если ты хочешь стать гражданами страны, проникнись духом, историей, конституцией. Мы живем в маленьком городе, население 13 тыс. человек, 43 национальности. Швейцария очень гостеприимна. Не мне рассказывать вам о Москве, но вот что я заметил: русский народ был гостеприимным, когда правительство не отличалось гостеприимством. Теперь – наоборот. Наверное, это плохо прозвучит, но у меня даже не было ностальгии. Не надо одиночество путать с ностальгией. Моя родина там, где мне комфортно играть в шахматы. Я безродный космополит. Тосковал не по родине – по людям, кого я знал, но их уж нет. Они не уехали и не выжили.
Читайте в тему:
— И все-таки, вы же счастливый человек?
— Я бы никогда не назвал себя счастливым человеком, счастливый — не имеет будущего. Сам себе я казался привилегированным советским человеком. В Союзе любой шаг имел политическую окраску, чем длиннее шаг – тем ярче его окраска. Для серьезного шага надо было созреть, я жалел, что был незрелым слишком долго. Еще в 1966 году на турнире в Германии мне предложили не возвращаться в СССР, я отказался, и потерял 11 лет человеческой жизни!
На воротах Освенцима было написано «Каждому свое», на воротах другого нацистского лагеря «Работа делает человека свободным».
Петра схватила мужа за руку, будто пытаясь защитить:
«Каждый получает то, что заслуживает. Так, кажется, сказано в Библии».
Виктор Львович неожиданно расхохотался, громко, по-детски. За этим смехом пряталось что-то далекое, сокровенное, и «ухватившись» за этот детский смех, я спросила:
— Вы себя маленьким помните?
— Давно не вспоминал. Я начал развиваться, когда отца уже не было, он погиб на фронте, в тридцать один год. Он и научил меня играть в шахматы. Мы жили в блокадном Ленинграде, сначала меня вывезли, а потом снова вернули в блокаду. Помню зиму 1941-42 годов, когда подожгли склады с питанием, дома не отапливались, дворники не убирали снег, ходить было невозможно. Мне — десять лет, в руках два ведра, иду на Неву за водой. У меня была мама, мачеха… Лучше оставить в стороне подробности.
Увлечение шахматами отвлекало меня от реальной жизни. В шестнадцать лет я пошел получать паспорт: мать еврейка, отец родился в Украине, есть польская кровь, значит, большая часть еврейской крови. Сказал: «Запишите меня евреем». Дома моя мачеха, еврейка, устроила скандал, мол, ничего я не понимаю, и побежала к управдому с просьбой написать, что я — русский. Годы спустя моего сына надо было записывать в школу. Кто я – понятно, а мать армянка. Решил, пусть будет армянином. Пришел домой, теперь моя жена, армянка, устроила скандал. Надо – говорит – записать сына русским. Так и сделали. Конечно, в Советском союзе существовала разница между правами и обязанностями тех или иных национальностей. Но в моем мозгу, занятом шахматами, не было для всего этого места.
— Вы умеете проигрывать?
— Нет. Все поражения незабываемы, болезненны, мучительны. Карпову проиграл мучительно, Петросяну, Спасскому… Поражение – это не только проигранная партия. Карпов на матч за мировое первенство в Багио прибыл с огромной свитой, и космонавт при нем, и повар, и массажист, и врач–гипнолог. Но больше всего меня удивили его ногти! С маникюром! В СССР гордились грубыми, рабочими руками. Карпов стал первым наманикюренным гроссмейстером, наманикюренным членом ЦК комсомола… Ха-ха! Мы жили в стране, где мужчины просто стригли ногти, и я стриг, как все. Карпову дали все – от космоса до маникюра. Это тоже можно рассматривать как поражение. Мне же не дали. Переживал. Одно время даже начал пить.
— Чем живете сегодня?
— Живу для себя. Имею право. Мне трудно представить людей, которые делают для окружающих больше, чем для себя, или для себя меньше, чем для других.
Живу жизнью активного пенсионера. Молодым даю тренинги. Играю меньше, чем раньше, я же избалован, меня должны приглашать персонально, за гонорары. Таких турниров все меньше и меньше. Много хожу пешком, принципиально не пользуюсь транспортом. Десять километров до цели? Иду десять. Люблю читать книги по психологии. Благодаря одной из них десять лет назад бросил курить. Утром встал, вечером уже не курил.
— Могли бы вы назвать игру, которая стала для вас прощальной?
— Наверное, в 1981 году, когда заявил, что больше никогда не буду играть с Карповым. «Плох тот солдат, который не хочет стать генералом». Так и получилось. После этого заявления исчезла перспектива. Отказавшись встречаться с Карповым на высшем шахматном уровне, я потерял будущее, попрощался с высокой шахматной жизнью.
— Были ли в вашей жизни люди особого значения, заслужившие особого упоминания?
— Петра…
— Значит, тихие семейные радости — это про вас?
— Мне однажды посвятили эпиграмму, очень точную: «Другие, разменяв фигуры, давно льют в кофе молочко, а он мятежный ищет бури, как — будто в буре есть очко».
— БОльшую часть жизни вы прожили с чувствами победителя или побежденного?
Виктор Львович внимательно на меня посмотрел, и, вдруг заговорил на английском языке. Это были стихи, но чьи?
— Не понимаете? Не узнаете? Плохо, это же Маяковский! Вы все время пытаетесь влезть мне в душу! Плохо!
Петра не дала ему договорить:
— Вы поймите, у нас такого интервью никогда не было. Не обижайтесь, что Виктор, возможно, пытался говорить о том, о чем ему удобнее. Мы довольно часто встречаемся с журналистами, там, у себя. Обычно как? Читают вопросы по бумажке и никаких импровизаций. Вы же пытались проникнуть в его внутренний мир… Виктор – очень замкнутый человек, очень закрытый… Он не пустит! Хотя вас ведь немного пустил…
ОТ РЕДАКЦИИ
Зная непростой характер Виктора Львовича, мы можем только поаплодировать профессионализму и душевным качествам автора, сумевшей разговорить этот неприступный утес.
А поскольку фильм "Чемпион мира" на израильские киноэкраны в ближайшее время едва ли выйдет и вряд ли многие наши читатели захотят посмотреть это идеологически выдержанное творение Алексея Сидорова, Леонида Верещагина и Никиты Михалкова по интернету, обратимся к Википедии для описания новинки российского кинопроката.
Фильм рассказывает о шахматном матче за звание чемпиона мира между Анатолием Карповым и Виктором Корчным в октябре 1978 года на курорте Багио на Филиппинах.
Но вначале — 1961 год. Гроссмейстер Корчной даёт сеанс одновременной игры в городе Златоуст. Он спрашивает мальчика Карпова, почему он не взял ферзя. Мальчик отвечает:
«Неспортивно. Вы же зевнули».
Корчной делает ход ферзём и говорит:
«Чемпионы ошибок не прощают. Сейчас у тебя безнадёжно».
1974 год. Заканчивается последняя партия финального матча претендентов Карпов — Корчной. Президент ФИДЕ Эйве объявляет, что Карпов бросит вызов чемпиону мира Роберту Фишеру. Однако ФИДЕ не принимает условий Фишера, ликующий Батуринский приносит ошеломлённому Карпову телеграмму Эйве, где Анатолия объявляют чемпионом мира. Карпов, услышав, как его называют «бумажным чемпионом», у которого не было бы шансов против Фишера, решает показать себя и выигрывает турнир за турниром. Чемпион тайно встречается на черногорском острове Свети-Стефан с Фишером, но у них не получается договориться о проведении матча. Фишер говорит, что Карпов должен продвинуться как никогда дальше и дарит ему картину, где Морфи играет с дьяволом.
Перед зарубежным турниром Корчной даёт интервью, где уничижительно отзывается о способностях Карпова. Его вызывают в спорткомитет СССР, где председатель Градов и его помощник припоминают ему все его грехи. У кассы Корчной узнаёт, что ему понизили гроссмейстерскую стипендию с 300 до 200 рублей. Находясь за границей, Корчной заходит в полицейский участок и просит политического убежища. Неожиданно в матчах претендентов Корчной одного за другим сокрушает советских гроссмейстеров: Петросяна, Полугаевского, Спасского. Карпов не соглашается на предложение Градова отказаться от матча с «предателем и отщепенцем» Корчным. Жена Карпова сообщает мужу, что её перевели из кордебалета в солистки и призывает мужа принять предложение Градова, но тот, поняв, что её подкупили, уходит от неё.
Перед пресс-конференцией Карпов сообщает Градову, что будет играть и соберёт свою команду. Градов соглашается, пообещав в случае проигрыша стереть в порошок Карпова. Врачи сообщают Карпову неутешительную весть: его тяжелобольному отцу осталось месяца два жизни. Карпов и его команда улетают в Багио. Матч получается очень грязным, соперничающие стороны обвиняют друг друга во всех грехах. Карпов вызывает Корчного на тайную встречу, где Корчной объявляет, что корона по праву принадлежит ему. Отцу Карпова становится всё хуже, от пребывания в дождливых тропиках устаёт вся команда, над домом Карпова по ночам кружит вертолёт, мешая ему спать. Голова Карпова отказывается соображать, уже достигнув счёта 5:2, он проигрывает три партии подряд. Корчной ликует. Брежнев обещает Градову, что опустит его и Карпова на дно.
В этот момент приезжает космонавт Севастьянов и забирает Карпова в Манилу на баскетбольный финал СССР — Югославия. Карпову удаётся развеяться и впервые нормально заснуть. Он решает, что Корчной, играя чёрными, не будет уравнивать игру, а постарается добить соперника и выберет обоюдоострую защиту Уфимцева. Карпов звонит жене и просит её найти в его архиве партию, где неизвестный мастер победил Таля. В ходе решающей партии Корчной попадается в ловушку Карпова и на следующий день сдаёт партию. Команда ликует, Карпов примиряется с женой.
В ролях: Иван Янковский — Анатолий Карпов, Константин Хабенский — Виктор Корчной, Диана Пожарская — Вероника, жена Карпова, Фёдор Добронравов — отец Карпова, Владимир Вдовиченков — глава спорткомитета СССР Градов, Виктор Сухоруков — руководитель команды Карпова В.Д.Батуринский, Виктор Добронравов — сотрудник КГБ в команде Карпова Сергей Максимов, Александр Филиппенко — Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев.
В 2019 году фильм вошёл в список 14 кинопроектов, которые получат финансовую поддержку Фонда кино. Съёмки начались в июле 2020 года.
Российские критики разгромили фильм; он получил преимущественно отрицательные оценки. Резко негативные рецензии опубликовали Фильм.ру Meduza (Антон Долин), "Комсомольская правда", Кино Mail.ru, "Новая газета", "Фонтанка"; как средний, невыдающийся фильм оценили "КоммерсантЪ", "Аргументы и факты", "7 дней".
Многие авторы отмечали идеологизированность картины, в которой, по их мнению, Корчной выставлен злодеем, а Карпов — идеальным патриотом. Так, Долин пишет:
«Корчного в фильме открыто называют злодеем и предателем. Хабенский будто сошел со страниц журнала „Крокодил“ образца 1970-х».
Денис Корсаков отмечает:
«Янковский вынужден играть очень правильного и слегка деревянного комсомольца».
Юлия Шагельман («Коммерсант») пишет, что фильм не о шахматах, о которых режиссёру неинтересно снимать, а о холодной войне, которая ведётся в российском патриотическом кино.
Если бы Виктор Львович не покинул этот мир, скончавшись от инсульта в Швейцарии 6 июня 2016 года на 86-м году жизни, представить его реакцию на этот фильм было бы несложно. Впрочем, скорее всего он попросту не стал бы его смотреть.
* * *
В статье, посвященной Корчному, приводится довольно подробная история его изгнания из Советского Союза.
По свидетельству самого Корчного, ещё в 1966 году на турнире в Германии ему предложили не возвращаться в СССР, но тогда он отклонил это предложение, о чём впоследствии сожалел: «потерял 11 лет человеческой жизни».
Неуживчивость вкупе со спортивными успехами делала фигуру Корчного неудобной для советского спортивного руководства, но до 1974 года он продолжал успешно выступать.
В 1974 году после проигрыша претендентского матча Анатолию Карпову Корчной дал интервью в югославской печати и агентству ТАНЮГ, в котором допустил негативные высказывания в адрес победителя, а главное — дал понять, что его проигрыш был результатом давления «сверху». Реакция руководства Спорткомитета СССР, находившегося полностью на стороне Карпова, была крайне резкой. Было опубликовано коллективное письмо гроссмейстеров, осуждавших Корчного, ему уменьшили размер стипендии и запретили выезжать из СССР. Через год, как ни странно, благодаря содействию Карпова Корчной снова стал выездным.
После этого, как только у гроссмейстера появилась такая возможность, в 1976 году во время шахматного турнира IBM в Амстердаме он, получив от Макса Эйве гарантии, что его шахматные звания и возможность выступать останутся в неприкосновенности, отказался возвращаться в СССР, попросив политического убежища в Нидерландах. Сам Корчной говорил, что основной причиной такого решения было желание продолжать играть в шахматы и бороться за титул чемпиона мира, в то время как Шахматная федерация СССР предпочла делать ставку на более молодых гроссмейстеров и возможностей для Корчного участвовать в международных соревнованиях высокого ранга становилось всё меньше.
В Нидерландах Корчному отказали в политическом убежище, дав только вид на жительство. Некоторое время он жил там, затем его приглашали в США, но он отказался и, наконец, поселился в Швейцарии, где получил политическое убежище, а позже — гражданство. 28 декабря 1978 года был лишён советского гражданства.
Жене Корчного Белле (Изабелла Егишевна Маркарян; 1931—1995) и сыну Игорю (род. 1959) было отказано в выезде из СССР (они четыре раза подавали заявление на выезд в Израиль). По этому поводу, по запискам КГБ (№ 1167-А от 12.06.1978 и № 2093-А от 30.10.1978.) вышло специальное постановление Секретариата ЦК КПСС «О нежелательности выезда за границу семьи невозвращенца Корчного В. Л. и антиобщественных акциях членов его семьи». Игорь был исключён из института, его попытались призвать в армию, но он уклонялся от призыва в течение года (после службы в армии ему могли на законном основании запретить выезд из СССР как потенциальному носителю военных секретов), после чего сдался властям, был арестован и осуждён на два с половиной года заключения за уклонение от призыва. Хотя само по себе осуждение было формально законным, обставлено оно было как явное сведение счётов. Вышло даже специальное сообщение ТАСС:
«Состоялся суд над сыном известного своим скандальным поведением гроссмейстера Корчного».
Попытки гроссмейстера добиться освобождения сына и разрешения на выезд семье с помощью писем Л.И.Брежневу и обращений к «интеллигенции СССР» ни к чему не привели. Лишь через шесть лет семья (жена, сын и приёмная мать) смогла выехать.
Предпринимались попытки добиться пожизненной дисквалификации Корчного, бойкотировать его. Имя Корчного старались не упоминать в советских СМИ, во время матчей на первенство мира с Карповым его именовали «претендент», что превратило это слово в своеобразное ругательство. Официального бойкота Корчному никто не объявлял, но в некоторых случаях советские шахматисты демонстративно отказывались от участия в международных турнирах, если в них играл Корчной, ставя организаторов перед выбором: либо не позволять Корчному выступать, либо советская делегация бойкотирует турнир. При этом представители советских спортивных организаций заявляли:
«Никакого бойкота нет, просто наши шахматисты не хотят встречаться с Корчным и совершенно самостоятельно отказываются ездить на турниры, где он выступает».
Благодаря усилиям западных организаторов не все поддавались на шантаж и Корчной имел возможность играть и зарабатывать себе на жизнь, однако, по подсчётам журналистов, из-за бойкота гроссмейстер лишился возможности участия в нескольких десятках турниров. Иногда страдали и посторонние. По утверждению Корчного, его друг, английский гроссмейстер Майкл Стин, за дружбу с гроссмейстером-невозвращенцем подвергся преследованию у себя на родине и после того, как ему не позволили участвовать в чемпионате Лондона, оставил шахматы.
Когда после побега из СССР Корчной продолжил успешно выступать и занимать высокие места в турнирах, его имя стало часто упоминаться в среде антисоветски настроенных эмигрантов. Но сам Корчной себя диссидентом никогда не называл. В книгах и интервью он подчёркивал, что единственной причиной эмиграции для него было желание продолжить профессиональную карьеру шахматиста, а единственной причиной выступлений против СССР, в том числе весьма резких, — давление с советской стороны.
"Миллионы считают меня диссидентом, человеком, который боролся за то, чтобы Советский Союз распался, — писал он. — Но это не так. Я просто хотел играть в шахматы. И бежал из Союза, потому что моей карьере угрожала опасность. Не я первый начал, это советские власти втянули меня в войну. Можно считать так: борясь против СССР, я боролся за себя".
В 1990 году вместе с другими диссидентами, лишёнными советского гражданства, Корчной был реабилитирован и восстановлен в гражданстве. Ему предлагали вернуться, но он категорически отказался, хотя после 1990 года несколько раз бывал в России на шахматных турнирах.
В своих книгах Корчной рассказывает о травле, развёрнутой Советским Союзом против него после первого матча за шахматную корону с Анатолием Карповым. Был крайне резок в суждениях, приводил много примеров «нечистоплотного» поведения великих шахматистов, с которыми ему приходилось иметь дело («Записки злодея»). Высказывал обиду на многих советских шахматистов, но особенно негативно говорил об Анатолии Карпове. Утверждал в интервью, что осуждающее его письмо в 1974 году было инспирировано Тиграном Петросяном. Некоторых из тех, к кому относился в целом спокойно, всё же упрекал в соучастии в неблаговидной деятельности Шахматной федерации СССР. Так, Корчной говорил:
«Я, естественно, союзник Каспарова в его противостоянии Карпову. Но вместе с тем, когда Каспаров братался с Кампоманесом ради достижения своих целей, мне становилось тошно…».
В 1972 году Корчной (вместе с М. Талем, Ю. Авербахом, М. Таймановым и А. Котовым) снялся в фильме «Гроссмейстер» (Ленфильм, сценарий Л. Зорина, реж. С. Микаэлян) в роли тренера главного героя — шахматиста Сергея Хлебникова (Андрей Мягков). После отъезда Корчного из СССР фильм был снят с проката.
Во время раскола мирового шахматного движения Корчной выступил в поддержку ФИДЕ, возглавляемой Кирсаном Илюмжиновым, и тех нововведений, против которых высказывались инициаторы создания ПША.
