К юбилеям израильского журналиста Владимира Ханелиса
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ
Владимир Ханелис – живая, талантливая, активно путешествующая и продолжающая творить история русскоязычных СМИ Израиля. В минувшем году он отметил 75-летний юбилей и 60-летие с начала журналистской деятельности. А в нынешнем феврале исполняется 45 лет со дня прибытия на Землю обетованную. Чем не повод для интервью с коллегой?
— Владимир, прежде всего, поздравляю с чередой юбилеев. Не ощущаете ли вы в связи с этим некоторую забронзовелость?
— Ощущаю некоторую замшелость…
— Давайте начнем…
-…С биографии. Чтобы читателям было понятно, как сказал когда-то Михаил Горбачев: "Ху из кто…".
Я родился в ноябре 1946 года в Одессе. Образование получил в "сумерках" – окончил вечернюю школу, затем вечерний факультет "Финансы и кредит" Одесского института народного хозяйства. С пятнадцати лет работал: на автобазе, в кукольном театре, на вычислительном центре. Печатался в областных газетах. В 1970 переехал в Ригу. Работал литсотрудником в многотиражной газете завода ВЭФ. Служил в Калининграде корреспондентом в газете "Гвардейская слава" 1-й гвардейской, Пролетарской дивизии. (В начале ВОВ ею командовал Герой Советского Союза генерал Яков Крейзер. Недавно в Израиле состоялась посвященная ему конференция, вышла книга, а в Лоде именем Крейзера названа улица). Потом работал зав. отделом промышленности в республиканской газете "Советская молодежь".
С 1977-го живу в Израиле, в Бат-Яме. Служил в ЦАХАЛе (резервист) водителем патрульного джипа. Работал в службе безопасности Алмазной биржи в Рамат-Гане. С 1983 г. редактор, а с 1988 по 1991 гг. – главный редактор международного еврейского журнала "Алеф". Редактор журналов "Круг", "Израиль сегодня", "Сабра". В 1999-2002 – корреспондент газеты "Вести" в странах СНГ. В 2002-2006 – собкорр. газеты "Известия" (Москва) в Израиле.
Публикуюсь в СМИ и на электронных сайтах Израиля, США, России, Украины, Грузии. Автор трех сборников абсурдистских, мистических и фантастических коротких рассказов: "Космический эксперимент" (Тель-Авив, 1980), "Тот, с кем происходит чудо" (Иерусалим, 2003), "В нашем странном городе" (Иерусалим, 2016); книг "Родились и учились в Одессе. Материалы к энциклопедическому словарю" (Иерусалим, 1-е изд., 2010, 2-е изд., 2013) за которую получил несколько международных наград и премий; "Ну, Альцгеймер, погоди! Замечания из жизни – смешные истории, байки, шутки" (Иерусалим, 2019, диплом Премии Ильфа и Петрова). К своим юбилеям издал двухтомник "150 интервью и один репортаж".
Вот так, примерно на 75 газетных строчках изложил вам 75 лет жизни…
— Два загадочных факта вашей биографии: почему вы, одессит, вдруг уехали в Ригу? И чем вы занимались в службе безопасности Алмазной биржи?
— Давид Ойстрах на вопрос: "Что нужно для успеха?" ответил: "Первое – родиться в Одессе. Второе – вовремя из нее уехать…". Биографии сотен одесситов подтверждают правоту его слов.
В ответ на второй вопрос приведу цитату из своего рассказа "Три индейца":
"Работа наша простая, хотя в ней есть риск. За него платят. Все правильно, и почти справедливо. Если кто-то чего-то боится, и не хочет, чтобы вмешивалась полиция, он нанимает нас.
Предположим, у вас деловая встреча. Вы продаете-покупаете камни. Но…, но вы не уверены в человеке, с которым встречаетесь, или боитесь грабителей. Вы звоните в компанию, и компания присылает нас. Вы спокойно беседуете в кафе. У вас деловая встреча. А в 10-15 метрах стоит машина, в которой трое молодых людей болтают и разглядывают девушек. Это мы. Мы на работе… Словом, вы уже поняли, чем мы занимаемся".
Кроме этого, мы перевозили людей с "кейсами" алмазов. Из "комнаты безопасности" наблюдали, что происходит в коридорах и лифтах биржи и т.д. и т.п. В моей машине "под присмотром" заключались сделки. Словом, вы уже поняли, чем я занимался…
— Помните ли вы ваши первые шаги в журналистике?
— Я не большой любитель цитат, но так уж складывается наше интервью… А интервью ведь часто живет своей жизнью – независимой от беседующих. Поэтому позвольте еще одну обширную цитату из предисловия к двухтомнику "150 интервью и один репортаж".
"Началось это как в старых романах: был вечер, лил дождь. Я шел на первое занятие в Школу молодого журналиста при одесской областной молодежной газете "Комсомольское племя". Вскоре там напечатали мою первую заметку "Фабрика дежурит за прилавком" – о том, как работники трикотажной фабрики имени Крупской, борясь за качество продукции встали за прилавок универмага". Мне было пятнадцать лет.
Через полвека пришел я как-то в редакцию "Вестей". В комнате сидела пожилая женщина. – Кто это? — тихо спросил я. — Белла Кердман, — ответил мне кто-то. Я подошел, представился, напомнил, как она, в то время литсотрудник "Комсомольского племени", опубликовала первую в моей жизни заметку. Белла, она живет сейчас в Мазкерет-Батья, и дай ей Бог здоровья, всплеснула руками: "Ой, Володя, вы так изменились…!"
Расскажу о первых шагах в профессиональной журналистике. А между печатающимся, пусть даже очень часто, внештатником и штатным сотрудником газеты, как говорили в старой Одессе – "две большие разницы". А иногда – непреодолимая пропасть. Особенно для еврея.
…В Риге я знал только одного человека, у которого поселился. Но через короткое время напечатал три-четыре больших интервью в отделе промышленности "Советской молодежи". Когда я принес очередной материал, то зав. отделом, Илья Гейман, сказал:
"Моему отцу – редактору многотиражной газеты "Вэфовец", нужен на несколько месяцев расторопный парень (не могу вспомнить, то ли там заболел сотрудник, то ли ушел в длительный отпуск – В.Х.). Зайди к нему, поговори, попытайся…".
Я зашел, поговорил… А Борис Григорьевич, так звали редактора (чудесный, добрый человек с интереснейшей биографией) пошел поговорить в партком завода. В "Вэфовце" уже работали три еврея: он, зам. редактора Эмма Брамник и литсотрудник Володя Гиршфельд. Поэтому разговор с секретарем парткома вышел долгим и сложным… Но Борис Григорьевич, пообещав парторгу, что берет меня временно, всего на несколько месяцев, "уломал" его.
…Примерно через полгода меня призвали в армию. Как я уже говорил, служил я в Калининграде, в дивизионной газете "Гвардейская слава".
— А как вы попали туда?
— О, эта замечательная история! Для начала я, как все новобранцы, проходил "Курс молодого бойца". Длился он, если не ошибаюсь, месяц. В конце курса меня вызвал старшина по фамилии Вовк. (О нем можно написать роман, сложить сагу, спеть балладу. Вот уже 50 лет я его вспоминаю и цитирую). Он сообщил, что "тебя из газеты ищет капитан". Им оказался ответственный секретарь дивизионной газеты.
Расспросив, кто я, откуда, в какой газете работал, капитан предложил: "Через несколько дней выборы (не помню уже, куда – В.Х.) ты напиши, А там посмотрим, может у нас служить будешь".
Выборы были назначены на воскресенье. В субботу, после отбоя, старшина Вовк сказал: "Воскресенье – воскресный день, подъем не в семь нуль нуль, а в восемь нуль нуль. Но избирательный участок открывается в шесть нуль нуль. Наша рота должна быть там первой! Опоздаем – в понедельник лишних два часа строевой подготовки. Успеем – вернемся в казарму и можете спать до восьми нуль нуль".
Но в других ротах "вовки" тоже, согласно армейской поговорке, "не портянкой сопли вытирали". Ровно в шесть утра роты с высоким энтузиазмом пошли на штурм избирательного участка: сломали дверь, выбили стекла, набили шишки, перевернули урны… Потом доспали заслуженный часок.
Заметку об этом, хотите – верьте, хотите – нет, я написал очень правдивую, что мне, мол, уже 24 года, в выборах я участвую не в первый раз. Но такого энтузиазма, как в армии, не видел никогда. (Правда, — это я повторяю всю жизнь, — наш стиль!) Редактор, подполковник Виктор Захарович Кульков, кубанский казак, фронтовик, очень хороший человек (мне вообще везло на редакторов) прочитав заметку улыбнулся и одобрительно хмыкнул. Через несколько дней я уже служил в "Гвардейской славе".
— После работы в многотиражке радиозавода ВЭФ и службы в армии вы стали корреспондентом знаменитой в 80-е годы своим свободомыслием рижской газеты "Советская молодежь" (ее номера привозили к нам в Узбекистан чуть ли не как "западную запрещенку". Репатриировались вы еще до этого времени, в 1977. Какой была атмосфера в редакции в вашу бытность?
— Как и большинство выходцев из СССР, вы ошибаетесь. ВЭФ не был радиозаводом. Он был электротехническим предприятием, одним из крупнейших, если не самым крупным (20 тыс. рабочих, инженеров и служащих) в СССР, выпускавшим автоматические телефонные станции, телефонные коммутаторы и аппараты. Всем известный радиоприемник "Спидола" выпускал только один громадный цех. Значительная, если не большая часть продукции ВЭФа, была военного назначения.
…На второй день после демобилизации, я пришел в редакцию "Вэфовца". Борис Григорьевич похмыкал, похмыкал, рассказал несколько баек об армии и военном долге (он любил пошутить) и… пошел в партком.
И тут мне снова повезло – за время моей службы сменился секретарь парткома. Он, естественно, как и предыдущий, тоже не хотел, чтобы я работал в редакции. Но Борис Григорьевич объяснил ему, что, согласно закону, человека, отслужившего в армии, обязаны принять на прежнее место работы.
"Вы как хотите, — сказал он парторгу, — но я не могу нарушить советский закон. Ханелис подаст в суд и выиграет дело".
При этом Борис Григорьевич "забыл" об устном договоре с предыдущим секретарем парткома… Нарушить советский закон новый партийный босс тоже не решился… Так я снова был принят в "Вэфовец", и считаю это одной из самых больших удач в жизни. Работа в "Вэфовце" была отличной журналистской школой в доброй, "домашней" обстановке. Затем я перешел в "Советскую молодежь" – корреспондентом, потом стал зав. отделом промышленности.
…Атмосфера в "Советской молодежи" в те годы отличалась от атмосферы в большинстве других республиканских газет примерно настолько же, как жизнь в Латвии отличалась от жизни в большинстве других советских республиках: посытней, повольготней, поинтеллигентней, была чуть более открытой – советская заграница. В тогдашней "Молодежке" работало много талантливых людей, отличных журналистов. (Не хочу называть фамилии, потому что кого-то из них могу и позабыть…). Некоторые из них: Станислав Пшоник, фотокорреспондент Юрий Глаголев уехали в одно со мной время. Петр Вайль, Илья Героль – чуть позже.
— 1977-й, насколько я помню, уже был куда более жестким в отношении выезда в Израиль, чем несколько предшествующих годов. Что подтолкнуло вас к решению покинуть СССР и как вы с этим непростым делом справились?
— Не могу согласиться, что 1977-й резко отличался в отношении выезда в Израиль от нескольких предыдущих лет. Во всяком случае в Латвии. Да и огромная плата за высшее образование для уезжающих была отменена.
Что подтолкнуло к отъезду? Подталкивать особенно и не нужно было. Я никогда не был отупевшим советским человеком. Практически все окружавшие меня с детства люди, а затем и я, знали, понимали, где они живут, что от этой власти можно ожидать чего угодно. Если бы у меня было техническое образование или техническая профессия, я бы уехал раньше. А так как-то боязно было. Затем переезд в Ригу, армия, да и журналистская карьера шла в гору…
…Последней моей командировкой стала поездка на БАМ. О ней я напечатал серию репортажей и очерков. И тут, очень неожиданно и несправедливо, над моей журналистской головой "стали сгущаться тучи". Задумался, оглянулся, а вокруг некоторые знакомые, друзья, коллеги собирают чемоданы… Плюс к этому – мир очень хотелось посмотреть. Путешествовать свободно, не по туристической путевке, заверенной в райкоме, на выездной комиссии.
Мы с женой решили – пока есть возможность, пока выпускают, — нужно уезжать. И оказались правы – в 80-х годах "двери" захлопнулись почти на 10 лет. А в 90-е люди уже не уезжали, а убегали…
…Но раз уж ехать – то в Израиль. Я не был религиозным человеком. Но еврейство во мне крепко сидело. Я хотел, чтобы и мои потомки остались евреями. Кстати, все дети и внуки, оставшихся в Союзе, уехавших в США, Германию, Австралию родственников и знакомых ассимилировались.
Мы подали документы на выезд… Перед этим, чтобы не подводить ребят из "Молодежки" (им было бы нужно увольнять меня с работы, возможно проводить собрание, осуждать, получать из-за меня нагоняй из ЦК комсомола) я уволился. Покойный Петя Вайль, как мне потом рассказывали, не стал увольняться. Дело закончилось судом и большим скандалом.
Мы спокойно получили разрешение. Выпили с Иланом Полоцком, Ильей Геролем и Петей Вайлем "на дорожку". Жена работала в министерстве просвещения почти до самого отъезда. Сотрудники тепло попрощались с ней, подарили шерстяные варежки ручной работы.
— Вспоминается знаменитый мини-фильм Арика Айнштейна о том, как старая алия встречала последующие волны репатриации. Были ли у вас трения с "давнюками" той давней поры?
— Я родился в Украине, долго жил и работал в Латвии; месяцами жил и работал в России, Грузии, Азербайджане. Сейчас живу в Израиле. Много путешествовал по разным странам. Везде и всегда я старался с уважением и пониманием относиться к местным жителям, их языку, обычаям, привычкам, религии. Не "подгонять" их под себя. Никогда и нигде я не употреблял слова: "кацап", "хохол", "чурка", "черножопый", "грызун", "пиндос", "давнюк", "ватюк"… Поэтому, наверное, у меня нигде и никогда не было никаких проблем в этом плане.
Но расскажу о первых трех днях пребывания в Израиле, вернее в Лоде. В те времена судьбами новых репатриантов в аэропорту распоряжались сотрудники министерства абсорбции. Они решали кто куда поедет, кто где будет учиться, в каких ульпанах и т.д. Нам – мне, жене и восьмилетнему сыну предложили жить и учиться в Реховоте. Я попросил одного из чиновников отправить нас в ульпан в Бат-Яме – там жила семья друзей из Риги, единственные люди, которых мы знали в Израиле. И тут началось:
"Вы поедете, — закричал он, — куда мы вас отправим!"
"Мы хотим в Бат-Ям!"
"В бат-ямовском ульпане нет мест!"
Друзья, встречавшие нас, связались с директором ульпана. Она позвонила в Лод и сказала, что места есть, и она готова нас принять.
"Зачем вы врете? — спросили мы чиновника, — места в ульпане Бат-Яма есть…"
Чиновник, в котором я узнал бывшего швейцара одного из рижских ресторанов, рассвирепел:
"Очень умные?! Поедете туда, куда я вас отправлю – или сошлю в Димону".
Есть нам не давали. Мы питались бисквитами, которые вместе с газировкой и соками клали на столы к приезду очередной группы новых репатриантов. Спали на стульях.
"Не таких ломали!" — говорили нам чиновники.
"Не сломаете! Мы поедем только в Бат-Ям!" — отвечали мы.
Друзья привезли в аэропорт корреспондента "Маарива". Я, через стекло (нас не выпускали из зала) дал ему интервью, в котором сказал, что если человек, открывавший дверь ресторана в Риге, открывает сейчас дверь в Израиль, то удивляться такому отношению к новым репатриантам не приходится.
"И еще, — добавил я, — не знал, что в Израиле есть место ссылки, и называется оно – Димона…"
Эффект от интервью был потрясающим. Номер газеты, в котором оно было напечатано вместе со снимком, хранится у меня в архиве. Мэр Димоны взбесился и стал звонить в Кнессет. Из Кнессета стали звонить в министерство абсорбции, из министерства – в аэропорт. Через три дня мы, наконец-то, уехали из Лода – в Бат-Ям, где и живем с женой до сих пор.
— Как складывалась ваша израильская жизнь?
— После окончания учебы в ульпане, мне предложили пойти на курсы банка "Дисконт". Окончил их, но после практики в одном из отделений банка, мне стало скучно. Я понял, что не смогу, да и не хочу сидеть в окошке, получая и выдавая чужие деньги. В поисках занятия наткнулся на объявление примерно такого содержания: "На хорошо оплачиваемую работу требуются люди не старше 35 лет, служившие в армии, не имеющие криминального прошлого, владельцы четырехдверной машины". Я пришел, вернее приехал по указанному адресу. Машину, чтобы не потерять льготы на ее покупку, я к тому времени уже купил.
Времена были патриархальные. Человек, беседовавший со мной, сказал: "Криминального прошлого у тебя нет – это видно. На машине ты приехал… И, ничего не объясняя, спросил:
"В армии служил? Сегодня ночью сможешь начать работать?".
Ночью ко мне в машину сели двое ребят, вооруженных автоматами "Узи". (Один из них, как я узнал позже, участвовал в операции в Энтеббе). Мне выдали громадный револьвер "Смит энд Вессон" и переговорное устройство "уоки-токи". Так началась моя работа в Службе безопасности Алмазной биржи, о которой я уже рассказывал.
Примерно через месяц человек, принимавший меня на работу, удивленно спросил:
"Мы послали запрос в полицию для выдачи тебе оружия, но получили ответ, что в армии, в ЦАХАЛе, ты не служил… Как же так? Ты ведь сказал, что служил?"
Я ответил:
"Вы спросили, служил ли я в армии… Я служил в армии. Но не в ЦАХАЛе, а в советской армии…".
Мы оба посмеялись. Тем дело и кончилось. Времена, повторяю, были патриархальные.
— Вы – один из отцов-основателей свободной русскоязычной прессы в Израиле. Как я понимаю, в те времена на русском языке выходила только "Наша страна", фактически орган партии "Авода". Расскажите об этом времени и вашем пути в израильской журналистике.
— Не с нас история началась – не нами она окончится… В 70–80-е годы, кроме ежедневной газеты "Наша страна", в Израиле выходили еженедельные журналы "Круг", "Родина", отличные толстые литературные и общественно-политические журналы "22", "Сион", "Возрождение", "Менора", "Кинор"… Сохнут и министерство абсорбции издавали журналы "Израиль сегодня" и журнал для молодежи "Сабра" (я был редактором двух последних). Помню, выходили какие-то издания на грузинском языке, языке горских евреев…
Еще учась в ульпане, я зашел в журнал "Круг". Находился он в Тель-Авиве, на улице Членов, передал редактору Георгу Морделю привет от общих рижских знакомых. Он предложил мне сотрудничать. Несколько лет я почти каждую неделю печатался в "Круге". Опубликовал там свои первые рассказы. Мордель написал предисловие к моей первой книжке "Космический эксперимент".
А в конце 1982 года, в Тель-Авиве, на одном из домов улицы Нахмани, я увидел вывеску на русском языке – "Общество Х.А.М.А". Зашел. Посмотрел. И "остался" там на девять лет. Общество принадлежало хасидам ХАБАДа, и раз в месяц выпускало тоненький, на шестнадцати страницах, журнал "Алеф". Вернее, выпускал его (практический один) молодой человек – Бенцион Реувен. Мы познакомились, поговорили. Забегая вперед, скажу, что Бенцион для меня остался образцом религиозного человека. Я взял для "Алефа" несколько интервью, в т.ч. с главой раввинатского суда Тель-Авива Моше Пардесом. Это с моим-то тогдашним примитивным ивритом и мизерными познаниями в иудаизме! Молодой был и задорный…
Затем Бенцион предложил мне вместе с ним "стать у штурвала", поставив три условия: в журнале не должно быть материалов, оскорбляющие любую религию, порнографии и снимков израильских девушек в военной форме.
За два-три года мы довели этот международный еврейский журнал до еженедельника на 64-х страницах, добавили цвет на обложку, стали платить гонорар авторам и переводчикам. А когда Бенцион ушел, то у "руля" остался я один.
Кроме Израиля, часть тиража "Алефа" шла в США, европейские страны, Австралию. Журнал проникал и за "железный занавес" – в СССР. Вспоминаю печально-забавную историю.
…Лет 15 назад, в Москве, меня пригласили в гости. За столом собралась компания незнакомых мне людей. Один из них, плотный лысоватый человек средних лет, все время поглядывал в мою сторону. Через некоторое время он спросил:
"Вы – Владимир Ханелис?"
"Да, я".
"Вы в 80-х были редактором израильского журнала "Алеф"! Эх, встретились бы вы мне двадцать лет назад – морду набил бы…"
"???"
"Дело было, — начал он свой рассказ, — в середине 1980-х, занимался я тогда тем, что сегодня называют бизнесом, а тогда – спекуляцией. И срок за это давали. Попался. Пришли ко мне с обыском. А накануне я попросил приятеля дать мне что-нибудь почитать… Дал он мне несколько журналов. Я думал детективы или порнуха. Даже посмотреть не успел. А тут – обыск. Опись найденного составляют. И вдруг капитан милиции говорит: "А это что? Журнал? Израильский?! Так и запишем: "хранение нелегальной литературы". Хорошо еще "распространение" не припаяли. Это тогда проходило бы по другой конторе… Ну, а баба- прокурор на суде сказала: "Плюс к положенному по его статье сроку – за "Алеф" еще годик накинем". И накинули! А журнал этот я даже прочесть не успел. О чем вы там хоть писали?!"
— Одним из первых подарков на Святой земле для меня стали подшивки журналов "Алеф" и "Круг", которые я воспринимал как нечто вроде энциклопедии израильской жизни. Не ностальгируете по тем временам и по этим изданиям?
— Да, вы правы. Эти старые издания – энциклопедии израильской жизни. Только сегодня, как и в другие энциклопедии, в них никто не заглядывает. Один из бывших сотрудников "Алефа" вот уже несколько лет пытается хоть куда-нибудь пристроить полную подшивку журнала. Никто не берет…
Никакой ностальгии ни по какому прошлому у меня нет и никогда не было. Почему окаменела жена Лота? Она оглядывалась назад…
Почему я ушел из "Алефа"? Я считаю, что редактор в газете, как и режиссер в театре, не должны задерживаться больше, чем на пять лет. Захотелось чего-то нового. Я организовал свое издательство, купил продававшийся в это время "Круг"…
А затем началась "перестройка", как говорил один мой знакомый – "разгул демократии". Мне сделали несколько интересных, выгодных предложений. И я, как герой фильма "Осенний марафон", заметался "от жены к любовнице" – был президентом крупной издательско-рекламной фирмы "Меркури-Глоб" в Киеве, консультировал иностранные и израильские компании по вопросам экономических и финансовых проектов в СНГ; и от "любовницы к любимой жене" – журналистике – 20 лет сотрудничал с газетой "Вести", был корреспондентом московских "Известий" в Израиле и т.д.
— Вы автор трех сборников фантастических, мистических и абсурдистских коротких рассказов. Тем не менее избегаете употреблять по отношению к себе дефиницию "писатель". Почему?
— Потому что я – не писатель. Писатель – это профессия. Сложная, очень трудная, уникальная… (Меня смешит, когда люди, что-то, где-то, о чем-то написавшие, объявляют себя писателями, журналистами, литераторами). Писать романы, повести, рассказы – ежедневный тяжелый труд. Я – профессиональный журналист. Короткие рассказы-миниатюры пишу легко, быстро – если успеваю записать, когда кто-то Сверху, быстро нашептывает их мне…
— Насколько я знаю, вы не вступили в израильский Союз писателей, имея на это полное основание…
— Первое, повторяю, – я не писатель. Второе: а зачем? Приехавшие в Израиль бывшие советские, российские литераторы и примкнувшие к ним, решили, что "здесь", должно быть все как "там": Союз, отделения, секции, председатели, секретари… Они должны бороться, укреплять, помогать, направлять… Там это была хоть какая-то борьба за "коврижки". Но здесь это мелкая суетня, привычка сбиваться в стадо, где каждый норовит стать вожаком. Зачем мне это?
— А в Союзе журналистов состоите?
— Я и в Союзе в Союз журналистов не вступил. А уж в Израиле и подавно мне это ни к чему.
— В соцсетях ваше присутствие тоже не обнаружено. Это принципиальное нежелание "социализироваться" или просто нехватка времени?
— И снова спрошу – а зачем, зачем мне это? Я часто и подолгу пользуюсь интернетом: получаю нужную и полезную информацию, узнаю новости, иногда слушаю музыку… С помощь "Вотсапа" общаюсь с друзьями. Мне этого вполне достаточно. Все остальное – имитация бурной жизни, желание крикнуть во всемирную пустоту: "Я здесь!". Социальные сети порождают иллюзию, что рядом с тобой тысячи, десятки тысяч тебе подобных. Но… Если кому-то в социальных сетях легче живется, в них он чувствует себя не таким одиноким, – пусть ему будет там хорошо и на здоровье.
— На ваш взгляд, сложилась ли уже израильская нация?
— Любой человек, приехавший в Израиль замечает, что израильтяне, я имею в виду евреев, очень отличаются от евреев, живущих в странах рассеяния…Со стороны общности языка, территории, экономической жизни нация сформировалась. Идет формирование психологического склада и культуры. Окончательно, как мне кажется, израильская нация сформируется только после исчезновения галута. А он исчезает на наших глазах.
— Что вам нравится, за что вы любите Израиль, и что бы вы, будучи волшебником поменяли в стране?
— Если человек любит что-то или кого-то за что-то, то это уже не любовь, а бухгалтерия…
В Израиле я, прежде всего, поменял бы избирательную систему. Чтобы судьба страны не зависела от двух-трех человек, из-за своих мелких, корыстных интересов перебегающих из партии в партию. Но для этого не нужно быть волшебником. Нужно только протереть замыленные телевизором глаза, стряхнуть с ушей "лапшу", которую на них вешают СМИ и политические интриганы. Каждый голосующий человек должен понимать, что от его решения, за какую партию (а после изменения избирательной системы их должно остаться пять-шесть) зависит, как это не банально, но верно, его судьба, судьба его детей и государства.
— Вы были среди подписантов прошлогоднего письма о Законе о возвращении, которое вызвало изрядное бурленье в соцсетях и русскоязычных СМИ. Честно говоря, не ожидал увидеть там вашу фамилию. Можете прояснить вашу позицию?
— Особого бурленья я не заметил – в соцсетях не состою, РЭКУ не слушаю, 9-й канал не смотрю… Честно говоря – удивлен вашим удивлением… Ведь каждый еврей, живущий в Израиле, каждый еврей, который хочет, чтобы его дети жили в еврейском государстве, каждый еврей, который хочет репатриироваться в еврейское государство должен быть озабочен (если он не слепо-глухонемой) демографической ситуацией, складывающейся в Израиле.
Расскажу одну историю (она есть в книжке "Ну, Альцгеймер, погоди!"). Моя жена, Марина, 32 года заведовала городским детским садом в Бат-Яме. Как-то одна из мам пожаловалась, что перед сном дочка стала размахивать руками. Сначала жена не обратила внимания на ее слова – мало ли, как и почему дети перед сном размахивают руками… Но когда вторая, третья и четвертая мама пожаловались, что их дети перед сном размахивают ручками, Марина забеспокоилась и вскоре выяснила: это мальчик К. учит детей странным движениям.
"Зачем ты учишь ребят размахивать руками?" — спросила его Марина.
"Мамка и бабка говорят: креститься на ночь надо", — ответил мальчик.
Может быть мы "перестанем размахивать ручками" и станем "ручками" подписывать документы, с помощью которых, может быть, удастся изменить устаревший Закон о возвращении?
— Среди ваших книг – фундаментальный труд "Родились и учились в Одессе. Материалы к энциклопедическому словарю". Что подтолкнуло вас к его созданию?
— Однажды, в году 94-м или 95-м, не помню уже для чего, я открыл том Большой советской энциклопедии. На нужной мне странице обнаружил две фамилии людей, родившихся в Одессе. На одной странице – две фамилии! Перевернул несколько страниц – снова одесситы. Это меня заинтересовало. Я всегда знал, в родном мне городе родились, учились многие интересные, знаменитые люди. Данные о них я и решил собрать вместе. Кроме того – у каждого нормального еврея, должно быть одно ненормальное хобби. Вот такое увлечение появилось и у меня. Первое издание книги (около 4000 персоналий) вышло в 2010 году. Второе (примерно 5000) – через три года. Но я продолжаю собирать информацию. Эти книги, как и все другие, я издал за собственный счет. Надеюсь, что когда-нибудь такой труд заинтересует какое-нибудь издательство или частное лицо. Третье издание жена категорически отказывается оплачивать. А в нашей семье она министр финансов.
— Говорят, что бывших одесситов не бывает. Живя в Бат-Яме, чувствуете себя бывшим или настоящим одесситом?
— Я чувствую себя евреем, израильтянином и человеком, родившимся в Одессе. Из места своего рождения не делаю, как говорили в старой Одессе, "большого дела".
— Недавно вышла в свет ваша новая книга – двухтомник "150 интервью и один репортаж". Почему в ней представлены только интервью?
— К вашему вопросу я бы добавил еще один – а зачем я вообще затеял такой двухтомник?
За 60 лет я написал столько информаций, заметок, статей, репортажей, путевых и биографических очерков, взял столько интервью, что их общий "объем" не меньший, чем романы Чарльза Диккенса и Льва Толстого вместе взятых. Но я считаю интервью первым и самым трудным жанром в журналистике. И, если позволительно такое сравнение, он, как драма в театре, на главном месте. Интервью – интеллектуальное фехтование двух людей. В нем они открыты. Им трудно спрятаться за "одеждами" эпитетов, сравнений, дополнений, рассуждений… Интервью – как жизнь. Жизнь – как интервью. Человеку всю жизнь задают вопросы. Человек всю жизнь задает вопросы.
Отвечу и на свой вопрос: а зачем я вообще затеял такой двухтомник? Ведь в списке моих грехов честолюбие не значится. Мои интервью не потрясли никаких основ. Звезд с журналистского неба я не хватал и Пулитцеровскую премию уже никогда не получу.
Да, мои интервью не потрясли основ. Но каждое из них – небольшой, интересный (надеюсь) и сегодняшнему читателю исторический документ (не путать с документами истории), который, как мне кажется, не должен "кануть в Лету". И память о многих достойных людях, с которыми я беседовал. К тому же с катастрофической скоростью надвигались три юбилея. Захотелось самому себе сделать подарок. Это ведь не грех, правда?
— Владимир, до заветных еврейских 120 еще есть время. Что вы хотели бы успеть за этот срок? И каковы ваши ближайшие планы?
— Тот, кто строит планы – смешит Всевышнего…
