Как спасали еврейского малыша в оккупированной Одессе
Галина ФЕЛИКСОН
Раннее апрельское утро в Одессе. Ещё нет ни прохожих, ни дворников. В тихом коротком переулке молодой румынский офицер остановил небольшую группу людей под охраной одного солдата. Там были несколько женщин разного возраста и трое стариков. У одной из женщин на руках спал маленький ребёнок. Офицер подошёл к ней и очень тихо на довольно приличном русском языке сказал:
– Я ничем не могу всем помочь, но твоего ребёнка попробую спасти.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Он быстро повернул за угол и пошёл вдоль ближайшего дома. Офицер понимал, что заходить в многолюдные квартиры опасно. Но ему повезло – дверь одной квартиры выходила прямо на улицу. На стук ему открыла молодая женщина, испуганно глядя на румына в военной форме. За её спиной удивлённо выглядывали двое детей пяти-семи лет.
– Пожалуйста, – быстро заговорил ранний гость, – спасите одного маленького ребёнка. Я не хочу, чтобы его убили. Возьмите его к себе. Я буду помогать чем смогу. Там всего один конвойный. Надо дать ему что-нибудь за молчание.
– Это подойдёт? – женщина показала на своё обручальное кольцо.
– Вполне!
Накинув пальто, женщина пошла следом за офицером. Люди стояли молча, обречённо глядя перед собой. Женщина подошла к курившему в сторонке солдату, повернулась спиной ко всем, выразительно сняла с пальца ещё теплое золотое кольцо и коснулась его руки, свободной от оружия. Кольцо мгновенно исчезло в кармане. Конвойный медленно отвернулся, осматривая дома ещё пустынной улицы. Офицер подвёл свою спутницу к матери малыша. Та осторожно уложила спящего ребёнка на протянутые руки и чуть слышно шепнула:
– Его зовут Лёня. Ему десять месяцев. Отец мальчика Иосиф Гуревич, сейчас на фронте.
– Всё! Быстрее, быстрее, – заторопил офицер, затем, обратился к новой матери Лёни:
– Как вас зовут? Елена? Хорошо, я запомнил.
Крепко прижав к себе так и не проснувшегося малыша, Лена почти бегом заторопилась к себе домой. Уложив ребёнка на кровать. Она пошла варить кашу. Дети побежали за ней.
– Мама, это кто? Он зачем здесь?
– Вы уже большие и умные, должны понять: мы спасаем этого малыша Лёню, чтобы его не убили. О нём нельзя никому говорить, иначе убьют нас всех. Вы поможете мне и бабушке его воспитывать. Не обижайте мальчика, когда я буду находиться на работе.
Офицер сдержал своё слово. На второй день к вечеру он пришёл с пакетами еды. Там была даже бутылка молока и пара конфет для детей. В доме было шумно и весело. Лёничка бегал на четвереньках. Иногда старшие дети поднимали его, держа за ручки, и он делал несколько шагов под общие радостные возгласы.
Лена усадила гостя за стол, бабушка поставила самовар.
– Меня зовут Михай. Я рад, что для мальчика нашлась такая хорошая семья. Как быть с одеждой для ребёнка?
– Знаете, у меня сохранилась одежда моих детей. Об этом можно не волноваться. А откуда вы так хорошо знаете русский язык?
– О, это давняя история, которую я никому не рассказываю и тщательно скрываю в армии. Но с вами могу поделиться.
Действительно, офицер румынской армии Михай Ионеску тщательно скрывал от всех, что знает русский язык. Его мать была из России.
Российские студенты конца 19-го и начала 20 века увлекались идеями пролетарской революции. Студентка Катюша, девочка из приличной вполне обеспеченной семьи, тоже всерьёз заинтересовалась новомодными идеями немецкого мыслителя Маркса. Это ведь было так интересно и романтично раздавать рабочим заводов и фабрик листовки, газеты, прокламации, организовывать кружки, выступать на митингах, задумывать ликвидацию царя и его министров. Но родителям Катюши совсем было не по вкусу её опасные увлечения. Они отправили её в Бухарест к родственнице – жене румынского аристократа. В салоне у тётушки юная революционерка встретила красивого молодого человека – студента офицерского училища, влюбилась и сразу забыла о мировом коммунизме. Вскоре состоялась свадьба. Это были родители Михая.
Юноша, соблазнённый красивой военной формой офицера, которую носил его отец, поступил в военное училище. Мама в детстве рассказывала ему русские сказки, говорила с ним по-русски, пела песенки. Так Михай выучил мамин язык. Он закончил училище, начал армейскую службу. И тут война, которая ему совсем не нравилась, но у него уже не было выхода – его отправили на фронт. Так он попал в Одессу и был шокирован дикой жестокостью немцев и своих соотечественников. Это не были сражения на поле боя. Это были массовые убийства женщин, детей, стариков только потому, что они были евреями. Сам Михай участие в убийствах не принимал, но ему приходилось сопровождать обречённых людей в места их заключений. Он точно знал, что их ждёт. Ему было больно и стыдно. В прошлом, в той армии, где служил его отец, ничего подобного быть не могло. Поэтому увидев крошечного ребёнка на руках у женщины, обречённой на жуткую гибель, он понял, что просто обязан его спасти, иначе перестанет себя уважать. Ведь будут у него свои дети, как он сможет смотреть им в лицо.
Приходы Михая в квартиру Лены не укрылись от бдительного глаза дворника Егорыча. Он донести на румынского офицера боялся, но новость щекотала язык. Поэтому во дворе вскоре узнали, что жена Вовки-музыканта путается с румыном. Лена заметила враждебные взгляды соседей, услышала насмешливые реплики за своей спиной. Это было неприятно. Однако Лена решила – так лучше. Долго скрывать появление третьего ребёнка в семье невозможно. Пусть думают, что это сын румына. Но какие-то документы нужны. Поэтому в воскресенье, взяв малыша, она пошла в церковь.
– Батюшка, я потеряла свидетельство о рождении ребёнка. Наверно, надо его крестить, чтобы был какой-то документ для моего сына.
Старый седой священник внимательно посмотрел на молодую светлоглазую блондинку, перевёл взгляд на смуглого в чёрных кудряшках малыша у неё на руках и тихо сказал:
– Я знаю этого мальчика. Его родители были моими соседями. Ты, дочка, совершаешь святое дело.
Перекрестившись перед иконой, он взял глянцевый лист, и через несколько минут Лена держала в руках свидетельство о крещении сына Владимира и Елены, рождённого 28 июня 1941года.
– Поменьше выходи с ним на улицу, Пусть Бог хранит вас.
Мама Лены Полина Петровна согласилась со словами батюшки:
– Это, действительно, опасно. Вдруг кто-нибудь заметит, что Лёничка старше, и никак не может быть сыном Михая. Тогда конец нам всем.
В апреле 1944 года румыны исчезли из Одессы быстро и сразу. Советские войска вошли в город.
Дворник Егорыч выждал немного времени, пока установится относительный порядок. Затем он отправился в соответствующее учреждение, хорошо знакомое по довоенным временам. Его не очень волновало поведение жены Вовки. Он прикинул, если бабу, путавшуюся с оккупантом, заберут, детей рассуют по приютам, можно легко занять приглянувшуюся ему квартиру.
Запиской, присланной курьером, Лену вызвали в органы. В кабинете немолодой человек с погонами майора протянул заявление дворника её дома. Лена прочитала корявый донос и громко рассмеялась.
– Не вижу ничего смешного.
– Знаете, всё это время я очень боялась, что бдительный дворник определит возраст Лёнички и сообразит – румын к нему никакого отношения не имеет. Он бы точно донёс, что мы прячем еврейского ребёнка.
Впервые за два года Лена рассказала удивительную историю спасения мальчика.
Егорыч был очень удивлён и разочарован, увидев вернувшуюся домой Лену.
После более трёхлетнего отсутствия Владимир возвращался домой. Тяжело опираясь на палку и подволакивая раненую ногу, он медленно брёл по знакомым улицам. На первый взгляд в Одессе ничего не изменилось. Казалось бы, надо радоваться. Но на душе у него было скверно. Слишком многое произошло за эти три с небольшим года. Вначале июля 41 он с оркестром уехал на гастроли. Война застала его далеко от дома. Оркестранты были немедленно мобилизованы и отправлены на фронт. Далее было и отступление, и бегство. Позднее, когда в войне наступил перелом, из музыкантов и артистов организовали бригады, разъезжавшие с концертами по фронтам. Надо же такому случиться, что именно во время выступления начался обстрел и Владимира ранило.
Далее санитарный поезд, госпиталь в тылу. Непривычная тишина без стрельбы, взрывов, окопной грязи. И она – Нюсенька. Он влюбился с первого взгляда –давно не видел женщин, особенно красивых. Она ответила взаимностью. Это был прекрасный роман. Очень хотелось забыть прошлое, остаться в маленьком тихом городе. Но мучила совесть. Ведь за всё время пребывания в госпитале он не написал домой ни одного письма. Как же семья жила в годы оккупации? Все ли живы?
Пришлось возвращаться. Чем ближе Владимир подходил к своему дому, тем медленнее становились его шаги. Кто первым встретит– жена, дети, узнают ли они его? Но первым встретил его дворник Егорыч и сразу узнал.
Главный смотритель двора оглядел Вовку и прикинул: если органам безразлично поведение Ленки, то мужа должно заинтересовать, как себя вела его жена.
– О, Владимир батькович, собственной персоной! Спеши, спеши домой. Там тебя сюрпризец ждёт. Жёнушка твоя, пока ты воевал, с румыном тебе дитя нагуляла.
– Во-первых, здравствуй! Потом за такие слова и морду набить можно.
– Можно, только не мне. Сейчас сам увидишь. Кого за что бить.
"Ничего себе, сплетни идут о моей жёнушке", – раздражённо подумал Владимир.
Торопясь к знакомой двери, он ускорил шаг. Громко постучал и, едва дверь открылась, резко шагнул в квартиру, чуть не сбив с ног тёщу.
– Боже мой, Володя вернулся, – громко воскликнула Полина Петровна.
На её голос из кухни вышла Лена, а из соседней комнаты выбежали трое детей. Как ни странно, двое старших не бросились к отцу, а замерли, глядя на него удивлённо и растерянно. Отец на них не смотрел. Всё его внимание сосредоточилось на третьем маленьком смуглом с чёрными волосиками, лет чуть больше трёх. Что-то дворник напутал. Но это очень кстати. Пожалуй, не стоит заниматься арифметикой.
– И как это понимать? Впрочем, не объясняйте. Мне Егорыч всё рассказал. Пока я был на фронте, лежал в госпитале, ты, Лена, крутила шашни с фашистами.
– Нашёл кого слушать! –возмутилась Полина Петровна. – Мы этого малыша спасли.
– А вы, дорогая мамаша, лучше бы перебрались в эту квартиру и, пока меня не было, следили за поведением своей дочери.
Лена подавленно молчала, дети с испугом смотрели на незнакомого человека.
– Я возвращался домой, но меня здесь не ждали, – выкрикнул Владимир и выскочил, хлопнув дверью. Он пронёсся мимо дворника очень довольный собой. Теперь можно вернуться к Нюсечке. А Егорыч смотрел ему вслед, довольный: хоть квартира ему не досталась, но с Ленкой он рассчитался.
После ухода Владимира в квартире какое-то время стояла тягостная тишина. Все смотрели друг на друга в полном недоумении. Лена не могла прийти в себя и сообразить, что произошло? Почему её муж почти четыре года молчал? Понятно, в годы оккупации письма приходить не могли. Однако в первые месяцы войны, когда город ещё не был окружён, и после освобождения Одессы все соседи получали весточки от родных. А от Владимира – ни строчки. Гастроли оркестра, где он играл начались за три недели до войны. Человек, только что кричащий на неё, мало напоминал мужа. Румынский офицер, спасающий ребёнка и помогающий им пережить тяжёлые годы, был отзывчивым, вежливым. Муж в своём доме повёл себя, как последняя слободская шпана. Как объяснить всё это детям? Возможно, после ранения Владимир изменился, стал чужим.
Через полгода от мужа пришли документы о разводе.
Закончилась война, отгремели салюты. Много работы, крошечные зарплаты, карточная система…
Однажды в начале осени в выходной день раздался тихий неуверенный стук в дверь. На пороге стоял высокий смуглый мужчина примерно Лениного возраста. Чёрные вьющиеся волосы перечёркивала густая седина. Широкие плечи обтягивала выцветшая гимнастёрка без погон. Он смущённо смотрел на Лену, как будто искал подходящие слова и никак не мог их подобрать.
– Вы кого-то ищете? Я могу помочь?
– Я – Иосиф Гуревич. Мой сосед священник отец Павел сказал, что у вас живёт мой сын Лёня. Я могу войти?
– Да, пожалуйста, входите, – Лена растерянного отступила, пропуская неожиданного гостя, – проходите, садитесь. Я его сейчас позову.
Но позвать не успела. В комнату заглянули дети посмотреть, кто пришёл. Они с любопытством рассматривали сидящего за столом незнакомца.
– Это папа Лёнички, – сказала Лена.
Высокий худенький мальчик лет тринадцати шагнул вперёд, словно прикрывая собой четырёхлетнего малыша.
– Вы пришли забрать Лёню? Так мы его не отдадим, он – наш.
– Забрать сына у вас я не могу. Вы – его семья. Да и некуда. В моей комнате поселились люди из разрушенного дома. Меня приютил сосед священник. Это он рассказал, где живёт мой сын.
Лена накрыла стол скатертью, поставила чашки, разлила чай, выложила на блюдо пирог с картошкой.
– Вы теперь без жилья, наверное, без работы. Как собираетесь жить в Одессе?
– На заводе, где я работал до войны, согласны взять меня прямо с завтрашнего дня, а вот где жить, не представляю.
Дети рассаживались вокруг стола. Первый кусок пирога девочка дала Лёничке. Второй кусок Лена положила на тарелку гостю.
Мальчик внимательно посмотрел на Иосифа и очень серьёзно сказал:
– Но, если вы Лёнин папа, то должны жить с ним вместе. Значит, остаётесь у нас. Так будет правильно. Люся с мамой здесь в большой комнате, а вы со мной и с Лёней – в маленькой.
Иосиф поднял глаза на Лену. Что она ответит на неожиданно смелое заявление сына? Дети тоже замерли, глядя на маму. Они очень хотели, чтобы Лёня с ними остался.
– Ну, что ж, – серьёзно сказала Лена, обведя взглядом сидящих за столом. — Мой сын, пожалуй, прав. Я могу гордиться его словами.
Через два месяца в городском ЗАГСе родилась новая семья.
