Почему застрелился военный секретарь Давида Бен-Гуриона
Петр ЛЮКИМСОН
В 2004 году, месяца за два до сноса поселений Гуш-Катифа, Ариэль Шарон собрал очередную "экстренную" пресс-конференцию для журналистов русскоязычных СМИ. Нас завели в небольшую комнату в одном из зданий тель-авивского квартала мошава Германит, где до 1977 года проходили заседания кабинета по безопасности. Один из нас обратил внимание на висевший на стене в траурной рамке портрет незнакомца с жестким волевым лицом. Он спросил у присутствующих, кто это такой, но ответа ни у кого не было…
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Премьер явился на заседание с пятиминутным опозданием и со своей всегдашней улыбочкой старого Кота Бегемота заявил, что нам есть о чем поговорить. В этот момент нашего коллегу и дернуло задать вопрос о том, чей это портрет на стене.
– Это военный секретарь Бен-Гуриона – полковник Нехемия Аргов, который покончил жизнь самоубийством в 1957 году. Очень печальная, я бы даже сказал, трагическая история, которую стоит рассказать… – начал Шарон.
– Остановите его! – шепотом сказал кто-то из нас. – Сейчас он будет полчаса травить байки, а потом скажет, что у нас осталось на вопросы не больше двадцати минут. А нам надо о стольком его расспросить!
Это был любимый приемчик Шарона в общении с журналистами: он заводил какую-то историю из своего прошлого, все, открыв рты, его слушали, а потом выяснялось, что времени на вопросы осталось с гулькин нос. Словом, мы Арика остановили, так и не узнав, что за "печальная, даже трагическая" история приключилась с полковником Нехемией Арговом. Но недавно о ней на страницах газеты "Маарив" вспомнил журналист и историк Мордехай Хаймович, и мы решили, оттолкнувшись от его очерка, пересказать ее читателям.
Суть истории проста: в первую субботу ноября 1957 года полковник Нехемия Аргов ехал в иерусалимскую больницу "Адасса", чтобы навестить госпитализированного там Давида Бен-Гуриона. На перекрестке Кастель он сбил ехавшего на велосипеде жителя лагеря для новых репатриантов в Рамле Давида Кадоша. Врачи оценили состояние раненого как критическое. Не в силах простить себе гибель невинного человека, Аргов пустил пулю в лоб, предварительно завещав семье Давида Кадоша (или ему самому, если тот выживет) все свое имущество и средства. Кавалер французского ордена Почетного легиона Давид Кадош выжил. Но вступить в права наследования наотрез отказался.
Судьба двух этих людей, случайно оказавшихся связанных неразрывной связью, настолько замечательна, что о каждом из них стоит рассказать особо.
* * *
Давид Кадош родился в 1917 году в марокканском городе Могадоре в семье Шимона Кадоша и Эстер Абухацира. В 1920-х годах голод заставил Шимона отправиться на заработки во Францию, где он вскоре полюбил другую женщину, попросил жену о разводе, снова женился, и вторая жена – Рахель – родила ему шестерых детей. Спустя несколько лет Давид переехал к отцу, и там выяснилось, что у мальчика недюжинные спортивные данные. Он начал с занятий боксом, выиграл вчистую несколько боев, но когда ему в полуфинале предстоял бой с евреем, отец неожиданно запретил ему заниматься этим видом спорта. "Нельзя, чтобы еврей бил еврея. Даже на ринге!" – объяснил он свое решение.
Давид переключился на плавание – и снова с большим успехом, затем увлекся велосипедным спортом, который захватил его целиком. Впрочем, занятия боксом ему пригодились: когда на улице какой-то француз назвал его "грязным евреем", его пришлось отвезти в больницу, а Давид оказался в полиции.
Читайте в тему:
Когда началась гражданская война в Испании, Давид Кадош отправился туда, чтобы воевать с франкистами. Он всегда оказывался на передней линии огня, быстро стал командиром подразделения и заслужил у испанцев прозвище "Эль капитано" – "капитан". Вернувшись из Испании, он призвался в ряды французской армии, служил на одном из аэродромов в Алжире, а после того, как Гитлер оккупировал Францию, вернулся в Париж, чтобы влиться в ряды Сопротивления. Став командиром подпольной группы, Давид Кадош провел десятки дерзких операций. Когда он пустил под откос эшелон с немецкими солдатами, в результате чего погибли сотни гитлеровцев, на него объявили персональную охоту. За его голову была объявлена огромная награда, но Давид сумел уйти буквально из-под носа гестапо, непостижимым образом добрался до родного Могадора и тут же приступил к созданию антифашистского подполья, стал собирать и тренировать бойцов – в основном, разумеется, евреев.
Мать Давида в то время работала кухаркой в богатой семье Лурия – прямых потомков великого рабби Ицхака Лурия Ашкенази (Аризаля). Давид познакомился с дочерью хозяев Рахелью Лурия, и вскоре влюбленная пара встала под хупу. Любопытно, что, несмотря на всю разделявшую молодых социальную пропасть, у родителей невесты не было никаких возражений – Кадош был из достаточно знатного еврейского рода, и потомки Аризаля сочли это вполне достаточным, чтобы с ним породниться.
Все это время Шимон Кадош со своей семьей прятался от нацистов в убежище в Лионе. Вероятно, они бы вы выжили, но за две недели до вступления в Лион союзников Шимон Кадош опрометчиво вышел на улицу, дочь бросилась за ним, окликнула по имени, и их своим наметанным глазом заметил начальник гестапо Клаус Барбье. Выяснив, кем эти двое приходятся друг другу, Барбье велел, чтобы они поцеловались, и в упор выстрелил Шимону в голову. Остальная семья Кадош, за исключением двух братьев, успевших спрятаться у соседей-французов, отправилась с Освенцим, где все погибли.
Сразу после войны Давид Кадош поехал во Францию, чтобы выяснить судьбу отца и его семьи. Узнав о случившемся, он присоединился к группе еврейских мстителей, выслеживавших нацистов, – в надежде, что ему удастся лично рассчитаться с Барбье. Увы, это не удалось: как известно, Клаус Барбье был выдан Боливией Франции только в 1983 году и благополучно скончался во французской тюрьме в 1991-м. Зато во Франции Давида Кадоша чествовали как одного из выдающихся деятелей Сопротивления, и генерал де Голль лично вручил ему орден Почетного легиона.
В 1948 году, сразу после провозглашения Государства Израиль, мать Давида выткала израильский флаг, который повесили над главной синагогой Могадора, а Давид стал готовить на базе созданного им антигитлеровского подполья группы молодежи для репатриации. Однако кто-то донес местным властям, что молодые люди проходят там военную подготовку для участия в перевороте, и Кадошу с женой и четырьмя детьми пришлось спешно, буквально с парой чемоданов, бежать в Марсель, чтобы уже оттуда добраться до Израиля. Правда, путь до Земли обетованной растянулся почти на два года – только в 1950-м Кадоши вместе с несколькими приобретенными во Франции спортивными велосипедами прибыли в Хайфу, откуда сразу были направлены в лагерь для репатриантов "Маханэ Исраэль", располагавшийся там, где сейчас находятся корпуса концерна авиационной промышленности. Большую семью поселили в бараке размером 6х4 метра, где она пережила необычайно холодную, со снегопадами, зиму 1952 года.
Позже Давид Кадош присоединился к строительству нового поселка Ишраш близ Реховота. Ему выделили участок под дом и землю, на которой он собирался разводить коз и овец. Помимо прочего, Кадош отвечал за вооруженную охрану поселка. Время было непростое – Ишраш подвергался регулярным набегам федаинов, не было месяца, чтобы в поселке не хоронили очередную жертву арабского террора. В конце концов, Рахель заявила, что боится здесь оставаться, и Кадоши переехали в другой лагерь для репатриантов, на этот раз под Рамле. Там Давид Кадош создал футбольную команду, целый ряд спортивных секций и велосипедный клуб, которому предстояло в будущем перерасти в Израильскую ассоциацию велосипедного спорта. Вместе с членами клуба он ежедневно выезжал на длительные прогулки, всегда двигаясь впереди колонны. Так было и в тот роковой день, когда его сбил несущийся на полной скорости Нехемия Аргов.
* * *
Аргов был ненамного старше Кадоша – он родился в 1914 году в Риге, в семье одного из лидеров местных сионистов и создателя Еврейской гимназии, и это обстоятельство предопределило последующую жизнь Нехемии. Еще подростком он вступил в организацию "а-Шомер а-Цаир", в 21 год перебрался в подмандатную Палестину и поселился в кибуце Эйн-Гев. Вскоре он стал главой отдела пропаганды хайфского подразделения "Хаганы", затем офицером по особым поручениям его руководителей – Яакова Дори, Ицхака Садэ и Исраэля Галили. В 1947 году Аргова назначили командиром подразделения ПАЛМАХа, которому была доверена личная охрана Бен-Гуриона, он познакомился со Стариком и вскоре стал его верной тенью. Он был не только секретарем Бен-Гуриона – он был телохранителем, денщиком, советником и всем прочим в одном лице. Именно Аргов определял распорядок дня первого премьер-министра Израиля, решал, кого ему следует принять, а кого нет, сколько времени следует выделить на каждую встречу, и т.д. Он же варил Старику кофе, наполнял его чернильницу и следил за тем, чтобы тот вовремя обедал. Наконец, он был главным хранителем его тайн и поверенным во всех делах с женщинами, которых, помимо жены Поли и постоянной любовницы Ривки Каценельсон (двоюродной сестры Берла Каценельсона), в его жизни, похоже, было немало.
"Тут звонила одна, – записал Аргов однажды в дневнике. – Говорит, что когда-то была близко знакома со Стариком и хочет снова увидеться. Говорит, что готова мыть ему ноги и делать для него все в любом месте, на которое он укажет. Очень просила позволить им встретиться, говорит, что истосковалась по нему, хотя сама замужем и есть дети. Она ищет близости с ним хотя бы на пару минут. Мы долго говорили с ней о величии Старика…"
Любовь Аргова к Бен-Гуриону была настолько беззаветной, что однажды он сказал начальнику генштаба Игалю Ядину, что если со Стариком что-то случится, он покончит с собой. Из чего, кстати, некоторые делают вывод, что у него всегда была тайная склонность к суициду.
Надо заметить, что и Бен-Гурион безоговорочно доверял Аргову. Доверял до такой степени, что разрешал принимать за себя решения по тем или иным второстепенным вопросам и подделывать свою подпись на документах. И, вне сомнения, он любил Аргова: это видно по теплоте, с какой он пишет в своих мемуарах о советах Нехамии.
О личной жизни Аргова никто ничего не знал, да и неизвестно, была ли у него личная жизнь. Поговаривали, что после какой-то истории с любимой девушкой он стал убежденным холостяком, и все знавшие его сходятся в том, что, в сущности, Аргов был очень одиноким человеком. Человеком, который никогда не шутил и не улыбался, даже услышав смешной анекдот. Из его близких друзей известен только Шимон Перес. Вот его Нехемия, безусловно, любил и часто захаживал к нему в гости. Однажды, придя к Пересам и заметив, что Соня беременна, он вдруг обронил, что тоже очень хотел бы иметь детей. Соня растрогалась, и родившегося сына Пересы назвали в честь Аргова Нехемией – Хеми. Но и Переса Аргов ревновал к Бен-Гуриону, в чем честно признался в надписи на книге, которую подарил будущему патриарху израильской политики ко дню рождения.
Отставку Бен-Гуриона и его переезд в кибуц Сде-Бокер в 1953 году Аргов воспринял как личную трагедию и несколько лет пребывал в состоянии депрессии. А когда в 1956-м Старик с триумфом вернулся на пост премьера, счастью Нехемии не было предела. "Я так счастлив, что мне хотелось бы умереть именно сегодня! – признался он Ицхаку Навону 2 ноября 1955 года, в день приведения к присяге нового правительства. – В конце концов, более счастливого дня в моей жизни уже не будет. Я получил больше, чем хотел!"
29 октября 1957 года страдавший психическим заболеванием Моше Дуэк бросил гранату в зал заседаний кнессета. Как он потом объяснил, таким образом он хотел отомстить Сохнуту за плохой прием, который, по его мнению, был оказан репатриантам в Израиле. В результате взрыва был тяжело ранен министр по делам религий Моше Шапира, а Давид Бен-Гурион, Голда Меир и Моше Кармель получили относительно легкие ранения. Все пострадавшие были госпитализированы в "Адассу", туда и спешил в то злополучное утро 2 ноября Нехемия Аргов.
* * *
Было около десяти утра. Группа велосипедистов как раз заканчивала утренний пробег и уже повернула в сторону Рамле, когда в нее на своем "виллисе" влетел Нехемия Аргов. От удара велосипед Давида Кадоша подбросило в воздух, он приземлился на голову. Позже Давид рассказал старшему сыну Шимону, что видел, как Аргов затормозил, из его машины выскочила и стремительно бросилась бежать прочь какая-то женщина – видимо, опасалась огласки и не хотела сталкиваться с полицией. "Ты в сознании? Как тебя зовут?" – спросил Аргов, подбежав к Кадошу. Тот отвел руки от окровавленной головы и кровью написал на протянутом ему листе: "Давид Кадош, Лагерь Бет…"
Автомобилей тогда на дорогах Израиля было немного, к тому же суббота, так что Аргов домчал Кадоша до больницы "Каплан" в Реховоте буквально за несколько минут. Здесь врачи констатировали у него множество переломов по всему телу, но главное – тяжелейшую открытую черепно-мозговую травму. На вопрос Аргова, как он оценивает шансы нового пациента, врач покачал головой и сказал, что тот вряд ли выживет, но мизерный шанс все же есть.
"Я, Нехемия Аргов, отвечаю за госпитализацию этого пострадавшего в автокатастрофе. Сделайте все, что можно. Если вдруг окажется, что он не является членом больничной кассы, все лечение осуществляйте за мой счет", – написал он в оставленной дежурному врачу записке.
Из больницы Нехемия направился в лагерь для репатриантов, чтобы лично рассказать семье Кадош о том, что произошло. Однако выяснилось, что Рахель Кадош говорит только на арабском и французском языках, которыми Аргов не владел. Ему пришлось говорить с Шимоном, который тоже долго не мог взять в толк, что такое "теуна" — авария.
Потом Аргов дал показания в полиции, где заявил, что как раз в тот момент, когда он подъезжал к перекрестку, его ужалила в глаз влетевшая в машину пчела, и он потерял управление. Было ли это правдой, мы уже никогда не узнаем. Как и того, что за женщина находилась в его машине и находилась ли. Из полиции Нехемия вернулся в лагерь и привез Рахель и ее старшую дочь, Аниту, в больницу, чтобы они ухаживали за Давидом. Шимон же остался дома присматривать за младшими братьями.
Домой в свою квартиру на тель-авивской улице Блох Нехемия Аргов вернулся уже после исхода субботы. Он плотно закрыл жалюзи и стал готовиться к уходу из жизни. В письме, адресованном Хайфскому окружному суду, он сообщает, что завещает Давиду Кадошу и его семье все свое имущество: квартиру в Хайфе стоимостью 1500 лир, банковский счет, на котором лежит 3761 лира, а также деньги, которые ему должна жена начальника иерусалимской полиции Леви Авраами – Лея, и 2750 лир, которые он одолжил Ицхаку Навону. Затем он написал письмо товарищам и сослуживцам: "Сегодня я наехал на велосипедиста Давида Кадоша. Я опасаюсь, что он не выживет. Даже если выживет, не знаю, сможет ли он содержать семью. Попросите за меня прощения у него и его семьи…"
Вслед за этим он сел за прощальное письмо Бен-Гуриону.
"Дорогой мой, очень дорогой Бен-Гурион! – написал он. – Целью всей моей жизни было служить тебе. Я верю полной верой, что народ Израиля не смог бы добиться независимости, если бы ты не родился на свет, если бы не твоя великая личность. Ты обязан продолжать руководить этим жестоковыйным народом. Будь здоров и силен. Я знаю, ты посчитаешь слабостью то, что я сделал. Прости меня за эту слабость. Любящий тебя Нехемия".
Отложил ручку, приставил пистолет к виску и выстрелил. Согласно заключению патологоанатома, смерть наступила около 2 часов ночи.
* * *
В воскресенье, 3 ноября 1957 года, Нехемия Аргов не явился утром на работу. Это было ЧП – то, что Аргов, известный своей пунктуальностью, мог просто опоздать, ни у кого не вмещалось в сознании. Когда он не ответил и на телефонные звонки, тревога возросла. К десяти утра помощник главы службы безопасности премьер-министра Авраам Бен-Йосеф отправился к Аргову домой, чтобы узнать, что случилось. Дверь квартиры была заперта, что в те дни тоже было странно. Тогда Бен-Йосеф раздвинул жалюзи и увидел, что Аргов неподвижно сидит, положив голову на стол, и это означало, что надо срочно вызывать полицию. Но Бен-Йосеф уже понял, что спешить некуда, и позвонил сначала гендиректору министерства обороны Шимону Пересу, и только когда тот ответил, что срочно выезжает (от министерства до улицы Блох было минут пять езды), вызвал полицию.
Перес и Бен-Йосеф вошли в квартиру вместе с блюстителями порядка.
Нехемия Аргов сидел, навалившись телом на стол, на котором было разбросано множество бумаг – так, словно только что закончил работать. Каким-то образом пуля не прошла навылет, голова покойного была цела, его лицо выражало абсолютное спокойствие и… какую-то удовлетворенность, что ли, тем, что он сделал. Шимон Перес заплакал. И это был, наверное, первый и последний раз, когда кто-либо видел его плачущим.
А 4 ноября в восемь утра из палаты, где лежал Давид Кадош, раздался дикий крик. Перепуганные медсестры поспешили к пациенту, который метался по палате, срывал с себя бинты и непрестанно кричал: "Не может быть! Зачем? Зачем он это сделал?! Боже, зачем он это сделал?! Я жив!" На полу возле кровати Кадоша валялась газета, на первой странице которой было помещено сообщение о самоубийстве Аргова и его завещании.
"Это безумие! Я здоров, врачи обещают дня через два выписать меня из больницы, говорят, что я даже смогу снова ездить на велосипеде… Но когда я узнал, что такой хороший человек ушел из-за меня из жизни, я словно сам перестал существовать", – сказал Давид Кадош пришедшему к нему корреспонденту "Маарива". От завещанной квартиры и денег он отказался сразу и категорически: "Я не могу пользоваться имуществом и принять деньги, от которых пахнет кровью", – пояснил он на своем, тогда еще далеко не совершенном, иврите.
Бен-Гуриону решили временно не сообщать о смерти Аргова – подождать, пока поправится. Поэтому 4 ноября впервые в истории Израиля были сделаны специальные выпуски всех газет с измененной первой страницей. Старику рассказали о случившемся лишь спустя два дня, когда он все еще был в больнице. Услышав страшную весть, Бен-Гурион отвернулся к стене и дал понять присутствующим, что не желает никого из них видеть. Но все, кто там находился, видели, что его плечи содрогаются от рыданий. И это тоже был первый и последний раз, когда Старика видели плачущим.
Что касается Давида Кадоша, то он прожил долгую и по большому счету очень счастливую жизнь. До 82 лет он ежедневно выезжал на утреннюю велосипедную прогулку.
Сегодня именем Давида Кадоша назван центральный спортзал в Рамле, в котором проходят все городские спортивные мероприятия. И это, безусловно, правильно, так как именно Кадош был зачинателем почти всех спортивных секций в этом городе…
P.S.
Познакомившись с этой историей, я подумал о том, как здорово, что тогда, в июне 2004 года, мы не дали Ариэлю Шарону продолжить рассказ о Нехемии Аргове. Не оборви мы его на полуслове, не начни забрасывать интересующими нас вопросами, – и пресс-конференция, безусловно, была бы сорвана. Арик, как я уже заметил, был мастер на такие трюки. Но в одном он был прав: это действительно очень печальная и даже трагическая история.
[nn]
