В Израиле Шекспира ставят много. Среди чертополохов разной, всеми силами пробивающейся к солнцу псевдодраматургии, римейков, подражаний, среди перепевов и перелицовок вдруг вспыхивает звездочка гармоничного, умного и актуального. Вновь над залом встает зарево Шекспира
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Александр Ханин, пресс-служба театра "Гешер"
Уильяму Шекспиру мир обязан очень многим. Никогда нам не узнать – все сроки вышли, поток доказательств смешался с золой и туманом — был ли он, жил ли на самом деле, этот феноменальный драматург. Или тексты – результат некой глубоко запрятанной детективной интриги? Но пьесы, – прекраснейшие, мудрые, изящные, остроумные, длятся, сияют и не собираются исчезать.
Шекспир тоже многим обязан этому миру. Слава, многообразие трактовок, всеобщее поклонение, звание безоговорочного эталона, эхо легенды — это дар человечества тому чуду и бесконечной светоносной тайне, кодовое имя которой — Шекспир…
Снова и снова открываем эти старые пьесы – и восхищаемся. Ну, я имею в виду, восхищаются те, кто еще не утратил чувство прекрасного и вообще чувства как таковые…
В Израиле Шекспира ставят много. Среди чертополохов разной, всеми силами пробивающейся к солнцу псевдодраматургии, римейков, подражаний, среди перепевов и перелицовок вдруг вспыхивает звездочка гармоничного, умного и актуального. Вновь над залом встает зарево Шекспира.
Вот и в «Гешере» опять привлекли в свидетели и судьи Ромео и Джульетту. Веронские дети, точнее – юные космополиты снова страстно полюбили – и погибли, не в силах победить этот грубый, жестокий мир. Мир не меняется. Или меняется в еще более жестокую и страшную сторону. Еще обиднее, что олицетворением зла и горя, упрямства и пошлости снова стали для детей их собственные родители. Хотя в новом спектакле, который поставила Ильиль Семель, ни папы, ни мамы у Ромео нет. Здесь он мальчишка, которого от нежной девочки Джульетты отделяют многие пропасти. Она живет в доме с балконом, слугами, знает балы, наряды, подарки, комфорт. А он — бродяга, бедолага из подворотни. Единственное его прибежище – мечты и стихи. Ими он отгораживается от бед.
Пьеса претерпела такие безжалостные, просто хирургические сокращения, что ее в этом урезанном виде трудно понять. Даже сюжет тает под ультрафиолетовыми лучами новых трактователей. Последняя сцена, сцена смерти влюбленных, падает, как беззаконная комета, просто ниоткуда. Меркуцио, лишенный и своего обаяния, и ядовитого остроумия, и значительного объема шекспировского текста, погибает непонятно, походя. Парис, этот несчастный жених-манекен, который глуповато улыбается и все свое сценическое время пытается всучить Джульетте букет хризантем, выглядит лишней марионеткой в наспех придуманном театрике на школьном празднике.
Хороши те актеры, которые не главные герои, но явно мощно, щедро переигрывают солистов. Гешеровские мастера опять ведут основную линию своего театра: прожить даже небольшую роль на пределе душевного труда и смысла. Эти жители вневременного пространства, внежанрового, взрослые люди: Кормилица (Тали Осадчи), папа Капулетти (Ори Янив), Лоренцо (Гилад Клеттер), мама Капулетти (Карин Серуя) действуют логично. Они интересны, колоритны. Все их сценические действия обоснованы и прочувствованы.
Дети из логики выпадают. И их бунт, и трагедия стихийны и кукольно-суматошны. Потому и сострадание к ним как-то не рождается. Да и актеры эти юные пока весьма скромны в своих проявлениях. Они еще учатся театру. Ноам Франк – Ромео и Нета Рот – Джульетта выглядят актерски инфантильными. Меркуцио Нира Кнаана только внешне, со всеми готскими побрякушками и претензией на свежесть, на остроту андрогинного начала, привлекает внимание. Внутренне все это никак не оправдано. Да и текст, излишне резко сокращенный, тут ему не помогает…
Я с огромным интересом слежу за Рут Сендерович, которая в этом спектакле стала Бенволио. Актриса так сфокусирована на роли, так серьезно и отчаянно существует в этой истории, что запоминается.
В новой версии все строится про принципу «мир стоит на дуэтах». Здесь живут, дружат, ссорятся, воспаряют исключительно парами: Ромео — Джульетта, Кормилица — Лоренцо, Меркуцио – Бенволио, папа Капулетти – мама Капулетти. Авторы новой сказки о добре и зле словно пытаются исследовать вечный загадочный, притягательный смысл очарованности людей друг другом; суть поиска второй половины, феномен гармонии дуэта. Придают ему знак равновесия.
Скандальные супруги Капулетти расставляют свои акценты, Кормилица и Лоренцо свои. Но Меркуцио и Бенволио, Ромео и Джульетта – иные, они не успевают, не суждено им обрести хотя бы такое спорное равновесие, мало-мальски похожее на гармонию… А именно это обретение приносит в наш старый, ворчливый, искалеченный мир тень радости.
Садовник Лоренцо – в этом варианте он заменил падре, церковного человека — все умеет, все благоустраивает. Именно он наводит порядок, чистит бассейн, подметает территорию, а еще он знаток трав, вот и пытается помочь, хотя бы пытается – и дает Джульетте бутылочку зелья. Чтобы спасти ее от ненавистного брака. Он и сам любит; по крайней мере – плотская страсть, чувственность ему совсем не чужды. К слову, романтика и эротика в отношениях Кормилицы и Лоренцо гораздо ярче и убедительнее, чем эротическая, чувственная составляющая в союзе Ромео и Джульетты. От любовной сцены заглавных героев остается чувство неловкости. Такая она неуклюжая и фальшивая. Почему-то вспомнились решения этой сцены в фильме Франко Дзеффирелли, в балете Прокофьева-Лавровского…
Но вернемся в «Ангар», в театр «Гешер», где происходит короткая шекспировская история. Краткость – сестра, мать и пресс-секретарь талантов. Иногда. Не всегда. В этом случае – она враг результата. Вместе с фразами и монологами удален глубинный смысл. Ушла даже логика. И, разумеется, катарсис не возникает на этом полуслове, на пастозной недоговоренности финала.
Четверка: Ромео, Джульетта, Меркуцио, Бенволио – совсем дети, очень юные и милые. Они талантливые, увлеченные, живые, они стараются, очень стараются — и все же они пока только дети. Они хороши. Но пока не совсем готовы. Да и сам спектакль выглядит чересчур инфантильным.
Идти ли его смотреть? Разумеется! Он показывает роскошный потенциал режиссера Ильиль Семель (она, безусловно, новая звезда нашего театра!), и новые лица молодого актерского поколения, красоту и оригинальность музыки Адама Хена, и эффектную рациональность, говорящую метафоричность декораций и костюмов художницы Полины Адамовой. Перевод Дори Парнеса трагедии великого человековеда на язык сегодняшних израильтян правомерен и лаконичен.
От вечного и значительного всегда есть польза. Вот и пользуйтесь! И еще. Даже не самые звездные спектакли в «Гешере» интересны. Что уже прекрасно!
