…В луче корчится, извивается, всем телом реагирует на боль души молодая женщина. Египетская царевна Амнерис. За пологом жрецы судят военачальника. Он молчит в ответ на все обвинения. Он выбирает смерть. Она сломлена. Это она обрекла его на смерть. Она, Амнерис, выдала его неумолимым судьям, обрекла на смерть того, которого любила больше всего на свете…
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Йоси Цвекер
После войн, столкновений воль, интриг, военачальник Египта Радамес и его возлюбленная, эфиопская принцесса Аида, соединятся. Не в жизни, а в том мистическом, потаенном, грандиозном мире искусства, о котором мы, смертные, так мало знаем…
На сцене Израильской оперы — «Аида» Джузеппе Верди. Либретто Антонио Гисланцони, основанное на четырех страничках рукописи египтолога Мариетта…
Опера эта – шедевр из шедевров. Ее живая музыкальная вода врачует уставшее сердце. Напоминает, что все может быть прекрасно. Именно об этом, о прекрасном, написал Джузеппе Верди и рассказал своим спектаклем греческий режиссер Стафис Ливафинос. Сценограф Александр Пользин. Никакие суперлативы не могут, не в состоянии передать даже тень, частичку, лучик фантастической красоты и изумляющей страсти этой музыки.
В каменной плите, которая драматично нависает над всей историей, зияет дыра. Через такую дыру и взирают на землю высшие силы. Вероятно… Там бликует, играет, меняет окраску свет; к ней поднимают головы герои. Каменная глыба с дырой располагается над маленьким островком. Неровным, из неясного материала. То ли гранит, то ли пластик. На этом островке действуют герои. Какие-то странные люди, одетые в единообразные костюмы. Они ведут странную, глупую, неясную военную компанию. Радуются победе. Издеваются над рабами, пленными. Старательно молятся, с энтузиазмом празднуют. Вокруг острова темнота. Иногда опускается прозрачный расписной занавес цвета бирюзы. Например, в той сцене, где Аида, нынче рабыня, а вообще-то эфиопская принцесса, вспоминает зеленые луга родины…
Временами занавес прозрачный, без всякого цвета. Как туман или густой сироп тяжелого сна… Египет и Эфиопия в этом варианте — будто не враждующие страны, не воинственные противники. Нет правых, нет виноватых. И те, и другие — всего лишь участники аттракциона, в котором жизнь, любовь, человечность особого смысла не имеют. Они могут называться хоббитами, жевунами, орками. Война – уродство, которому нет оправдания. Кровавая игра. Типа «Игры в кальмара» или детской компьютерной стрелялки. Доводы, объяснения войны есть только оправдание пещерности.
Рабыни, ставшие жертвами насилия, семенящие не в такт, под музыку, которую не слышат, бьют себя в живот, кричат, демонстрируя трагичное желание убить своих нерожденных детей. Они и есть суть, лицо всякой войны.
Военачальник Радамес — не герой. Он такой же демагог и пленник режима, как жрецы, воины, рабы. Режиссер Стафис Ливафинос делает в своем спектакле акцент на том, что находится за кулисами войны. Акцент на сгорающей любви, на эгоизме отцов, горечи разочарований и интригах. Довольно смешно маршируют солдаты-комедианты. Куколки-египтянки в унисон машут флажками. Постановщику, скорее, важны те дела и чувства, которые меняют, режиссируют жизнь.
Юстина Грингите – Амнерис. Белокурая дива. Она баснословно пластична, сознает свою власть, свою женственную силу. Она существует в спектакле в стиле Кармен. Или Эболи. Ее меццо-сопрано временами звучит безукоризненно. Временами бывают потери. Но актрисе удается показать изменения, рост в характере, в личности героини.
Тенор Леонардо Кайми в партии Радамеса довольно инфантилен, аморфен. Неубедителен. С трудом верится, что такой юноша может куда-то кого-то повести – и вернуться с триумфом. Он не слишком умело пользуется своим вокальным материалом. Подчас кажется, что артист боится звука, ведет свою линию осторожно, без свободы и творческого озарения.
Моника Занеттин — Аида. Она звучит объемно, инструментально, есть просто прекрасные моменты. Когда вокалистка вплетает свой голос в ансамбль, она безусловно хороша. В сольных ариях мне показалось: маловато чувств, оригинальности. Точности проживания. Есть пустоватые, неодухотворенные эпизоды, когда заглавная героиня просто гаснет, устраняется. И ей тогда не веришь. И переносишь внимание на нечто второстепенное. На телефоны в рядах зрителей, на посторонние шумы и движения.
Нельзя счесть удачей партию Амонасро – Йонут Паску. Голос почти без тембра, азарт чрезмерен…
Наш мудрый Владимир Браун, который всегда соответствует стилю постановки¸ звучит, образно говоря, в рифму с трактовкой режиссера, — грозен и беззащитен в роли царя Египта. Он выглядит просто статистом, клерком в огромном парадном аппарате власти, и оттого и деяния его, и смысл его власти немного смешны.
Запомнился Эйтан Дрори в партии Гонца… Очень порадовал наш хор под руководством Асафа Бенрафа. И красочным звучанием, и единством, и гибкостью, и естественностью сценического существования. Очень качественная работа!
Симфонический оркестр Ришон ле-Циона не проявляет в этом спектакле (по крайней мере, так было на репетиции и на премьере) особой стройности и слаженности. Все приблизительно, расслабленно. В такой манере оркестры обычно играют в парках, где звук невозможно выстроить, а антураж бегающих и жующих отвлекает и слушателей, и музыкантов.
Дирижер Джулиано Карелла не дает оркестру волевой импульс. Его трактовка отличается расплывчатостью. Невнятностью. Хотя задумка была, мне кажется, верной: сыграть партитуру Верди без крикливой помпезности, которая так часто сопутствует исполнению именно этой оперы.
…Когда судьи приговаривают Радамеса к заточению живьем в подземелье, к нему, в этот страшный грот, пробирается Аида. И плита, та, что висела над их жизнью, воинами и рабами, опускается вниз. Неумолимая, грозная. И любящие в прекрасном дуэте словно прорастают сквозь нее. Сквозь неживой, мертвящий камень. Этот дуэт – знак счастья. Краткого, но безусловного. Вопреки бурям за окнами. Вопреки нашему несовершенству. Он преодолевает смерть, злобу. У Цветаевой есть такая строчка: «…Как страстное пенье сквозь зданье»…
В Израильской опере – «Аида». Неоднозначная, неровная. Но необходимая и стимулирующая мысль.
В финале спектакля воцаряется свет. Который умнее, справедливее, величественнее любой тьмы. Сильнее амбиций, имперских устремлений, тщеславия. И музыка проливается немеркнущим светом. «Слава Верди»! – скажу я вам и себе. Непременно пойдите в оперу, послушайте живую музыку, живую – навсегда!
