Раковая опухоль большевизма уничтожала поколение за поколением во всем мире и, прежде всего, в России. К юбилею Комиссариата по социальному уничтожению
Эфраим БАУХ
Из наследия писателя
"Жизнь проиграла смерти, но память
побеждает в борьбе с Небытием".
Цветан Тодоров "Заблуждения памяти"
"Большевизм – социальная болезнь ХХ-го века".
Александр Яковлев
После того, как испанская инквизиция сожгла на костре отца Тиля Уленшпигеля – Клааса, его вдова и Тиль берут пепел Клааса с места казни в мешочек, и вдова вешает этот мешочек на шею сыну, говоря: "Пусть этот пепел, который был сердцем моего мужа, будет вечно на твоей груди, как пламя мести его палачам". И каждый раз, выступая за свободу и справедливость, в назидание палачам, живым и мертвым, Тиль повторяет: "Пепел Клааса стучит в мое сердце".
Итак, дожили. Вошли в столетие со времени страшного 1918 года. Я подумал об этом в утренний час, глядя на хоровод ласточек, приветствовавших восход солнца в пасмурном небе, вестников солнца, каждое утро выступающих, как неопровержимое доказательство жизни, прорывающихся сквозь сплошную мерзость "черных дел", по сей день выступающих "белыми пятнами" по всей России-матушке. И хотя всё еще эпигоны Валентина Катаева пытаются толкать "Время, вперед", время, подобно свитку столетней давности, похороненному по еврейскому обычаю, до времени, в земле, начинает разворачиваться в обратную сторону, нескончаемой чередой "черных" юбилеев.
Скрепя сердце, можно сказать, что смерть в прямом и переносном смысле начинает обретать заново явную жизнь. И свидетельство этому – невероятно возросшая популярность "Черной книги коммунизма", впервые опубликованной во Франции в 1997 году в издательстве Edition Robert Laffont – "Le Livre Noir Du Communizme. Crimes, Terreur et Repression". – "Чёрная книга коммунизма. Преступления. Террор и репрессии" с подробным предисловием и под редакцией Стефана Куртуа, дважды вышедшей в переводе на русский язык, во второй раз стотысячным тиражом. Тема требовала тщательного педантичного исследования и описания "истории болезни" – всемирной раковой опухоли, смертоносной ткани, расползшейся по всему миру – коммунистической доктрины в большевистском исполнении.
Особенно впечатляют бывшие "белые пятна". С запада до востока – от Калининграда до Владивостока. С юга на север – от Черного до Белого морей. Проступают "чернотой преступных дел" – карты концлагерей и карты маршрутов депортаций.
В девяностые годы девятнадцатого столетия французский философ и публицист Морис Мюре в своей книге "Еврейский ум", написал о коммунистической доктрине Карла Маркса пророческие слова – "Нет сомнения, что эта на вид мирная теория в будущем будет праздновать кровавые триумфы".
По неокончательным подсчетам "Черной книги коммунизма" эта доктрина уничтожила в мире 100 миллионов человеческих жизней.
Началом, примерно, можно считать постановление Совета народных комиссаров, возглавляемого Лениным, о "красном терроре" в сентябре 1918 года.
Еще до Октябрьского переворота, Ленин, падкий на параллели между французской революцией 1789 года и Октябрем 1917, спрашивал своего секретаря Бонч-Бруевича:
"Неужели, батенька, у нас не найдется свой Тьер-Танвилль, который приведет в порядок расходившуюся контрреволюцию?"
Шестого декабря 1917 года выбор пал на "крепкого пролетарского якобинца", по словам Ленина, за которого все члены Совнаркома единодушно проголосовали, – Феликса Дзержинского. Начало было весьма робкое: Дзержинский в письме от 11 января 1918 года просит Ленина разрешить Чека самим производить "реквизиции у буржуазии". Но и раньше действия Чрезвычайной комиссии были самоуправны в деле "ограничения свободы и осуществления репрессий". Дзержинский подбирал растущий штат из товарищей по подпольной работе, в основном, прибалтов и поляков. Из них возник костяк будущих кадров Государственного Политуправления – ГПУ 20-х годов и Наркомата Внутренних дел – НКВД 30-х – Лацис, Менжинский, Мессинг, Петерс, Трилиссер, Уншлихт, Ягода.
Ранним утром, 6 (19) января 1918 года было разогнано Учредительное Собрание, избранное на основе "Общего избирательного права". Из 707 депутатских мест большевики получили только 175. Учредительное Собрание просуществовало менее суток, и было разогнано. Малочисленная демонстрация протеста в Питере, была встречена залпами матросских отрядов. На мостовой осталось лежать 20 тел. Дзержинский арестовал эсеров и меньшевиков, избранных в Учредительное Собрание. Вспомним заблуждение Александра Блока в "Двенадцати": "Вдаль идут державным шагом…" Такова была тяжкая расплата за несколько часов эксперимента с парламентской демократией в России.
Народный комиссар юстиции левый эсер Штейнберг сразу же осудил самоуправство Дзержинского. Это был первый конфликт между ВЧК и НКЮ (Народным комиссариатом юстиции) о незаконном статусе политической полиции. Штейнберг спросил Ленина:
"Для чего тогда НКЮ? Назвали бы его Комиссариатом по социальному уничтожению".
"Великолепная мысль, – отреагировал Ленин, – это совершенно точно отражает положение. Но, к несчастью, так назвать его мы не можем". Таково двуличие интеллектуала-убийцы.
Видя недовольство рабочих, ведущих голодное существование, Ленин предложил обложить всех крестьян. В случае отказа – расстрел.
Нарком по продовольствию Цюрупа:
"Мы были потрясены. Принятие такого декрета привело бы к массовым казням".
Предложение Ленина отклонили. Но это в его отношении весьма показательно. С самого начала 1918 года Ленин загнал себя в тупик. Положение рабочих островков среди воистину океана крестьянства было катастрофическим. Конфликт был неизбежен. Следующий этап массового террора связан с наступлением германских войск, 21 февраля 1918 года. Большевики, бросившие лозунг – "Земля крестьянам", теперь отбирали у них всё. Крестьяне провели резкий раздел между "коммунистами" и "большевиками". Большевики обещали, а коммунисты отобрали.
Нарком продовольствия Лев Троцкий в свойственной ему манере прокричал: "Гражданская война за хлеб?! Да здравствует гражданская война!"
14 февраля 1918 года отряд чекистов расстрелял делегацию рабочих по собственному усмотрению. Убито было 15 человек.
Еще 26 октября 1917 года Второй съезд Советов вообще отменил смертную казнь, что вызвало бешеный гнев Ленина:
"Ошибка, недопустимая слабость, пацифистская иллюзия".
Убийство Володарского. Ленин пишет главе питерских большевиков Григорию Зиновьеву (Радомысльскому):
"Товарищ Зиновьев. Только сегодня мы узнали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором, и что вы (не вы лично, а питерские чекисты) удержали.
Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: грозили даже в резолюции Совдепа массовым террором, а когда до дела доходит, тормозили революционную инициативу масс, вполне правильную.
Это не-воз-мож-но.
Террористы будут считать нас тряпками.
Время архиважное. Надо поощрять энергичность и массовидность террора против контрреволюции, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет. Ленин".
Раковая опухоль большевизма уничтожала поколение за поколением во всем мире и, прежде всего, в России.
Неслыханное дело: в двадцатом веке пять раз менялось название этой огромной страны на политической карте мира — Российская империя до 1917 года, Российская республика (1917), РСФСР (1918-1922), СССР (1922- 1991), Российская Федерация, Россия (1993).
Четыре раза меняли гимн: "Боже, царя храни" (до 1917), "Марсельеза" (1917), "Интернационал" (1918-1944), "Союз нерушимый" (1944-1991), "Песня без слов (с1993).
В политике: что пораженная прогрессивным параличом голова, в результате заражения сифилисом, измыслит (Ленин), или моя правая нога пожелает да голова, пораженная лобовым инсультом, отчебучит (Сталин). Колченогость диктовала не законы, а мнения.
По инициативе Крупской сжигались книги – Библия, Коран, Достоевский, и сотни других книг. Во много раз больше нацистов, но – тайком. Было время – огромная страна сплошных циников сбивала с толку весь мир.
Исторически сплошное социальное помешательство уничтожало слепо и без разбора. "Крот истории" взрастил гибельный урожай "братских могил" – от Калининграда до Магадана, с запада на восток, и от Норильска до Кушки, с севера на юг. Свирепствовал экологический вандализм. Античеловеческие заповеди вбивались пулей в затылок. Материализм уничтожал истину. Философски, с момента высылки Лениным всех светлых голов "философским пароходом", субъективно тормозились объективные процессы. Торжествовал социальный нарциссизм и жесткое, до тупости, неприятие любого оппонента.
Что же касается члена Совнаркома, а затем всевластного Иосифа Сталина, да и всех других комиссаров, то французская газета "L’Echo de Paris" писала 30 января 1937 года: "Низколобый грузин стал, сам того не желая, прямым наследником Ивана Грозного, Петра Великого и Екатерины Второй. Он уничтожает своих противников – революционеров, верных своей дьявольской вере, снедаемых постоянной невротической жаждой разрушения".
Десятилетиями длился приступ свихнушегося массового сознания. По Конквесту, только в период Большого Террора (1937-38) было произведено шесть миллионов арестов, три миллиона расстреляно, два миллиона умерло в концлагерях.
Преступную концепцию большевизма откровенно высказал 1 декабря 1918 года один из первых шефов ЧК Лацис:
"Мы истребляем буржуазию, как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против советской власти. Первый вопрос: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы должны определить судьбу обвиняемого".
В исследовании П.Наумова, М.Геллера и А.Некрича (1990) пишется о том, как велись допросы в НКВД, – с пытками, истязаниями, угрозами расправы над близкими. Признания добывали силой.
Недавно обнаружены в архивах и присовокуплены к массе документов тех страшных лет, расстрельные списки за подписью Сталина. И, все же, остается загадкой русской души поддержка Сталина, несмотря на невероятный свод свидетельств и документов, однозначно указывающих на то, что за массовыми расстрелами стоял именно он. Заносчивость посредственности сыграла с "кремлевским горцем", гением языкознания, всё образование которого составляло незаконченное обучение в духовной семинарии, злую шутку, превратив его в параноика, уверенного в своем непогрешимом величии.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
* * *
В бытность моего обучения в университете, на геологическом факультете, было много причин для того, чтобы недреманное око "органов" обратило на меня внимание. Как еврей, в паспорте которого стояло имя и отчество – Эфраим Ицхокович, я просто обязан был окончить школу с золотой медалью. И несмотря на это, поступив, естественно, без вступительных экзаменов в Одесский политехнический институт, 1 сентября я был бесцеремонно выброшен с группой евреев медалистов из института. Причина – неправильно расставленные знаки препинания в заявлении с просьбой о принятии в институт, всего в несколько строк. Это был 1953 год, "процесс врачей", когда антисемитизм достиг небывалых высот. После года работы в молдавской школе, где я обучал великовозрастных молдаван русскому языку и литературе, я, испытывая немалый страх, подал документы в Кишиневский университет, и был принят. А создав оркестр, исполнявший классику, но, главное, джазовые композиции, что тогда было редкостью и даже опасным делом, стал, как говорится, знаменитым. Вокруг меня вертелась уйма новых лиц. Это и привлекло "рыцарей плаща и кинжала". Через комитет комсомола пригласили меня в гостиничный номер. Было это накануне Московского всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году, и стали они прельщать поездкой на это мероприятие. Даже сегодня не могу до конца представить себе, как мне удалось спастись из рук этих отъявленных мерзавцев, ловцов человеческих душ. Сыграла ли здесь неизвестно откуда взявшаяся стойкость характера, помноженная на естественное отвращение к предательству, заушательству, двурушничеству, в которых довольно комфортабельно устраивается море разливанное племени "стукачей".
Немало из этого племени наехало и пригрелось на земле Обетованной. Их можно узнать по повадкам, даже по походке. Они ступают вкрадчиво, как нашкодившие коты, говорят льстиво и ласково, особенно при обращении к женщинам. Они весьма живучи. Шкурой предчувствуют бурю, которая по законам человеческой справедливости, пусть поздно, но приходит всегда и вытягивает за ушко их "тело жирное", прячущееся в щелях утесов. Оказавшись на свету, они с готовностью признаются во всех прежних грехах и просят прощения, полагаясь на человеческое, я бы сказал, еврейское милосердие.
И главный их талант – подкатиться и примазаться. Очень любят фотографироваться с начальством, будь то мэры городов или члены Кнессета. Ловко, я бы сказал, профессионально, втираются в их компанию. В России они писали статьи против сионизма, даже вступали в антисионистские комитеты. Здесь они стали клятвенными сионистами. Их надо остерегаться. Вот они воистину живут, "под собою не чуя страны", по знаменитому стихотворению Осипа Мандельштама, не зная ни ее языка, ни ее культуры, и абсолютно не горя желанием все это узнать.
И, все же, когда "органы" обратили на меня внимание, время было другое: ослабела лапа и пасть этого чудища, которое, "обло, стозевно, и лаяй", смертельно пугало аббревиатурами – ВЧК- ГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ. Они еще некоторое время дергали меня. Последняя фраза сексота, простите, секретного сотрудника, была:
"Лет пять назад я бы тебе показал".
И я, такой наглец, ответил:
"Так хорошо, что прошли эти пять лет".
Он в ярости чуть не пробил головой крышу служебной машины, на которой вёз меня к своему шефу.
