Не самые оптимистичные заметки знаменитого артиста
Нахим ШИФРИН
Если я когда-нибудь вдохну и не выдохну, это значит я поперхнулся чьим-то "зачем?"
Привычка нашего человека представлять, что мироздание существует, следуя какой-то очерченной цели, доведёт меня до цугундера. Умысел, который видится ему во всяком жесте природы, делает любого читателя или зрителя похожим на Шерлока Холмса. Он угадывает мотивы злобного замысла даже в том, что человек на экране просто завернул за угол.
Моё поколение выглядит таким растерянным отчасти потому что неплохих вообще-то людей ему подсунули лишними, а нужными назвали лишь тех, кто жил с непреложной, да хотя бы и с кровавой целью. Я не помню поста, под которым в длинной ветке комментов не встретилось хоть однажды слово "зачем?"
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Право человека улыбнуться без причины наш человек всегда полагал признаком дурости и за каждой улыбкой хотел видеть это "зачем?"
Будто бы любому высказыванию художника вменена эта пошлая обязанность родиться с артикулированной целью.
Не представляю себе, "зачем" нужно долго ждать Годо или высматривать что-то в черноте квадрата Малевича, когда самое ожидание или плотность цвета говорят нам о бессмысленности всякого "зачем?".
Я не верю, что бормотание, предшествующее рифмам, уже таит в себе целеполагание, я не считаю, что всякий пейзаж заключает в себе какой-то конструктивный месседж, и не уверен, что цель симфонии — обязательно схлопнуться в какой-либо девиз.
Стремление разобрать стихотворение или картину — похвально, желание проанализировать спектакль или фильм — законное право любого зрителя или критика. Только зачем им это "зачем?"
Наслаждение или сладкая мука — от созерцания, от соучастия, от вовлечённости в круг мыслей, чувствований, борений художника — на мой непросвещенный взгляд, порой единственное неоспоримое достоинство искусства.
"Зачем вы написали этот пост, — спрашивает меня пользователь Нахим Шифрин, изображающий среднестатического пользователя Тырнета. — В чем ваша цель?" — иезуитски выпытывает он.
Блин! Наша цель — коммунизм! Тебе этого было мало?
* * *
Только сейчас увидел, что страниц с целыми уголками в ежедневнике уже заметно меньше, чем с оторванными.
Утесов, кажется, говорил, что в разные десятилетия жизни время бежит по-разному… Как мне хотелось бы, чтобы сейчас оно не летело так быстро. Ведь там, в моем приватном отчете, дебет никак не сходится с кредитом: мне трудно совладать с такими скоростями, некогда оглядываться, некогда свериться с намеченным маршрутом…
И дни летят, как верстовые столбы, и я, будто под картечью вопросов, на которые успеваю только мотать головой: "Не знаю-не знаю-не знаю"… Столько всего еще не знаю. Столько всего еще не сделал. А завтра уже оборву новый уголок в укоряющей на всякой странице книжице, где количество проставленных галочек все меньше и меньше исполненных дел…
* * *
Наталья Ильина вспоминала, как застукала Ахматову после ее первого разрешённого вечера в ЦДЛ за перечитыванием признательных записочек от поклонников. Кажется, смысл отрывка был в том, что вот, мол, и царственной Ахматовой не чужда была щекочущая каждого человека потребность прочитать или услышать что-то доброе о себе.
Я в поезде. Перебираю чужие письма. В смысле, читаю сообщения, написанные в директ. Сколько в них тепла, сколько благодарности, которые я, между нами говоря, и не всегда заслуживаю.
Вот последнее: человек производит иван-чай. Спрашивает, как можно передать посылочку для меня.
Отвечаю, что в Москве осяду уже в начале сезона, после всех разъездов, в сентябре.
«Отлично, — пишет мне добрый человек, — тогда и мёд свежий накачаем».
Ну, разве могу я такую привязку оборвать? Ко всему, от чего накрывает меня горячей волной. Сколько светлых слов, сколько признаний! Тут хочешь не хочешь, а потянешься рукой промокнуть глаза.
Здесь и ответ мой на пристрастные вопросы: никуда, никуда я от этой любви не уеду…
И дело тут, понятно, не в мёде, которые я однажды положу в иван-чай…
* * *
С какой-то маниакальной настойчивостью местный робот напоминает мне, что я давно не менял фотографии обложки и профиля. Мне неловко обсуждать это с бездушной машиной, но я давно не менял и своих пристрастий, и место жительства, и круг приятелей. Моё существо чурается этого досужего фэн-шуя, оставляя неизменными мои маршруты, мое жизненное расписание, мои привязанности и мой любимый спортзал. Кажется, что люди, с легкостью сумевшие бы изменить мою жизнь, уже давно умерли, и я не сыграю ничего из того, что они готовы были бы предложить мне, оставаясь живыми, не купят мне билет в Патагонию, и уже не заставят меня задыхаться от любовной горячки.
Есть подозрение, что я собрал почти все раскиданные в такие минуты камни и теперь ни за что не нагнусь, чтобы подобрать оставшиеся.
Я начинаю день со сводки новостей и понимаю, что это морок, который легко смахнуть одним пальцем с экрана айпада, а жизнь, которой я взыскую, легко прожить в считанные секунды, просто прикрыв уставшие от яркого света глаза.
Все свои роли я сыграю там же, в своём, ещё живом воображении, где у меня нет ни врагов, ни соперников, а есть только родители и друзья.
Здесь же, на грешной земле, обретаются тени, которые отбрасывают фигуры незнакомых мне людей, и мне уже совсем не с ноги бежать за ними, чтобы успеть познакомиться…
