Разве это жизнь, когда всё – тайком?
Денис ДРАГУНСКИЙ
— Мама! – вдруг позвала Юля из своей комнаты. – Ты где?
Наталья Сергеевна замерла и приоткрыла рот. Потом прикусила губу. Не сказать, чтобы задохнулась. Но сердце забилось, и шея вспотела, сзади. Она вытерла испарину ладонью. Слава тебе, господи. Наконец. Шесть лет прошло. Девочка первый раз произнесла это слово.
Какое счастье.
А как ужасно все начиналось!
Они с Дмитрием Васильевичем чуть не развелись из-за этого. Нет, вы представляете себе: муж вдруг заявляет жене, что у него есть дочь. Побочная, извините за выражение. Девяти лет. Зовут Юля. Говорит, что он ее признал, дал свою фамилию. И что он всё это время тайком ей помогал. То есть маме ее помогал, на самом-то деле. Маму зовут, конечно же, Кристина.
«Конечно», – это с горькой иронией произнесла в уме Наталья Сергеевна; хотя что такого в имени Кристина? Да ничего; а все равно: она просто Наталья, а там этакая вся из себя, ах, Кри-стиии-на.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Правда, муж клялся и божился, что с этой Кристиной он давно не общается, и дочку последний раз видел два года назад. Он вообще сомневается, что девочка знает, кто ее папа.
— Ну и всё, – сказала Наталья Сергеевна и махнула рукой.
Но это было еще не всё.
Кристина собралась за границу, устроилась на хорошую работу, и с потрясающей непринужденностью попросила Дмитрия Васильевича взять девочку себе. В свою семью. Тем более что у них с Натальей Сергеевной детей не было.
Наглость, конечно, несусветная. Замешанная на моральном шантаже:
«А иначе я твою дочь отдам в интернат».
В детский приют, проще говоря. Потому что своих родственников у этой Кристины не было. Или были где-то на Хренуткином Хуторе, и она с ними дела иметь не желала. Да и вообще: отдать московскую девочку троюродной тете на Хренуткин Хутор – лучше уж в детский приют.
Наталья Сергеевна думала ровно десять минут. В полной тишине. Потому что было без десяти семь.
Когда на телевизоре выскочили цифры «19.00», она встала с кресла и сказала:
— Берем.
Дмитрий Васильевич поцеловал жену и радостно сказал, что Юля – по словам Кристины, ее матери – очень легкая девочка.
Да, правда.
Ни капризов, ни скандалов, ни требований, ни слез. И в школе порядок – со всеми в классе дружит, учится хорошо. Сидит за столом, подперев головку худыми кулачками, и учебник читает. Вилку держит правильно. Спит — ручки под щечку. Даже когда пошел переходный возраст – двенадцать, тринадцать, четырнадцать – такая же вежливая. Дмитрия Васильевича называла папой, а Наталью Сергеевну – никак. Исхитрялась, чтоб без обращения. «Простите… А вот можно… Видите ли… Как вы думаете…» и все такое. И строго на «вы».
Наталья Сергеевна не давила на девочку в этом смысле. Просто старалась быть с ней еще ласковее, еще мягче и роднее.
Потому что буквально через два-три месяца после того, как Юля переехала к ним, Наталья Сергеевна полюбила ее. Это как-то само случилось, незаметно, но быстро: непонятный чужой ребенок, «посторонний человек в доме», вдруг превратился в часть ее жизни, в «кусок себя», как признавалась Наталья Сергеевна мужу. Возвращаясь со службы домой – особенно осенью и зимой, когда свет зажигают рано – она стояла недолго во дворе, всматриваясь в окна и радуясь, если там мелькнет Юлина тень. А потом специально звонила в дверь, чтоб услышать легкий топот по коридору, и была счастлива. Она ждала, что все получится само.
Вот оно и получилось.
В пятнадцать лет Юля первый раз, так легко, естественно и просто, как будто говорила это слово по сто раз в день, позвала из своей комнаты:
— Мама! Ты где?
— На кухне! – отозвалась Наталья Сергеевна. – Иду, доченька.
— Что ты, что ты, это я к тебе иду…
Ах, этот милый невесомый топот почти детских ножек, обутых в тонкие домашние балетки! Юля вбежала, обняла Наталью Сергеевну, посмотрела ей в глаза и сказала:
— Мама! Я получила письмо от… От Кристины Михайловны. В смысле, от бывшей мамы. Ну, в смысле настоящей. Ой, нет. То есть биологической… Прости, запуталась…
Уселась на табурет и рассказала, что «мама Кристина» в Германии устроила себе личную жизнь. Вышла замуж за очень крутого дядю. Его должны избрать депутатом в региональную, эту, типа думу. Ландтаг, вот! А там журналисты. Они уже пронюхали, что его жена – то есть «мама Кристина» – оставила дочь в ужасной-опасной России. Это плохо для репутации перед выборами.
— А что в России так ужасно-опасно? – как-то некстати спросила Наталья Сергеевна.
— Да все понятно! – махнула рукой Юля. – В общем, надо, чтоб я была с ними.
— Непонятно вот что, – еще нелепее спросила Наталья Сергеевна. – Ты хочешь туда, чтобы выручить нового мужа матери? Или тебе самой очень хочется? Типа новая жизнь, да? – подсказала она.
Юля молчала долго. Наверное, минуту или две.
На кухонном таймере было 18.58. Выскочило 19.00.
— Я так тебе благодарна, мама! – чуть не заплакала Юля. – За всё, за всё!
Наталья Сергеевна собралась было сказать, что благодарность бывает не на словах, а на деле, но подумала – «Чего же я хочу? Чтоб девочка в отплату за шесть лет любви и заботы отказалась от новой жизни в новой стране? От прекрасной, интересной и легкой, как ей сейчас мечтается, жизни. Зачем?»
Поэтому она только спросила:
— А папа знает?
— Да, – сказала Юля. – Он мне оформил разрешение, сделал паспорт и купил билет.
— Дай я тебя поцелую.
— Мама! – Юля обняла и тоже расцеловала Наталью Сергеевну.
Наталья Сергеевна ощутила ее горячую щеку и подумала, что всё-таки надо развестись с Дмитрием Васильевичем. Несмотря на двадцать три года совместной жизни.
Но разве это жизнь, когда всё – тайком?