Из цикла "Душа народа"
Мирьям ХЕЙЛИ, Тель-Авив
Весеннее солнце уже давно поднялось над холмами, освещая еврейскую слободку — местечко с непередаваемым кавказским колоритом. Было уже позднее утро. Женщины слободки, встающие вместе с солнцем, успели принести с утра воды из родника, выгнать скотину на выпас, передав ее заспанным пастухам, задать корм немногочисленной птице, которую они держали в маленьких неустроенных двориках, и заняться уборкой своих небольших домов.
Мужчины уже вернулись из синагоги и, наскоро поев, отправились по делам.
Малыши, большинство из которых не имели возможность ходить в единственные в слободке детский сад и ясли, путались под ногами у своих матерей и бабушек, мешая им работать и за это получая легкие подзатыльники и незлобные ругательства на свои кудрявые головки, на что они, впрочем, абсолютно не обращали внимания.
Дети постарше уже давно веселой пестрой толпой заполонили слободские школы и теперь грызли тяжелый гранит науки, с тоской рассматривая через окна уже давно разбуженную весной природу, стараясь глотнуть на редких переменах весеннего воздуха со вкусом пьянящей свободы, в котором старшеклассники уже различали ароматы любви.
И хотя воспитанным в строгости девушкам и приученным к сдержанности юношам с проявлением чувств было трудно, этот аромат наполнял их, сладко томил души, украшая славящихся всюду красотой и еще не сгубленных тяжелой работой и многочисленными родами, девушек, и придавая юношам, еще не погруженных в заботы о пропитании семьи, горящий взгляд, силу и храбрость джигитов.
* * *
Михаль легонько подтолкнула дверь калитки и вышла на улицу. Ее дом стоял на окраине слободки у самого спуска к речке Кудиал.
Несмотря на свои сорок с гаком, Михаль обожала запах весны. Забот и проблем у нее было не меньше, чем у других женщин в ее возрасте, но в отличие от них, она умела иногда хоть на мгновение мысленно двумя руками отодвинуть дела и заботы, словно тяжелые занавески, очистить голову от давящих мыслей, словно хозяйка, кяфкирем снимающую с бульона серую пену. И тогда, словно очнувшись от сна, она оглядывалась вокруг себя и с восторгом любовалась окружающим миром, чувствуя как душа ее наполняется счастьем и любовью, мысленно благодаря Творца за созданную им красоту и великолепие, и за то, что ей, обыкновенной женщине, дано созерцать все это, почувствовать себя частичкой Божественного замысла.
Михаль восторгалась величественной красотой гор, прохладой горных рек и родников, пьянящим ароматом весенних лугов и садов, ласкающим взгляд изумрудом летнего леса и обжигающим его красно-огненным увяданьем осеннего.
Вот и сейчас, выйдя из дома, Михаль остановилась на мгновение и, прикрыв глаза, чтобы не видеть грязных от весенней слякоти улиц, вдохнула весенний воздух.
— А хош! (как хорошо), — сказала она, и счастливая детская улыбка осветила ее круглое белое, почти без морщин, красивое лицо. Идущие мимо прохожие непроизвольно улыбались, глядя на нее. Она действительно выглядела забавно. Невысокая полная женщина, одетая в аккуратное темное платье, голова ее была покрыта, как полагалось женщинам ее возраста, тонким черболом, скрывающим волосы, а сверху темной шалью.
Двумя руками Михаль придерживала лежащий на голове большой деревянный табах (поднос) с уложенными на нем аккуратно сложенными и перевязанными хворостинками еще мокрыми пучками ярко-зеленой весенней зелени.
Женщина с метровым в диаметре табахом, наполненным зеленью, стоящая с прикрытыми глазами посередине улицы и улыбающаяся во все лицо, вызывала только улыбку. Наконец, она открыла глаза и, не убирая улыбку с лица, начала торговлю прямо на месте.
— А, Агару, — обратилась она к проходящему мимо мужчине, — как здоровье твоей жены? А как чувствует себя новорожденная? Да ты никак без настроения? Подумаешь, третья дочка подряд! Это только матери помощницы и няньки для мальчиков. Следующий будет сын. Вы еще молодые, у вас все впереди. Слушай, Агару, а что если я сейчас отнесу твоим зелени? Роженице витамины нужны. А у меня зелень, сам знаешь, сочная нежная, прямо как я.
— Ладно, — мужчина вытащил из кармана мелочь, отнеси моим по пучку кинзы, укропа и лука.
— Не смеши людей, сосед. Что такое три пучка? Это тебе одному, Барух ашем, здоровому мужчине на один зубок. А детям и жене?
— На тебе еще на два, — мужчина протянул еще пару монеток.
Михаль взяла деньги и положила их в кися — подвешенный на шее полотняной мешочек, заменяющий ей кошелек, — приговаривая:
— Чтобы в твоем доме всегда было изобилие, чтобы через год ты у меня зелень на брит-мила покупал!
Она повернулась и, покачивая полными бедрами, медленно пошла по улочке, ведущей к центру слободки.
Женщина шла неторопливо, с достоинством неся свое грузное тело, словно не чувствуя тяжелый табах с зеленью, который в такт ее спокойной походке мерно покачивался на ее голове.
— Кишниш, шивит, джаркум, — нараспев кричала она.
Она занесла зелень в дом Агару. За четверть часа она не только узнала все новости в махалле от соседок, пришедших навестить роженицу, но и без особых усилий продала им немного зелени.
— Кишниш, шивит, джаркум! — снова разнесся по узким улицам слободки ее сладкая песня.
На ее голос выходили женщины и, здесь же, у своих домов выбирали яркие пучки у веселой зеленщицы, попутно рассказывая свои новости и узнавая последние сплетни из соседних махаллей.
— Михаль!- одна из калиток приоткрылась и в ней показалась худая женщина средних лет с заостренным носом и мелкими хитрыми глазами, — заходи к нам.
Подхватив табах с зеленью, Михаль неторопливо, с чувством собственного достоинства проплыла внутрь калитки.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Во дворе ее ждали три соседки.
— А, Михаль, — сказала Мирьен, хозяйка дома, — покажи-ка, что у тебя за зелень сегодня.
— Пожалуйста, — Михаль в который раз за день положила табах прямо на землю, — выбирайте, что душе угодно.
— Я, пожалуй возьму шпинат, кинзу, укроп и лук.
— А скажи, Михаль, — вкрадчиво спросила Билъо — подруга хозяйки, та, что позвала ее во двор, — это правда, что Довро вчера послала сватов для своего старшего сына в дом Хаим-Миши?
— Я могу тебе даже сказать, кого именно послала и какой платок в подарок дала, и даже о чем они там говорили, — улыбка Михаль стала снисходительной. — Только сватов она послала для среднего сына, а старший уже обручен со своей двоюродной сестрой, что в городе живет.
— Я же вам говорила, а вы не верите, — третья подруга победно оглядела товарок.
— Ты веришь, — Мирьен взмахнула руками, — клянусь детьми, три дня назад у "фонтала" в очереди за водой я рассказала Довро, что очень мне дочь Хаим-Миши нравится. И что я жду приезда моего деверя через неделю и мы, с Божьей помощью, засватаем эту девушку для моего старшего. А она мне, бессовестная, что, мол, ее сыновья такие непослушные, жениться не собираются. А сама!
— Да что ты говоришь! — Михаль спрятала деньги в кися, а новую сплетню — в закоулки памяти.
— Кишниш, шивит, джаркум, — снова запела она, неся по улицам на голове свой ставший легким табах.
— Ай, Михаль, — Батзоов, молодая симпатичная женщина с недовольным выражением лица, выглянула из калитки и жестом позвала ее внутрь двора.
— А, тетушка Михаль, ты все знаешь, — начала она негромко. — Муж мой опять хворает. Голова болит у него. Я сначала думала, что он, бездельник, от работы отлынивает, как всегда, а русский доктор говорит — "даление". Что это за болезнь такая? Может, его сглазили?
Улыбка на лице Михаль чуть уменьшилась в размахе, в глазах появилась грусть, осторожно ступая, она вошла в комнату к больному.
Муж Батзоов, Емту, высокий полный мужчина, лежал на матрасах на полу и, тяжело дыша, держался за лоб, который, как и все его лицо имел розовый оттенок.
Михаль подсела на подушки рядом с ним.
— А ну-ка, Батзоов, принеси нам миску с водой и чистую тряпочку.
Намочив тряпку в прохладной воде, она положила больному на голову, приговаривая:
— Пусть болезни покинут тебя и дом твой, пусть перейдут на того, кто сглазил хозяина этого дома.
— Значит так, — обратилась она к хозяйке, выйдя от больного. — Каждые полчаса меняй повязки на лбу мужа. Только не с кислым выражением лица, как ты все делаешь. Да на тебя глядя, молоко скисает, не то что муж! Что ты ходишь вечно, будто алычу целый день жуешь. Улыбнись мужу, пожалей его, поухаживай за ним как за ребенком. Мужчине необходимо чувствовать, что он нужен в доме, что его любят и о нем заботятся. А ты постоянно недовольна всем. Вот к нему дурные болезни и лезут. Раскатай пласт теста, свари ему хингал, поднеси с улыбкой. Возьми у меня зелени, помой, подай мужу. Ему же просто твое внимание нужно! И еще. Пошли вечером ко мне сына. Я тебе трав лесных дам. Заваришь, дашь мужу пить утром и вечером.
Михаль направилась к центру слободки. По дороге она несколько раз останавливалась и продавала свой нехитрый товар, одаривая покупателей мягкой улыбкой и добрым словом.
На одной из улиц возле чайханы на скамейке сидела группа мужчин и о чем-то оживленно говорила.
До нее доносились обрывки фраз: "Сталин", "Гитлер" и еще какое-то незнакомое, наверное, русское слово: "пакт о ненападении".
Бросив на них лукавый взгляд, Михаль подошла поближе и обратилась к ним:
— День добрый, евреи. Чтобы пребывали в здравии вы сами и ваши домочадцы и весь наш народ, что нового в мире?
— В мире ничего хорошего нет, — вздохнул старик в папахе, сидящий в центре скамейки. Двумя руками он опирался на легкую деревянную тросточку. — Но зачем женщине нужна политика? Расскажи, что у тебя нового.
— А что мне ваши дела, вон вчера в махалле Гильаки Малкато и Мазаль так передрались из-за курицы, что пришлось их водой разливать.
— Да, — засмеялся старик, — что там война в Европе по сравнению с дракой наших женщин.
— А что стало с курицей? — спросил мужчина в кепке с околышком. — Кому она досталась?
— Курица? — мягкие дуги-брови Михаль стали полукруглыми от удивления. — Не знаю. То ли сварили и поделили, то ли отдали в синагогу.
— Лучше бы нам дали, — сказал один из мужчин, — и к ней тутовочки Хано, твоей тещи, — он легонько толкнул в бок мужчину в кепке.
— Тутовочка у нее славная, а характер мерзкий, — выдает мне на праздник бутылку, а остальное прячет в саду в секретном месте. Чужим людям продает, скволыга старая, а родной зять пьет эту ерунду, что жена моя гонит.
— Кстати, — в глазах Михаль заиграли чертики, — а почему бы тебе не послать своей теще в знак примирения мою прекрасную зелень?
Она спустила свой ставший полупустым табах с головы и на вытянутых руках повертела перед мужчинами.
— Зелень у меня этой весной на редкость сочная, словно я поливала ее не из речки, а сладкая родниковая вода из Гыз Бановша наполнила ее. А посмотрите, какая она душистая, словно весенние луга с цветущими полевыми цветами, а цвет ярко-зеленый, будто весна открыла новую банку с краской взамен старой, выдохшейся.
— Ай да Михаль, — засмеялся один из мужчин, — так зелень расхваливаешь, что у меня слюнки потекли, будто ты мне пирожки продаешь или шашлык.
— Что, сейчас праздник, чтобы мясо есть? Ешьте овощи, зелень и молоко, и доживете до ста лет.
— Отнеси моей семье восемь пучков на галье, — сказал один из мужчин, протягивая деньги.
— Возьми больше, Барух, тарелку обеда отнесешь Мордехаю. Разве рабби не говорит, что надо помогать ближнему и делиться с неимущим?
— Помолчи уже, женщина, мы и без тебя помогаем одиноким старикам в нашей махалле. Ладно, дай еще два пучка.
— И моей старухе занеси, — старичок с тросточкой вытащил из кармана деньги.
Спустя час Михаль возвращалась домой с пустым табахом.
"Завтра надо будет пойти в другую махалля", — подумала она.
Перед тем, как толкнуть калитку, Михаль остановилась.
Она знала, что в доме ее ждет куча дел. Она положила табах на землю, обвела взглядом родную слободку, прикрыла глаза и глубоко вздохнула. В сладком кружащем голову запахе весны неожиданно почудилась горечь дыма и грусть расставаний.
Она потрясла головой, чтобы отвести наваждение и вошла в дом.
Весна 1941 года вступала в свои права.
