Из "Дневников Котельника" и интервью знаменитого артиста
Нахим ШИФРИН
Разговаривал с приятелем из Москвы. С завистью спрашивает:
— Ну, что, бархатный сезон у тебя?
Я, чтобы усилить впечатление, в лексику добавляю восторга:
— НаибАрхатнейший!
Неологизм почему-то рождает сочувствие:
— Не переживай, у нас здесь тоже хрен знает что…
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
* * *
Я уже не первый раз так думаю. Москва – это крашеная блондинка. Много макияжу: теней много голубых, и еще черные стрелки над линиями ресниц – чуть ли не до висков. И на зубах следы помады.
Москвичка – шумная, яркая, добрая.
Петербурженка – библиотекарша с улыбкой на губах. Ни грамма краски. Только из глаз – брызги невской синевы. Кажется, что очки с нулевыми диоптриями у нее для солидности.
Всё сравнивал их под стук колес. У одной – пестрый журнал под мышкой, у другой – бледная программка из филармонии. Одна – солнечная, слепящая, другая – грустная, сумеречная.
Немножко еще винца. Можно попробовать поменять их местами. Боже, как же москвичке идут очки! Такая сразу Маришка Дюжева получается: хлопотунья, гостеприимная, домашняя. Хорошо и петербурженке две верхних пуговички расстегнуть. А очки сдвинуть – как блондинки носят – ближе к затылку. Вот и брызнула синева. Только сейчас заметил: не нужна этим лиловатым губам помада.
Чуть юбку укоротить – петербурженке, конечно! – и вот оно, искомое: я же знал, для чего эти виртуальные опыты. Точно: двойняшки! Точно две родных сестры, разлученные путешествием из Москвы в Петербург. И обратно.
12 мая 2009 г.
* * *
… А потом я снова попал в театр.
Я тосковал по нему все годы, прошедшие после спектаклей в Студенческом театре МГУ, на которые тогда ломилась вся Москва. Там я сыграл и Сашку Кригера в "Мальчиках" Балтера, и Игоря Проухова в "Ночи после выпуска", а когда театр закрыли, и вся труппа переехала в дальнее "Москворечье", успел еще появиться в роли Кузакова в "Утиной охоте" и в роли Рупео в милой пьесе Альдо Николаи "Муж и жена". Потом закрыли и "Москворечье", и Виктюка не спасло даже поставленное на пару просмотров "Возрождение" тогдашнего генсека.
Мне стало трудно дышать без театра. Я выпускал как блины новые номера, которые в перестройку ветшали буквально на следующий день, потому что были злободневны, а злоба дня менялась скорее, чем сменялись сами дни, и я успевал буквально к вечеру со свежим монологом. Потом Брунов пригласил меня в Театр эстрады, где я сыграл свои первые эстрадные спектакли, вскоре потянул за собой еще одну артистку, с которой мы тоже сделали спектакль. Нам обоим было тесно в рамках 5-минутного юмористического высказывания, и мы рвались в театр, заказывая нашим эстрадным авторам материалы, которые должны были быть хотя бы чуть-чуть похожими на пьесы.
Затем началось одиночное вольное плавание: стадионы и шумная известность и, наконец, телевидение, на котором разрешили всех: и белых, и черненьких и даже серо-буро-малиновых…
А потом случился огромный причал — Театр Вахтангова и спектакль, который шел на аншлагах семь счастливых лет, и я понял, что жизни без театра в моей жизни уже не будет.
Когда меня спрашивают о роли везения в моей судьбе, мне нечего ответить, кроме того, что вся моя судьба — сплошное везение.
Я не заслужил многого из того, что имею теперь, когда впереди осталось уже несомненно меньше, чем за ссутулившейся спиной.
Но главное моё везение — моё нынешнее пристанище: Театр мюзикла, который, собственно и начался со спектакля со мной в главной роли.
У меня не получится произнести свое признание театру с доронинским придыханием.
Но любите ли вы театр, как люблю его я?
И, кстати, что вы недавно в каком-нибудь из них посмотрели?
* * *
Из интервью журналу «Железный мир»:
Все самые курьезные случаи в моей жизни связаны с моей рассеянностью. Я к ней отношусь как к персонажу биографии, как к какой-то Старухе Шапокляк, от которой никогда не знаешь, чего ждать. В таких случаях иногда складываешь руки на груди и спрашиваешь:
«Что ты мне опять приготовила?».
Как-то я засуетился в зале, пришло время делать упражнение на верхнем блоке на трицепс, а вес стоял совсем неподъемный. Ставлю на одно деление пластин меньше, но все равно тяжело, снова переставляю штырь на несколько пластин выше, а вес все равно не поднять. Уменьшал вес, пока добрался до самой верхней, а он все равно не для меня. Мне показалось, что я схожу с ума. Потом подошел тренер, спросил:
«В чем дело? Чего ты суетишься?».
Отвечаю:
«Я не знаю, я обессилел».
И тут он мне спокойно показал, что я все время вставлял штырь в соседний блок, где нужно выполнять тягу на спину.
13.01. 2016 г.
* * *
Между "все разладилось" и "всё налаживается", бывает, проходит всего пятнадцать минут. В эти минуты я религиозен: я знаю кого и о чём просить. Когда всё становится на свои места, я, как в известном анекдоте про блондинку, говорю по тому же адресу: "Спасибо. Уже не надо". Страшнее всего, когда пятнадцать минут оборачиваются часами. Тогда ты начинаешь думать:
“Это мне за то, что я не поблагодарил как надо в прошлый раз!».
В остальное время, конечно, верю Гагарину. Он летал и никого там не видел.
И, кстати, разбился, так никого и не увидав…
* * *
Этот текст я написал 2 сентября 2018 г. Четыре года спустя, мне нечего в нём добавить.
2 сентября 1978 года я впервые ступил на сцену в звании дипломированного артиста. Стало быть, 40 лет я занимаюсь тем, к чему у меня всегда лежала душа, чему научили меня мои прекрасные педагоги, чем я рассчитываю заниматься до тех пор, пока буду способен запоминать тексты и передвигаться по сцене без вспомогательных средств.
У меня небольшой послужной список того, чем я мог бы гордиться. Я сделал много ошибок, долго стеснялся, поздно научился говорить "нет". Но эти сорок лет я был счастлив от того, что, во всяком случае, те, кто добровольно покупали билеты на мои выступления, смеялись и получали удовольствие, даже если приходили ко мне недовольными и усталыми.
За эти сорок лет я нажил изрядное количество недоброжелателей — по моему мнению, большей частью, людей, которые не совсем знакомы с тем, что я делал на сцене в годы, когда уже многому научился. Эхо их недовольства мной долетает и до этой страницы.
Мне, конечно, хотелось бы многое переиначить в том, что случилось за эти сорок лет, но я не умею писать смешные тексты, не могу заставить себя звонить продюсерам или режиссерам, и, видимо, в дальнейшем, моя зависимость от случая останется вмененной моей актерской судьбе.
Я часто произношу или пою слова, которые сам бы для себя не выбрал. Но я ни дня не могу прожить без работы.
Я надеюсь, что в мою жизнь еще ворвётся кино, я хотел бы разнообразной занятости в театре и на телевидении. Я переживаю, но почти ничего не могу сделать внутри жанра, с которого я начал сорок лет назад. Мои авторы, увы, состарились или отошли от дел. За эти годы эстрадное авторство стало коллективным и уже давно пригодилось на телевидении, которое почти добило этот жанр.
Как ни странно, я настроен самым оптимистическим образом, несмотря на то что почти еженедельно теряю друзей или узнаю о том, что они захворали. Я надеюсь, что в следующие 10-20 лет (другие цифры мне кажутся нереальными и вымученными) я еще узнаю радость работы, к которой стремился все эти 40 лет — достойной, яркой, глубокой.
2 сентября — мой маленький праздник. Я благодарен всем, кто разделяет его со мной.
* * *
Из интервью журналу "Караван историй":
На первом курсе я отважился снять комнату в коммуналке, чтобы жить там вместе со своим братом Эликом, который уже несколько лет учился в Москве на военно-дирижёрском факультете Московской консерватории, и Валькой Гнеушевым, моим однокурсником. Коммуналка находилась в Малом Ивановском переулке, недалеко от площади Ногина. Комнату нам с братом сдавал чудесный парень по имени Слава, законченный алкоголик, который занимался тем, что кастрировал котов и тут же пропивал свой нелёгкий заработок. Поначалу Слава безоговорочно завоевал моё расположение, рассказав о том, что ему пришлось поработать с котом актрисы Ольги Красиной, главной героини фильма "Зайчик", которая мне с детства очень нравилась.
Приходя в себя после очередного загула, Слава делался очень кротким и стеснительным и, слушая мою гневную проповедь о вреде пьянства, каждый день обещал начать жизнь заново. Как-то, в очередной раз заручившись его клятвой, я так расчувствовался, что даже подарил ему роскошный галстук, купленный в Риге за пять рублей. Слава нашёл где-то почти чистую рубашку, повязал галстук и торжественно сообщил мне, что с котами покончено и он идёт устраиваться на работу. Я искренне обрадовался, потому что порядком устал просыпаться по ночам от Славиных пирушек. Но радость моя длилась недолго… Стоило мне выйти из дома, как я тут же увидел Славу, валяющегося в луже, на перекрёстке нашего переулка и улицы Солянки, без всяких признаков жизни. Честно говоря, больше всего я тогда пожалел о пропавшем галстуке…
