Давно уже не секрет…
Денис ДРАГУНСКИЙ
Перед новым годом, а именно тридцатого декабря, Сергей Степанович ездил к тёте Нине с букетом и коробкой конфет.
Он с утра выходил на маленький рынок, который был совсем рядом с домом, около автобусных остановок, и покупал букет – крепкие хризантемы. Тетя Нина любила такие, они долго стояли. Потом он еще раз выходил из дому, покупал конфеты в соседнем магазине. Потом заказывал такси на два часа дня – и обратно, на четыре тридцать.
Дело в том, что Сергею Степановичу было уже восемьдесят три года, а тете Нине, вы не поверите – сто два! В позапрошлом году юбилей справляли. Скромно, но достойно. В ресторане. Тетю Ниночку везли туда на коляске, потому что ресторан был через два дома, и было лето.
Все по струнке ходили перед тетей Ниной.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Вдова атомного академика, который вдобавок был генералом, она жила в старом доме в начале Ленинского проспекта, в пятикомнатной квартире, роскошной и неудобной. Там почти все комнаты были смежные, и тетя Ниночка жила в самой большой. Двери, стеклянные и двустворчатые, смотрели в холл. Стекло изнутри было закрыто атласными занавесками на красивых латунных прутиках. Как только в холле слышались голоса, а значит кто-то приходил или уходил – тетя Нина тут же подкатывалась на своей коляске к двери и пальцем отодвигала занавеску. Наблюдала, кивала, шевелила губами.
Никто не перечил тете Нине. И она никого не боялась. Не боялась, что ее закинут в богадельню, или не вызовут вовремя врача, или иным каким-то способом сживут со свету и завладеют ее имуществом.
Она была хитрее всех. В начале шестидесятых, когда умер ее муж, а ей было едва за пятьдесят, она на все его деньги, на все сталинские-ленинские премии, купила три десятка картин Фалька, Поповой, Гончаровой и Ларионова – и через знакомого советского разведчика переправила их в город Цюрих, где они были спрятаны в банке. Составила завещание: чем дольше она проживет, тем больше денег от проданных картин достанется наследникам. Сроку она себе положила сто пять лет – вот тогда сто процентов.
Оставалось целых три года, но в прошлый раз она призналась Сергею Степановичу, что неважно себя чувствует и на многое не рассчитывает.
Сегодня Сергей Степанович вспомнил этот разговор, потому что тетя Ниночка стала совсем кожаная, почти крокодиловая. Темно-коричневые квадратные рубцы покрывали ее лицо. Глаз почти не было видно – синие точки в глубине складчатых щелочек. Сергей Степанович вздохнул и отвернулся.
На тумбочке стоял большой старинный радиоприемник красного дерева.
— «Телефункен»? – спросил Сергей Степанович.
— Да, – ответила тетя Ниночка. – Там написано.
— Трофейный?
Но это спросил не Сергей Степанович, а Сережа, это было утром, в воскресенье, двадцать пятого сентября сорок девятого года, он приехал к тете Ниночке, она была сводная сестра его мамы. Она им помогала. Ее муж, дядя Юра, был генерал-лейтенант, и они получали очень хороший ведомственный паек. Было неприлично положить консервные банки в кошелку и уйти, поэтому он мялся в прихожей, косясь на стеклянные двери, и спрашивал, как дела, как дядя Юра.
— Дядя Юра два месяца в командировке, – сказала тетя Нина. – Чаю выпьешь?
Потом сидели в большой комнате с тремя дверями. Тетя Нина на диване – вот на этом самом, который сейчас! – Сережа в кресле, а рядом, на тумбочке, стоял красивый немецкий радиоприемник.
— Трофейный? – спросил Сережа.
— Нет, – ответила она. – Дядя Юра не был на фронте. Это подарок.
Сережа чуть пожал плечами. Генерал – и не был на фронте?
Тетя Нина засмеялась.
— Сегодня чудесный день! – сказала она, вскочила с дивана, взяла с комода газету и сунула Юре под нос, тыча пальцем в какое-то сообщение ТАСС. – Читай, читай!
Там было написано что-то очень затейливое и даже ироничное, вроде того, что «секрет атомной бомбы уже давно не является секретом» – но смысл понятен: ура, наконец-то!
— Ого! Правда? – обрадовался Юра. – Ура! Ура-ура, у нас есть бомба!
— Дядя Юра станет генерал-полковником, – тихо сказала тетя Нина. – Получит Сталинскую премию первой степени. И орден Ленина, обязательно. Или даже золотую звезду Героя труда…
— А почему вы так грустно вздыхаете?
— Ты еще маленький, тебе не понять.
— Мне семнадцать лет!
— Маленький, маленький… – она обняла его за плечи, прижалась щекой, зашептала в ухо: — У тебя уже есть девушка? Ты понимаешь, о чем я?
— О чем? – Сережа не понял и чуть отстранился, а она обнимала его, прижималась к нему вся и шептала: — Вот я и говорю, совсем маленький, ты меня должен слушаться. Ну-ка, – она оттолкнула его, вздернула юбку и приказала: – Поцелуй ножку!
Сереже было стыдно, что у него такие большие сатиновые трусы. Папины. И еще стало обидно, когда она потом, ловко извернувшись, вытащила из-под вышитой подушки свежее махровое полотенце. Значит, она заранее всё знала? Готовилась? Но она очень красивая была и сладкая. У него больше никогда не было таких девушек, и женщин таких тоже, во всей его длинной взрослой жизни. Они с тетей Ниночкой еще два раза вот так встречались, в этой комнате, всего, значит, три раза, а в последний раз она пальцем провела ему по губам сверху вниз — плям! Засмеялась и сказала:
«Женись, маленький! Но в гости все равно приходи!»
Он женился, конечно же. И в гости приходил, с женой, с женой и сыном, и с внуками, и честное слово, руку на сердце положа – начисто забыл этот милый и глупый случай.
А вот теперь вдруг вспомнил.
— Тетя Ниночка, – сказал он. – Двадцать пятое сентября. Атомная бомба.
Сполз со стула и сел на пол перед ее коляской.
— Чего тебе? – спросила она.
Он поцеловал её коленку, твердую, как будто железную, у него потемнело в глазах и сильно стиснуло сердце. Он подумал, что это прекрасная смерть, у ног первой и самой любимой женщины, но из последних сил поднял голову, а она снова провела ему пальцем по губам. Плям! Она засмеялась, тьма вдруг отхлынула, стало легче дышать, и он понял, что жизнь все еще продолжается – больно, унизительно, нестерпимо.
Но терпеть оставалось совсем недолго. Минут пять.