История кружевницы Марты, которую когда-то звали Мирьям
Елена ПЛЕТИНСКАЯ
Фото автора
— Ты будешь жить в одном доме с Анной-Марией, – пожилая монахиня поджала бесцветные губы и выразительно посмотрела на девушку, ожидая вопросов.
Но их не последовало. Молодая послушница лишь отрешенно кивнула. Она опустила на выскобленные дочиста деревянные половицы небольшой сундучок с пожитками, отчего стала казаться еще беззащитнее и худее. Будто бы этот скудный скарб делал ее существование обособленнее, защищал от той жизни, которая ей предстояла и о которой она до сих пор не имела никакого представления.
— Ну что ж, — поморщилась сестра Маргери, — если тебе все понятно, обустраивайся. Сегодня работы не будет. Мы встаем в шесть утра. Завтракает каждый у себя.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Бегинка уже собиралась покинуть комнату, когда новая постоялица словно очнулась от своих мыслей.
— Прошу прощения, сестра Маргери! Мне нужно поговорить с сестрой настоятельницей, и как можно скорее!
— Скорее никак не получится, — строго возразила монахиня. – Матушка сама назначает день аудиенции. Не думаешь же ты, что одна здесь такая?
Девушка подняла на сестру темные миндалевидные глаза и судорожно вздохнула.
"Адово племя", — невольно подумала про себя Маргери. Но вслух произнесла:
— Вот что, девочка, пойдем-ка со мной. Только накинь на себя что-то поплотнее, уже вечереет, становится прохладно.
Женщины вышли из небольшого, но очень уютного беленого домика под красной черепицей. И направились через парк, сплошь покрытый зеленым травяным ковром к большому строению, темневшему впереди.
Порывы холодного ветра развевали широкие одеяния обеих женщин.
"Что-то осень в этом году спешит, а ведь еще только середина августа", — отметила про себя старшая из них.
Она стала прикидывать, как надолго задержится в их стенах эта странная девушка, ее спутница.
В притворе стоял удушливый запах ладана и миндального масла.
— Жди здесь, — бросила монахиня и скрылась за массивной темно-коричневой дверью.
* * *
— Альберт, ты не можешь оставить меня одну с нашим крошкой, мы же пропадем без тебя!
— Пойми, я не могу поступить иначе! Этот поход, возможно, сделает меня состоятельным и нам больше не придется нуждаться. Мне дали приличную сумму на экипировку и будут выплачивать жалованье за каждый день войны. Я оставляю почти все вам, себе взял лишь на самое необходимое. Этих денег вам хватит на первое время, особенно если будешь бережливее. К тому же тебе нужно только добраться до моих родителей. Они обещали принять вас, пока я буду в отъезде.
— Ты ездил к ним и ничего мне не сказал?! — у Марты сжалось сердце от мрачного предчувствия.
Родители ее мужа, фламандские аристократы, не признали невестку, даже не познакомившись с ней. Они отказали от дома своему сыну, узнав, на ком он намерен жениться. Но это не помогло, отпрыск был упрям и всегда добивался своего.
Вот и теперь Альберт поступил так, как счел нужным. Он подошел к жене и хмуро поцеловал ее в лоб. Затем склонился над люлькой, стоящей тут же возле их более чем скромного ложа. Трехмесячный Лиам, завернутый в небольшое домотканое одеяльце, сладко посапывал, сжав во сне крохотные розовые кулачки.
— Доверься моим родителям, они не оставят тебя одну с ребенком. А мне пора выдвигаться.
* * *
Замок графов Герульфинов в провинции Лимбург, окруженный с четырех сторон широким рвом, был ярко освещен факелами и заполнен знатными гостями. Граф Виллем затеял пир в честь недавно выданной замуж пятнадцатилетней дочери. В огромной зале для приемов столы ломились от разнообразных яств. Музыка услаждала слух присутствующих. Вскоре должны были начаться танцы, которые по сложившейся традиции открывал хозяин дома со своей женой. Сам же граф в весьма дурном расположении духа находился в данную минуту в круглой башне, у себя в кабинете, куда он частенько любил удаляться.
"Откуда я возьму деньги? Мог бы подождать еще! — недовольно думал вельможа. — У меня такие непомерные расходы! А ему, видите ли, отпрыска в обучение приспичило отдать. Чертов ростовщик, чтоб его!.."
Этот зловредный иудей Иосиф уже целую неделю надоедал графу напоминанием о долге. Прошло два с половиной года с тех пор, как граф должен был вернуть ростовщику солидную сумму. Но ему все было недосуг. То междоусобные дрязги с соседями — и на это уходила масса средств. То вассалы не вовремя платили подать, то многочисленные приемы гостей, бьющие по карману…
— Любезный, приходи ко мне через пару дней и я с тобой рассчитаюсь. Ты же видишь, у меня нынче гости.
Коренастый седобородый мужчина топтался на пороге комнаты, не решаясь зайти внутрь, но и уходить явно не собирался. Нервничая, он мял в руках шляпу, бубнил, что прошло уже много времени и ему нужны его деньги.
Граф Виллем в нетерпении схватил перо и клочок бумаги, нацарапал два слова, обмакнул своей палец в чернила и припечатав им листок, протянул Иосифу.
— Вот тебе моя расписка, можешь более не сомневаться. А теперь иди, меня ждут!
Иосиф с опаской и недоверием приблизился к графу и, взяв из его рук расписку, принялся внимательно ее изучать. Наконец он попятился к двери, кланяясь и пряча на ходу письмо в карман своего камзола.
Спускаясь вниз по крутой каменной лестнице к выходу из донжона, Иосиф прикидывал, насколько надежна очередная писулька графа и не следует ли обратиться за помощью.
"Только вот к кому?.. — с горечью размышлял ростовщик, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться.
Как только Иосиф пропал из виду, как граф Виллем послал за начальником стражи.
— Этот лихоимец мне порядком надоел! — граф застыл возле своих доспехов, выставленных в углу помещения.
— Ваше сиятельство, у него семья, трое сыновей-подростков и маленькая дочка… — ответствовал только что явившийся глава охраны.
— Что вообще эти иудеи делают в наших землях? — Виллем задумчиво поглаживал тонкую стальную сетку своей кольчуги. — Они никому здесь не нужны, только отравляют нормальную жизнь всей округе! Ты меня понял?
— Будет исполнено, ваше сиятельство!
— После… обыщите его дом и одежду. Там должны быть мои расписки, все надо уничтожить.
На лестнице послышались легкие шаги и в кабинет впорхнула молодая госпожа. Она взглянула на стража как на досадную помеху.
— Отец, гости ждут!
— Иду, иду, душа моя, пора начинать танцы!
* * *
— Эй, трактирщик, этим ребятам по пинте пива за мой счет, — распорядился начальник стражи, зайдя в питейное заведение.
Оглядев сидящих недалеко от стойки с напитками двух неопрятных мужичков в обносках, он брезгливо поморщился, настолько от них разило нечистотами, смешанными с дешевым пойлом
"Вот эти, пожалуй, подойдут", — решил капитан.
— Здорово, мужики!
— И тебе не хворать, — один из них поднял голову и мутно уставился на подошедшего.
— Дело есть. Кое-кто в здешних местах мешает жить приличным людям…
— А заплатите как? — тут же подключился второй.
— Заплачу хорошо, можете не сомневаться. Но все надо сделать быстро, да чтоб по-тихому. Дом обыскать, все, что найдете — записки, бумажки, до последнего клочка, принесете мне. Да и вот еще что, девчонку малолетнюю не трогать, иначе никаких барышей не будет!
— Как скажете, ваша милость, главное с оплатой не задерживайте! О ком речь-то?
— Сговоримся обо всем завтра в это же время, здесь. Задаток принесу, остальное после…
* * *
Ночь выдалась самая холодная за весь октябрь. Дождь наотмашь хлестал землю. Каждая капля казалась ворочавшемуся без сна Иосифу тяжелым камнем, стучавшим по его голове. В доме не было слышно ни звука, семья спала. Трое сыновей слегка всхрапывали в своей комнате, а их восьмилетняя сестричка в небольшой кровати рядом с родителями. Ее дыхание было едва слышно. Непогода за окном способствовала сладкому и безмятежному сну ребенка.
Иосиф посмотрел на жену, свернувшуюся калачиком под одеялом. Он невольно хмыкнул. Рахель до сих пор спала как в молодости, выставив локти вперед и прикрыв ими лицо.
Внезапно отец семейства услышал внизу шорох. Иосиф решил было, что ему почудилось, но звук усилился. Там явно что-то происходило. Ростовщик не стал будить жену и сыновей. Лестница под ним заскрипела, когда он спускался, и две тени, которые он не успел разглядеть в кромешной тьме, метнулись в угол кухни.
Иосиф схватил первое, что попалось ему под руку.
— Кто здесь? — настороженно произнес мужчина.
Стараясь не разбудить домашних, он крепко сжал в руке метлу, стоя спиной к кухне.
Сзади послышался еле различимый шорох. Иосиф даже не успел обернуться, как кто-то резко зажал ему рот потной шершавой ладонью и через мгновенье он почувствовал резкую боль где-то между лопатками, потом еще и еще… Не издав больше ни звука, хозяин дома свалился замертво.
Убийцы стремительно взлетели по лестнице и обрушили окровавленные ножи на толком не успевших проснуться парней. И тут они услышали сдавленный детский плач. Заскочив в спальню хозяев, бандиты увидели полную женщину в ночной рубахе, прикрывавшую собой девочку. Участь хозяйки дома была решена в ту же секунду. Один из негодяев уже собирался всадить нож в ребенка.
— Стой! — хрипло крикнул его подельник, — приказано же девчонку не трогать! Забыл, урод?! Обыскиваем дом и уходим. Ее берем с собой, — он кивнул на маленькую Мирьям. — Отдадим господину.
* * *
Начальник стражи с жалостью, смешанной с презрением, разглядывал бледное дитя, сжавшееся в комок возле камина в смрадном трактире. Лицо девочки было залито слезами, большие выразительные глаза затравлено смотрели в никуда. У него самого была маленькая дочь, которую он обожал и убил бы за нее каждого.
— Ну что ж… Твой отец был бы мне благодарен, — пробормотал капитан едва слышно. — Забудь, что тебя зовут Мирьям. Теперь ты — Марта! С завтрашнего дня пойдешь в услужение к очень хорошим людям. И будешь там делать все, что велят. Считай, что тебе сильно повезло. Ты поняла?
Мирьям молча кивнула в ответ. Она мелко дрожала, но не от холода, а от ужаса и тоски по своим родным. Девочка все еще не до конца осознавала, что больше никогда их не увидит.
Следующим утром, чуть забрезжил рассвет, новоиспеченная Марта тряслась на телеге, везущей ее в зажиточный дом бездетного суконщика, где ее должны были принять в качестве служанки. Повозка то и дело застревала в дорожном месиве после прошедшего недавно дождя.
— Тпру-у, все, приехали! Дальше лошадь не двинется. Дойдешь сама, тут совсем немного осталось. Вон до того поворота, а там сразу хозяйский дом и будет. Слезай!
Марта спрыгнула на землю и угодила в глубокую лужу. Ее платье моментально облепило грязью, которая попала и на лицо. У девчушки не было с собой ничего, даже самого захудалого заплечного мешка.
Читайте в тему:
* * *
— Хозяин, у ворот какая-то нищенка топчется, так я ее во двор не пустила. Маленькая совсем, а врать-то наловчилась уже! Говорит, вы ее с хозяйкой ждете.
— Приведи девочку сюда и немедленно! — минейр Петер жестко пристукнул кулаком по подлокотнику глубокого кресла, в котором сидел у огня.
— Хозяин, да как же ее в дом такую пускать? С нее ж вода грязная капает…
— Поговори у меня еще! — в просторную светлую гостиную вошла Лике, жена суконщика. — Отмойте сначала, да переоденьте. А то, что на ней, сожгите.
— Слушаюсь, хозяйка!
* * *
Марта уже год жила в доме четы Вандербрикенов. За это время муж и жена сильно привязались к девочке. Она скорее стала для них дочерью, нежели служанкой. Но супругов очень беспокоило ее происхождение. И ребенка было решено крестить, что вскоре и произошло.
Летняя пора находилась в самом разгаре. Обычно в это время года у суконщика всегда было много заказов, его люди работали без устали. Но в последнее время дела герра Петера шли не так успешно, как еще недавно. Постоянные клиенты все чаще под разными предлогами теперь обращались к другим изготовителям и торговцам сукном.
По Лимбургской провинции поползли слухи, что Вандербрикены приютили у себя дочку безбожников-иудеев. Ее часто видели на прогулке одетую как маленькая госпожа в сопровождении девушки, служившей в доме.
"Неужели наш пастор кому-то проговорился?.." — не переставал задаваться вопросом Вадербрикен.
* * *
— Лике, пора нам отсюда уезжать. Дела пошли хуже с тех пор, как Марта живет у нас… — Сидя за кухонным столом, Петер вдыхал аппетитный запах, шедший от котелка с похлебкой из кролика, остывавшей в очаге. Вдруг он резко поднялся, словно стряхивая с себя наваждение и энергично принялся ходить по комнате.
— Считаешь, кому-то стало известно о ее происхождении, кроме пастора?
— А слуги… Думаешь, ничего не понимают и молчат? Уверен, они-то и растрезвонили на всю округу. Да и пастор тоже мог где-то обмолвиться…
Лике сняла холщовый фартук, в котором любила копаться в саду, и присела на грубо сколоченный табурет. Женщина ничего не успела ответить мужу, как в дом забежала Марта. Девочка подросла, она обещала стать очень хорошенькой в будущем. Петер и Лике полюбили ее всей душой и старались ни в чем не отказывать. Вся их нерастраченная родительская любовь обрушилась на нее практически с первых же дней. Что абсолютно не нравилось ни слугам, ни соседям.
Марта старалась отвечать Лике и Петеру тем же, несмотря на непроходящую боль на всю жизнь обосновавшуюся в душе девочки. Вандербрикены надеялись, что со временем Марта забудет свою семью и начнет называть их мама и папа, но пока этого не случилось, что не могло не огорчать супругов.
"Должно пройти время", — повторяли они друг другу с надеждой и в поисках утешения.
* * *
— Детка, скоро будем обедать, а пока что присядь, мы кое-что хотим тебе сказать… — Лике отложила мужнину сорочку, которую взялась чинить. — Говори ты, Петер!
Мужчина нервно прокашлялся:
— Вот что, девочка, мы собираемся отсюда уехать. Там, куда мы поедем, у нас будет новая жизнь и никто, слышишь, никто не должен знать, что ты не наша дочь!
Марта очень внимательно слушала Петера. Она до боли стиснула ладошки и сосредоточенно глядя перед собой произнесла с некоторой заминкой:
— Да… Отец, да… мама… Я все понимаю.
— Ну вот и славно, — Лике поцеловала Марту в теплую макушку и подумала, что ее непокорные темные кудри надо как следует смазать свиным салом да туго перевязать, чтобы волосы выглядели гладкими. А вслух произнесла:
— Давай-ка, помоги мне накрыть на стол.
— А куда мы поедем? — робко поинтересовалась Марта.
— О, мы отправимся в самый прекрасный город, который я знаю! Чудесный Брюгге. Тебе там понравится, вот увидишь!
Не прошло и пары месяцев, как Петер продал свой дом и участок земли за хорошую цену. Погрузив весь объемный и увесистый скарб на несколько подвод, семья отправилась в долгий путь. Ничто больше не держало их здесь. Прислугу Лике рассчитала, да никто из них особо и не расстроился.
"Ничего хорошего не жди от этих безбожников, удочеривших дочку нехристей, — судачили люди по всей округе. — Они еще с ней наплачутся, удача от них отвернется"…
* * *
Марта шла через рыночную площадь. Сегодня здесь было шумнее обычного. В воскресный день в город съезжались торговцы из разных деревушек Фландрии. Чем только тут не торговали! Живностью, квасцами, восточными специями да пряностями, лекарственными травами. Цветочные ряды шли сразу за прилавками со всевозможной ароматной снедью. Дальше располагались суконные лавки. Вот из одной из них и вышла сейчас девушка.
С тех пор как приемные родители один за другим в короткий промежуток времени покинули сию бренную землю, она осталась совсем одна.
Герр Петер не смог скопить достаточно средств на безбедную жизнь. Дела в Брюгге пошли не так хорошо, как в Лимбурге, хоть здесь и жил его двоюродный брат, состоявший к тому же в гильдии торговцев, и пристроивший сюда же родственника. Вот только особой пользы семья от этого не увидела. Ныне Марта располагала скудными средствами, которых едва хватало на жизнь. И размышляла о продаже слишком большого дома, который родители купили, когда переехали в Брюгге. Тем более, не сегодня-завтра он бы все равно ушел в счет погашения копившихся долгов.
Обсудив с дядюшкой свои материальные проблемы и попросив его найти покупателя, на что тот охотно согласился, Марта кивнула единственной служанке, оставшейся с ней, и они двинулись мимо прекрасной башни Белфорт к маленькой площади Бюрх. Когда-то на этом месте высился укрепленный замок, защищавший фламандский берег от нападения норманнов. Теперь же находилась Базилика святой крови Христовой, куда и направлялись женщины.
Марта подошла к коробу со свечами. Она хотела помолиться за упокой всех любимых и попросить помощи у бога.
— Кто вы? Я вас раньше здесь никогда не видел… — из церковного сумрака перед девушкой неожиданно возник молодой стройный мужчина.
Он появился настолько бесшумно, что Марта от неожиданности отскочила, обронив свечу, которую собиралась зажечь.
— Простите, вот уж никак не желал вас напугать! Я прихожу сюда преклонить колени перед кровью Христовой, принесенной из святых земель. Но прежде вас не встречал. С вашего позволения, — юноша приподнял шляпу. — Мое имя Альберт…
Девушка, не назвавшись, попятилась и, спрятавшись за круглой колонной одного из боковых нефов, поспешила прочь из церкви. Но образ молодого человека с той минуты и до последовавшей вскоре новой встречи больше ее не покидал.
* * *
— Я рассказала вам всю историю своей жизни, — Марта подняла глаза на мать-настоятельницу. — И теперь смиренно молю о помощи. Родители мужа не впустили меня даже на порог, они отняли у меня сына. Я не знаю, как его вернуть…
Все то время, пока она стояла и тихо говорила, не отрывая взгляда от каменного пола, старая монахиня наблюдала в окно напротив как вечерние тени медленно расползаются по траве парка и думала, что просто не в состоянии помочь очередной несчастной душе, столь неожиданно свалившейся ей на голову.
Что она, обыкновенная женщина, которая сама когда-то оказалась в не менее тяжелом положении, может сделать? К кому обратиться за помощью и защитой? Потеряв в молодости мужа и не имея почти никаких средств к существованию, она пришла в эти стены и осталась в них навсегда, дожив до седин и возглавив несколько лет назад объединившихся с монахинями бегинок – вольных жительниц бегинажа, не дающих обет безбрачия и часто вдовствующих либо замужних, дожидающихся своих супругов, отправившихся в крестовые походы или на иные войны. Ее приняли и даже не взяли тот более чем скромный денежный запас, который со временем она смогла приумножить, усердно плетя кружева и продавая их рынке по весьма скромной цене.
Все эти воспоминания проносились в голове старой женщины, пока она слушала Марту.
Настоятельница тяжело поднялась из-за громоздкого, потемневшего от времени письменного стола и, приблизившись к Марте, легко опустила морщинистую ладонь ей на плечо.
— Присядь, дитя мое. Твоя история, как и настоящее происхождение, мне известны от родственников герра Петера и родителей Альберта.
Ты, наверное, знаешь, что я не должна принимать тебя в нашей обители…
— Как?! Когда вы успели с ними увидеться? — Марта в изумлении перебила монахиню.
— В этих стенах меня не перебивают и не повышают тон. Это непозволительно!
Голос матери-настоятельницы, до этого спокойный и чуточку вязкий, неожиданно обрел стальное звучание и разносился теперь по всему ее довольно просторному кабинету.
— Я не должна отчитываться в своих действиях ни перед кем, кроме самого Господа, и уж тем более перед тобой! Неужто ты вообразила себе хоть на одну минуту, что я приму тебя у нас, не узнав ничего о твоей жизни?!
Ты окрутила единственного сына, наследника богатого аристократического рода! Думала, тебе все это сойдет с рук?!
— Я не…
— Молчать, негодница! Ты что же, думала, что в замке будут тебе рады и разрешает жить на правах законной супруги и невестки? Скажи спасибо, что только выгнали со двора, а не выпороли и не сдали властям, как продажную девку! И слава богу, что отобрали сына, хотя в нем и течет твоя богомерзкая кровь! Воспитают его добрым христианином.
Я не выгоню тебя из бегинажа, потому что знаю, пойти тебе некуда. Родственники твоих приемных родителей мне ясно дали понять, что ты им не нужна. Они намерены продать дом герра Петера и некоторую сумму предложили мне в качестве взноса. Но я отказалась, пусть деньги останутся у тебя. Ты сама, если решишь, внесешь их в общину. Таковы наши правила.
А теперь возвращайся в свою комнату, исполняй обязанности должным образом и жди возвращения мужа. И дай бог, чтоб он вернулся живым и невредимым! Сюда больше не являйся, пока тебя не позовут.
К концу гневной тирады мать настоятельница уже остыла и закончила разговор почти мирно. Ее угнетала собственная беспомощность и несправедливость по отношению к молодой женщине, от этого она злилась еще более и бросала колкие обидные слова. Но Марта ее уже не слушала. Молодая женщина задыхалась от бессилья что-либо изменить и перестала быть безропотной просительницей. Ей хотелось одного — бежать вон, подальше отсюда, выбраться на свежий воздух.
Девушка с трудом толкнула тяжелую кованную дверь, выскочила в притвор и, едва не свалив с ног сестру Маргери, бросилась наружу.
Настоятельница позвонила в колокольчик, пожилая монахиня, приведшая Марту сюда, тотчас зашла в кабинет.
— Пошли сестру Терезу и еще кого-нибудь, чтоб приглядели. Уже смеркается, не ровен час, с ней что-нибудь станется…
— Но она едва не сбила меня с ног… — попыталась возразить монахиня.
Мать-настоятельница подняла руку и жестко произнесла:
— Никаких но! Она вернется, ей некуда деться. Наш долг помогать заблудшим.
* * *
Марта бежала, не разбирая дороги, очень скоро она оказалась вне стен женской общины и миновала каменный мост. Довольно сильный северный ветер разметал выбивавшиеся из-под чепца непокорные кудри и мешал двигаться. Она не замечала, как вокруг стемнело и остановилась лишь возле дальнего берега озера Миннерватер, чтобы перевести сбившееся дыхание. В этот час здесь было очень свежо и тихо. Девушка поежилась, но не от холода, а от четкого осознания своего одиночества в неприютном мире чудесного Брюгге.
Марта не приметила двух бегинок, неотступно следовавших за ней. Опустившись на влажный мох, окружавший изрезанные берега водоема, послушница умиротворено закрыла глаза.
"Хорошо, как хорошо и покойно, уйти совсем, только это…", — едва пронеслось в ее спутанном сознанье.
Внезапно она увидела юных парней, со смехом подтрунивавших над маленькой девочкой. А поодаль, на скамье перед уютным фасадом каменного двухэтажного дома к ней, улыбаясь, протягивали руки мужчина и женщина…
Бегинки наклонились к лежащей на земле женщине, молча подняли ее, словно пушинку. И взяв с обеих сторон под руки, осторожно, будто больную, повели обратно. Больше она не сопротивлялась…
Постепенно Марта свыклась с жизнью в бегинаже и даже полюбила ее размеренную простоту с молитвами и повседневными заботами. Она знала, что сын, хоть и не рядом с ней, но в надежных руках. Это знание давало ей толику успокоения и в итоге примирило с действительностью.
От мужа не было никаких известий. Женщина научилась жить в ожидании, а ложась спать после насыщенного трудом дня, представлять себе, каким растет ее мальчик и как он выглядит.
Прожив в бегинаже всю жизнь, она стала искусной мастерицей. Ей не было равных в плетении кружев не только в самом Брюгге, но и за его переделами. Слава о ее искусстве медленно, но верно распространялась на соседние земли Фландрии.
Со временем Марта поселилась в отдельном доме при бегинаже. Там же обустроила мастерскую и набрала учениц. Отныне сама она больше не занималась плетением кружев, но придумывала узоры, а ее подопечные выполняли работу.
Заказы уже шли из разных концов Фландрии. Влиятельные семейства, выдавая своих дочерей замуж, хотели видеть на их подвенечных нарядах кружева Марты. Это стало считаться престижным, так как далеко не каждая семья с некоторых пор могла позволить себе купить ее изделия.
* * *
Было воскресное утро. После заутрени Марта спешила домой, отдохнуть и насладиться первым в этом году цветением роз у себя в саду, когда услышала позади шуршание колес. Она обернулась и увидела на облучке красивого молодого человека, рядом с ним восседала богато одетая пожилая дама… Это была ее свекровь.
Кровь прихлынула к лицу бегинки, едва она поняла, кто перед ней. Ноги подкосились, и она чуть не рухнула на руки своему сыну, спешившемуся и подскочившему, чтобы помочь ей.
— Вам плохо?
— Нет, нет… Спасибо, ваша милость, все порядке, просто я немного устала, — Марта едва нашла в себе силы, чтобы ответить.
— Мартин, что ты там возишься? Нам некогда! — нетерпеливо позвала пожилая дама.
"Мартин! Они назвали его Мартин! — мелькнуло в рано начавшей седеть голове бегинки. — Благодарю тебя Боже, хотя бы дали сыну мое имя!"
— Уже иду, матушка. Только уточню, где дом этой кружевницы, что нам посоветовали. Ты же лично хотела взглянуть на ее работу.
Марта подняла глаза на мать своего пропавшего без вести мужа. Та смотрела на нее в упор, она узнала невестку.
— Возвращаемся немедленно, у меня закружилась голова. Мы едем в замок! — властно воскликнула пожилая аристократка.
* * *
Бегинка шестидесяти лет очень приятной наружности в этот ранний час направлялась на Гротемаркт. Она задрала голову в ясную синеву неба и с удовольствием зажмурилась. Первые теплые лучи солнца упали ей на лицо, и привычная дорога мимо озера показалась еще радужнее.
У Миннерватера Мирьям-Марта на секунду задержалась, кинув кусочки сдобы лебедям, полощущим свои клювы в воде в поисках рыбы. Затем отправилась дальше и, пройдя мимо церкви Святой Марии, темным силуэтом оттенявшей зарождающий день, свернула на рыночную площадь, окруженную яркими разновысотными домиками.
Сегодня открывалась ярмарка по случаю важного для фламандцев празднования Дня святой крови. И ей нужно было проверить, все ли готово к приему покупателей в магазине, которым кружевница-бегинка владела вот уже пять лет.
* * *
Мирьям-Марта прожила до глубокой старости, она больше никогда не видела своего сына, а ее муж так и не вернулся с войны, сложив голову где-то вдали от дома. Но она не считала себя одинокой. И неизменно рассказывала всем, кому это было любопытно, что у нее большая семья. Две матери, два отца, три брата, муж и красавец сын, и она обязательно увидится с ними, когда придет время…
