Ближневосточный конфликт, или Проступок настоящего коммуниста
Андрей ЖУРАВЛЕВ, Киев
Из цикла "Киевские зарисовки, или Байки времен застоя": Alma Mater
В Киевском политехе учились не только советские студенты. В институтских коридорах можно было встретить восточных немцев, чехов, болгар, монголов и других представителей стран так называемого социалистического лагеря, а также студентов из некоторых стран Африки, Азии и даже Южной Америки. Чаще всего это были государства, которые выбрали так называемый «социалистический путь развития». Если вкратце, то вот этот самый «путь» выражался в том, что руководство страны «Х» во всеуслышание объявляло о том, что их государство берет на вооружение «учение Маркса – Ленина» и во всем будет брать пример с Советского Союза. В Кремле новоявленные «марксисты – ленинцы» тут же объявлялись «нашими друзьями навек», что открывало путь для оказания помощи этой стране – деньгами, техникой, продовольствием, но большей частью – оружием. Вот и молодежь из этих стран ехала получать высшее образование в СССР.
На теплоэнергетическом факультете тоже хватало иностранцев – у нас учились болгары, монголы, сирийцы, чехи, конголезцы, мозамбикцы, кубинцы и даже один танзаниец. Как потом оказалось, танзаниец Мбото был сыном вождя одного из влиятельных танзанийских племен. Но о нем чуть позже.
Студенты-иностранцы часто попадали во всякие забавные истории и происшествия. Периодически это случалось на занятиях, когда возникали недоразумения между студентом и преподавателем из-за незнания студентом тонкостей и нюансов русского языка. Иногда бывали казусы с иностранцами, которые глубоко прониклись политеховской культурой употребления спиртного. Также имели место забавные происшествия на амурных фронтах. В общем, все как у нормальных людей.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Но самая известная и громкая история, от которой долго гудел весь факультет, произошла, естественно, на идеологической почве. Что в общем-то было характерно для политизированного и пуританского советского общества.
Студенты-иностранцы в большинстве своем учились добросовестно. Занятия не погуливали, лекции конспектировали, ходили на всевозможные консультации и были на хорошем счету у преподавателей. Но, как гласит народная мудрость, в семье – не без урода.
Был у нас на потоке студент из Сирии. Назовем его Ахмад. В отличие от других иностранцев, ребят в общем-то открытых и общительных, он держал себя как эдакий Сулейман ибн Дауд (известный у иудеев как мелех Шломо и у христиан — как царь Соломон), снизошедший до простолюдинов. Поэтому с ним почти никто не общался, его обходили стороной даже земляки из Сирии. Но Ахмад на это внимания не обращал и жил своей жизнью. С первого курса он начал прогуливать занятия, на учебу положил с прибором, на претензии преподавателей не обращал внимания и по идее должен был быть отчислен из института после первой же сессии. Но, как ни странно, сессию он как-то сдал и продолжал «учебу». И вот во втором семестре случилось Это.
Лекция по истории КПСС началась как обычно. Преподаватель (Григорий Ильич – про него, его оговорки и его манеру разговора я писал в первом рассказе цикла) монотонно бубнил что-то про съезды РСДРП, кое-кто из студентов конспектировал сии перлы, но большинство занимались различными посторонними делами. С начала лекции прошло минут десять. И тут открывается дверь и в аудиторию вваливается опоздавший Ахмад. С начала учебного года он соизволил посетить лекции по истории КПСС всего три-четыре раза. Не обращая на Ильича никакого внимания, он зашел и сел на свое место. Ильича аж перекосило:
— Встаньте, молодой человек! Да, именно вы! Вы что себе позволяешь? Вы прогуливаешь лекции, вы не посещаешь семинар, вы не знаешь передовых идей социализма! Мы будем подавать на ваше отчисление из института! Мы напишем письмо в ваше посольство, и вы пойдёшь в свой Израиль пешком! Да-да, не на поезде, а пешком!
Ошарашенный Ахмад быстро опомнился и на неплохом русском языке заикнулся было, что так говорить нельзя, что Сирия и Израиль — это разные страны, и его родина, дружественная СССР держава, вообще-то воюет с сионистами Израиля. И, он, студент-сириец, не просто студент, но еще и родственник большого человека, правой руки Хафеза Асада! (Х. Асад – бессменный президент Сирии с 1971-го по 2000 год).
Ильич, слушая все эти никчемные с его точки зрения оправдания, от злости начал покрываться пятнами всех цветов радуги, потом надулся как индюк, грохнул кулаком по столу и заорал:
— Вы забываешься, молодой человек! Вы не понимаешь, с кем вы разговариваешь! Меня перевели в этот институт из Военной академии! А там, как известно, дураков не держат! Вы приехал в Советский Союз учиться, а вы тут беспорядки нарушаешь и споришь с преподавателем как дитя малое! Мы пустим по вашим следам следопытов, да-да, не удивляйтесь, у нас есть такие! Они разберутся, и нам доложат, как вы попал в советский институт! А может быть вы после лекций еще и в карты играешь, а потом водку пьянствуешь? Мы здесь – это что-то одно, а вы там у себя, получается, совсем наоборот, что ли? Это вы как прикажешь понимать? Мы здесь знаем, что у товарища Асада и его соратников родственники не могут быть такими бездельниками! Выйди вон из аудитории!
Публика внимательно внимала происходящему и повизгивала от восторга. Но, как говорила бабушка Мони (Моня – см. первые рассказы цикла), «коммунист – это тот, шо куда наступит – завсегда найдет дерьмо». Так и получилось. Через пару дней оказалось, что сириец действительно студент ну совсем не простой. Началось все с того, что вместо Ильича следующую лекцию (лекции по истории КПСС были два раза в неделю) читал другой преподаватель. Этот факт сразу стал обрастать всевозможными слухами и домыслами. Не только студенты, но и преподаватели не были в курсе происходящего. Официально было известно, что доцент такой-то заболел и вышел на больничный. В такие совпадения, с одной стороны, мало кто верил, но с другой стороны, никто не мог предоставить каких-либо других, возможно очень пикантных фактов. Ильич появился на факультете только через три недели после поединка с несостоявшимся эмигрантом. И все было бы хорошо, слухи утихли бы сами собой, если бы не Моня. Он прекрасно понимал, что больничный Ильича – это просто отмазка. Но как узнать, что произошло на самом деле? Тем более, узнав это, можно было подложить изрядную свинью Ильичу, ну и заодно удовлетворить собственное любопытство. Недолго думая, Моня обратился к своему папе Лёве, правильно рассчитав, что отец, используя свои непростые связи в мире коллекционеров, сможет выяснить, что произошло с лектором по истории КПСС.
Кстати, отец Мони обладал незаурядным чувством юмора. Однажды, будучи у Мони в гостях, я спросил папика:
— Лев Абрамович, а откуда у вас в доме маца? – и показал на тарелку с мацой, стоявшую на столе.
Лев Абрамович не растерялся:
— Как откуда? У нас Миша — еврей! (Моня по паспорту был Миша).
Кстати, отец Мони прекрасно знал его прозвище в институте. И с одобрением отнесся к этому факту:
— Могли ведь и Осоавиахимом наречь, – туманно объяснял он.
Так вот, Моня, улучив момент, обратилась к папе с совершенно неожиданной для того просьбой:
— Папа, у нас лектор по истории партии такой классный… Так хорошо и интересно все рассказывает, объясняет… И вдруг вместо него нам какого-то хмыря прислали! Папа, узнай, пожалуйста, куда нашего Григория Ильича дели! Может случилось с ним что?
Лев Абрамович сильно удивился, почесал лысину и потрогал Монин лоб, чтобы удостовериться, что сын не заболел. Потом он громко сказал:
— Мама, шо Миша кушал на обед? У тебя там все свежее?
— Ой, Лёва, не пачкай мне мОзги! Этот шлемазл вообще ничего не кушал! У него обед – это на послушать музыку! Ой вэй, раньше люди слушали «Ди идише маме» и Мендельсона! А этот халамидник слушает тех металлистов, шо играют на электричестве, тьфу на них десять раз! Лёва, твой син – поц, тьфу на него еще раз!
Папа удивился еще больше, потом, подозрительно глядя на сына, все-таки пообещал навести справки. Через несколько дней стал известен результат студенческого расследования.
Ход событий был примерно таков. После выяснения отношений с Ильичом сириец пожаловался «куда надо». Он действительно оказался родственником одного из «столпов» сирийского режима. Молодой человек позвонил домой и поведал родителям о том, что его хотят отправить в Израиль. Можно себе представить, какой переполох там поднялся. С учетом очень специфических отношений между Израилем и Сирией. Буквально на следующий день в Киев пришел запрос из Дамаска по поводу произошедшего. Сирийские товарищи требовали ответа на такие вопросы, что их киевские коллеги покрывались испариной и проклинали тот день, когда они решили стать членами коммунистической партии. Ильич был вызван на ковер в Киевский горком. Там он получил хороших трендюлей от городского партийного руководства за «дискредитацию международной политики СССР и непонимание важности текущего момента в советско-сирийских отношениях» и выговор с занесением в личное дело (такой выговор был крайне неприятной штукой для идеологического работника). И все бы ничего, на выговоре все бы и закончилось, но слухи об этом скандале дошли до Москвы, до ЦК КПСС. Сирийцы отправили запрос не только в Киев. Чуть ли не сам Хафез Асад позвонил в Москву на Старую площадь и поинтересовался, почему это в Советском Союзе, в столице Советской Украины Киеве, предают светлые идеалы советско-сирийской дружбы и хотят отправлять сирийских студентов в Израиль. В ЦК партии возникла нешуточная паника. Слишком неожиданной, а тем более непонятной, была возникшая проблема. Сразу начали выяснять, кто, а, главное, зачем и каким образом хочет отправлять сирийских студентов из Киева в Израиль? Дело запахло украинским буржуазным национализмом вкупе с израильским сионизмом. И как вообще могло произойти подобное в стране Советов?
Из Москвы в Киев полетели многочисленные, но невразумительные и взаимоисключающие команды и распоряжения. Начиная от задания узнать, откуда поступила команда на отправку сирийца в Израиль и вплоть до приказа, в котором требовали отдать Ильича под суд с последующей высылкой из столицы Украины к чертям на куличках как украинского буржуазного националиста и сиониста в одном лице. Поначалу к этому делу хотели подключить даже КГБ, ведь такое безобразие можно было устроить только с помощью иностранной разведки! Параллельно велись переговоры с сирийской стороной. Но в итоге по инициативе все той же сирийской стороны все спустили на тормозах. Ильич, жертва своей же безграмотности, отделался выговором, легким испугом и некоторым количеством не восстанавливаемых нервных клеток. А все потому, что студент-сириец оказался не самым любимым родственником высоко взлетевшего «дядюшки». Уже гораздо позже стало известно, что будущий студент у себя на родине был изрядным прохиндеем. Он был частым гостем в одном из городков советских военных специалистов, которые обучали сирийских вояк обращаться с советскими вооружениями – системами ПВО, артиллерией, самолетами и так далее. Там он обзавелся множеством друзей. Потом начал иногда снабжать желающих, а желающие всегда находились, всевозможным по советским меркам дефицитом. Причем брал с клиентуры недорого, цены у него были немного ниже магазинных. И вот в один прекрасный день новоявленный бизнесмен собрал немалую сумму денег почти со всех военспецов городка на покупку японских магнитофонов и телевизоров, цены на которые якобы были намного ниже обычных розничных. После этого «продавец» куда-то исчез, естественно, что и деньги исчезли вместе с ним. В конце концов обманутые клиенты обратились в полицию. Как ни странно, но «оптовика» нашли довольно быстро. Деньги он, понятное дело, уже куда-то профукал и для того, чтобы замять дело, утраченные незадачливыми покупателями средства вернули родственники деловара, в их числе был и высокопоставленный «дядюшка». Сразу после этого инцидента при непосредственном содействии того же «дядюшки» жулик-любитель был отправлен на учебу за границу. Но так как после всех этих событий он превратился в «нелюбимого родственника», то вместо университетов Франции или Англии он был направлен на учебу в СССР. Собственно, поэтому сирийцы и не настаивали на суровом наказании нерадивого преподавателя.
Кстати, отправка на учебу в СССР была своеобразным наказанием или высказыванием пренебрежения к нелюбимому или проштрафившемуся отпрыску в состоятельных семьях стран Африки и Азии. Ведь плата за учебу в СССР была гораздо ниже, чем в университетах Франции или Штатов. Правда и качество советского образования оставляло желать лучшего, о чем богатые африканцы и азиаты были прекрасно осведомлены. Тот же Мбото (он почему-то получил прозвище Мамба), сокурсник-танзаниец, так и рассказывал:
— Моя есть два брата, я – третий! Папа очень любит первый брат, он Америка учится, второй брат тоже папа любит, он Англия учится. А меня папа не любит… Я здесь учится…
Но в СССР сыну вождя очень понравилось. Его папа, естественно, был человек далеко не бедный. Не бедствовал и его сын. Из поездок на родину на каникулы два раза в год, он привозил огромные чемоданы с западным ширпотребом и виниловыми дисками с записями западных рок-групп. Целое состояние по советским меркам. На вырученные деньги Мамба жил на широкую ногу и учебой сильно не заморачивался. Однажды в деканате ему пригрозили, ты, мол, плохо учишься, и мы напишем письмо о лишении тебя стипендии. Наш черный друг широко улыбнулся, полез во внутренний карман шикарного пиджака, достал смятую кучу сторублевок вперемежку с долларовыми купюрами, протянул их декану и сказал:
— Я вам сам буду стипендия платить, и вы не трогать меня!
За такой гусарский образ жизни Мамбу не любили кубинцы, которым шиковать хотелось, но денег на это не было, не баловал их товарищ Фидель, и почему-то монголы. Которых никак не обвинишь в любви к загулам. Один из них, Наранцогт (ох уж эти монгольские имена, все его называли просто Цуго), на мой вопрос, мол, а что плохого сделал тебе Мамба, начал путано, но эмоционально объяснять:
— Мамба, гыр-гыр, ля-ля, водка бум-бум, пилядь пур-пур (пур-пур по-монгольски – половой акт), шибко однако пур-пур…
Потом махнул рукой в сторону, где, по его мнению, должен был находиться Мамба:
— Чурка нерусский, ёпа мать!
Выслушав этот неслабый монолог, мы с Моней переглянулись и я, ткнув пальцем в Моню, спросил:
— А он тогда кто?
— Э-э, — заулыбался Цуго и уважительно произнес:
— Моня – кампан! (друг по-монгольски). Моня – чурка русский!
ОТ РЕДАКЦИИ
Вышла в свет книга Андрея Журавлева "Киевская брехаловка, или История фарцовщика Васи Папуаса". Формат книги А5, твердая цветная обложка, 289 страниц, бумага белая, офисная, 80 грамм/кв. метр, без иллюстраций. Язык — русский, есть немного украинский, идиш и суржик. Цена для Европы и Израиля — 45 долл., включая пересылку через Укрпочту. Из-за войны срок доставки примерно 2,5-3 недели. Электронный адрес автора, по которому можно заказать книгу: [email protected]
