Страдания последнего Рабиновича
Аркадий КРУМЕР
Этот смешной и немного грустный рассказ был написан в начале девяностых, когда мы только-только переселились в Израиль… На одной шестой части суши наступили тогда смутные времена, но, конечно, не такие смутные, как сегодня!..
* * *
В пять часов утра Ося Рабинович, который выписывал журнал “Огонек”, что характеризовало его, как сугубо интеллигентного человека, первый раз в жизни назвал свою жену набитой дурой!. A до этого они не спали всю ночь. Жена говорила:
– Что ты молчишь?! Посмотри, что творится вокруг!
Ося молчал. А что он мог сказать?! Жена продолжала:
– У тебя растут дети! Они не знают даже вкуса ананасов, но зато отлично знают, какая мы морда! Если бы у нас было столько рублей, сколько раз они успели уже это услышать, мы уже были бы настоящими Рокфеллерами! А мы, как идиоты, сидим здесь и ждем! Но чего ждать?! На что надеяться?! У меня уже просто нет сил жить! Посмотри, что творится в последнее время! Они опять подняли голову! Мне страшно за наших детей! Все нормальные уже давно уехали!
Что Ося мог ответить?! Она была права!.. Тысячи вопросов, как на них ответить? Кто он будет там? Здесь он специалист, но им нужны другие специалисты. Разве он боится за себя? Это же семья, ее нужно кормить. А язык? Разве он выучит когда-нибудь язык “справа налево”?! Если бы у него были хорошие руки, тогда да, но что скрывать, руки у него, как у любого интеллигента, растут как придется! О каких ананасах там может идти речь?!
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
… На балконе было прохладно. Далеко-далеко, по краю земли, пробежала полоска лилового рассвета. Высоко в небе, среди исчезающих звезд, покачиваясь точно на волнах, плыли верхушки корабельных сосен. Хорошее здесь было место – дом почти в сосновом лесу. Тут прошла молодость, да что молодость – целая половина жизни! И любили тут. И детей нарожали двоих. И как объяснишь, что у тебя сейчас творится внутри?! И как жить здесь? И как отсюда уехать?!
Ося стоял на балконе в трусах и в майке, растерянный, весь в пупырышках от холода. Был понедельник – день, когда принято начинать новую жизнь. Наверное, поэтому называют понедельник днем тяжелым. Уже слышалась перекличка будильников, и в окнах зажигался свет.
– Что делать?! Что делать?!
Жена постучала в стекло, позвала пить чай. Чай был слишком горячий, сырок «Дружба» надоевшим, по радио пели до безобразия глупую песню про старость, которая дома тебя не застанет. Как жить дальше, Ося не знал.
По дороге на работу, когда Ося в трамвае пробирался к выходу, он на ногу одному наступил, и извинился, конечно. Ну тот Осе вдогонку и крикнул про морду. Ося рванулся назад в трамвай, чтобы защитить свою честь, но дверь перед носом захлопнулась, и трамвай уехал. Ося стоял посреди остановки, и на него все пялились. В основном, по-хорошему пялились, даже сочувствовали, не все же на остановке были уродами.
– Так тебе и надо, осел! – ругал он себя всю дорогу. – Вот, Мишка Фредзон там уже человеком давно стал, ананасов, говорят, там так объелся, что чуть не помер! Вот это жизнь! А я тут: “Лиловые рассветы – корабельные сосны!” Ехать надо, немедленно ехать!
… На работе Ося тихо сидел за столом и постепенно остывал. Ну, крикнули ему вслед. И что, от него отвалилось что-то?! Мало ли сволочей на свете! И, кстати, Мишка Фредзон писал, что там тоже не сахар! Даже если ты работаешь грузчиком на сахарном заводе. И еще ходят слухи, что если у тебя нет обрезания, тебя даже в кинотеатр могут не пустить! Чуть ли не на входе предъявлять требуют, как пропуск! А нет – будь здоров, смотри кино по телевизору. Наверное, врут! А вдруг нет?!
Перед обедом в его НИИ объявили новое штатное расписание – Ося не поверил глазам! Ему добавили больше всех – четыре рубля двадцать шесть копеек! Это было уже второе повышение за последние десять лет!
– Меня тут ценят, а я ехать собрался! Нехорошо как-то! Да и к чему эта спешка?!
По правде, Осе ехать очень не хотелось. Врос он, понимаете, тут ногами… Совсем недавно ведь еще золотое время было. На море всей семьей ездили! А год назад Осе вообще талон на полушерстяной ковер дали. Два на три, с узбекским орнаментом!
… Во вторник после обеда по соседству взорвался некрупный химкомбинат. Через пять минут уже назначили правительственную комиссию. Это ж какое огромное правительство иметь надо, чтоб во все комиссии успеть?! А в городе вовсю запахло аммиаком. Ося сломя голову помчался к знакомому прапорщику, обменял талоны на водку на четыре противогаза, надел на всю семью и к телевизору прилип, новости слушал.
– Нет, ждать больше нельзя! Так нас тут всех потравят! К зиме, хоть кровь из носу, а уехать на историческую!
… Через час в новостях выступил главный санитарный врач области. Он долго рассказывал о благотворном влиянии аммиака на жизнедеятельность человеческого организма. Выходило, что без аммиака человек вообще жить не может! Никто, конечно, не поверил, но настроение улучшилось! Многие успокоились и даже в кино пошли, где, кстати, на входе кроме билетов ничего предъявлять не требовали! У Оси тоже мандраж немного прошел, хотя противогазы приказал не снимать.
– Ладно, переживем зиму, а там будет видно!
… В среду по городу поползли слухи, что химкомбинат взорвали сионисты и масоны, по полкомбината каждые. Но народ на слухи реагировал вяло: по телевизору мексиканский сериал шел про Педро, так что не до масонов было.
А уже к обеду из первого отдела пришел Ищенко и начал подозрительно всматриваться в лицо Рабиновича. И все время был начеку, чтобы успеть застрелить, если Рабинович попытается бежать. Кто его знает, этого Рабиновича, вроде член профсоюза, а в душе, может, отпетый сионист!
Ося тут же позвонил жене и приказал покупать немедленно масляные радиаторы, потому что в Израиле зимой ни у кого зуб на зуб не попадает, и к тому же повсеместно сумасшедшие ветры и цементные полы.
– Говоришь, что отвалилось от тебя?! – терзал себя Ося. – Многое отвалилось! Ты у меня хоть тысячу раз метрики отбирай, а я все равно еврей! И обрезание себе сделаю по самому максимуму, чего бы мне это ни стоило!
… Обрезание в условиях Тамбовской области чуть не стоило Осе жизни. Делали ему это по большому блату в городской больнице тайно, под видом аппендицита. Доктор оказался хорошим, юморил все время, а сам Ося все спрашивал, не потеряет ли он от этого обрезания как мужчина, хотя, мысль, что он конечно найдет, как еврей, немного успокаивала. А его лучший друг Блюменблат сказал, что в этом деле главное стерильность. И посоветовал, паразит, на ночь делать водочные компрессы.
– У меня только перцовка! – сказал Ося.
– Еще лучше! – сказал Блюменблат. – Перцовка для стерильности – милое дело!
… Когда Ося приложил туда перцовочный компресс, ему показалось, что он голым упал в муравейник. Он носился по комнате, лез на стенки и орал жене:
– Тащи быстро чайник! – имея в виду, что нужна кипяченая вода, чтоб не нарушить стерильность.
Жена в панике схватила чайник с плиты – они ж чай собирались пить, и от всей души плеснула Осе в его многострадальное место! Ося вверх подпрыгнул, как Бубка в лучшие годы. Если б не потолочное перекрытие, он бы скорее всего в открытый космос взмыл.
– Ты что творишь?!! Ой, горит все!!! Вызывай… быстро!.. – он в эту секунду сильно в “Скорую помощь” верил.
А жена уже полностью в панике. Ну, и вызвала. Пожарную! Она ж с детства усвоила: раз горит, звонят “ноль один”! А Ося даже плакать начал. То есть реветь, конечно, не ревет, мужчина все же, но слезы по щекам текут. Тогда жена говорит:
– Давай я тебе там подую, легче станет… Ну что, легче?
– Легче немного, – говорит Ося.
– Тогда я сейчас! – говорит жена и тащит пылесос “Буран”, чтобы сильней подуть и чтоб совсем легко стало!
А в технике она слабо разбиралась: женщина, что с нее взять?! Одним словом, шланг на втягивание поставила. А это ж вам “Буран”!.. В общем, когда пожарные приехали, Ося уже окончательно понял, что навсегда потерял то, что раньше имел. Потом главный пожарный еще целый час с Осей сидел. Они допили перцовку и сильно ругались на жизнь.
И пожарный все время говорил:
– Чтоб она сгорела, такая жизнь!
… После этой истории Ося недели две чуть ли не антисемитом был и сильно клеймил государство Израиль за их моду делать живым людям обрезание. Но его друг Блюменблат буквально из-под земли достал облепиховое масло, и это дело у Оси через две недели стало даже лучше, чем было. Хоть на входе в кинотеатр показывай! И Осю опять потянуло на историческую родину.
… А в четверг пришел парторг их НИИ, Осю за плечи обнял, сказал с болью в голосе:
– Слыхал я, Иосиф, ты надумал ехать во враждебное государство Израиль? А тебе известно, что там страна – два часа в длину, меньше часа в ширину, если на велосипеде! Ты по простору там тосковать будешь! К тому же, там бывший наш народ в гамаках расселяют за неимением жилья. И на зиму даже зонтиков не выдают, а там дожди тропические, джунгли все же!
– Вранье! Полное вранье и пропаганда, – подумал Ося. – А вдруг не вранье?.. А в самом деле, где они там квартир наберутся на всех? И зонтиков! А я им не обезьяна – на деревьях жить! Пусть дураки едут!
Потом позвонил жене, сказал радиаторы пока не брать. И пошел на обед. Но аппетита не было. Это Осю и спасло. В заводской столовой при попытке съесть овощное рагу с грибами отравился Отдел номер пять и Отдел номер восемь. Проверили повара. Фамилия Поликарпов. Зовут Николаем. Копнули глубже – нет, дедушка тоже не еврей! В чем же тогда дело, не поймут?! На всякий случай Ищенко из первого отдела спросил:
– А где это вы были, товарищ Рабинович, с одиннадцати до часа, когда рагу варили? И почему вы не отравились вместе со всем трудовым народом?!
Ося тут же позвонил жене и велел радиаторы брать немедленно!
… Вечером Ося пошел к Блюменблатам рассказать про выходки Ищенко. Блюменблат сидел в комнате при закрытой форточке в овчинном полушубке, а вокруг стояли четыре масляных радиатора и жарили на полную мощность. Кругом все дымилось, а Блюменблат натягивал на себя еще шапку-ушанку. Ося подумал, что это скорее всего аммиак начал благотворно сказываться на Блюменблате. Но оказалось – нет, оказалось, что Блюменблат привыкает к ближневосточному климату, поскольку в Тель-Авиве летом в тени – плюс пятьдесят по Цельсию, а шапку снимать нельзя – кругом иудаизм! Ося рядом сел. Через минуту чувствует: в голове мозгам тесно – наверное, при нагревании расширяться начали, а на лысине – хоть яичницу жарь! А Блюменблат уже включает пятый радиатор. А сам вертится, точно ягненок на вертеле, и орет:
– Ой, хор-р-рошо! Ой, ужас! Создаем обстановку, приближенную к Родине!
При этом он загреб из ведра жменю сухого песка, и начал без разбора во все стороны сыпать, и тонким-тонким голоском завывает “У-у-у-у!”, то есть ветер из пустыни изображал.
Ося вначале немного потерпел, а потом как ошпаренный понесся на кухню и голову под кран сунул – голова долго шипела, и пар от нее шел, как из бани.
– Вот тебе и ананасы! Будешь там ходить, как жареный цыпленок! Нет, я в их парилку не поеду!
… В тот же вечер в двадцать один сорок пять по первой программе вдруг открыто пели песню на идише “Купите папиросы”. Осины мама, папа и дядя Лева из Донецка плакали от счастья. Хотели даже звонить в Кремль и сказать большое спасибо. Но не успели. По второй программе сообщили, что только что уволили музыкального редактора первой программы за ошибки в репертуарной политике.
– Осел, испугался жары! Все, сыт по горло, еду бесповоротно! Еду!!!
Ночью Ося плохо спал. Опять он что-то сомневаться начал.
– Подумаешь, сняли редактора, – думал Ося. – Кто он мне, тетя родная? А сняли его, может, из-за того, что взносы профсоюзные не платит! Или вообще волочиться начал за женой председателя Комитета по телевидению и радиовещанию! Знаем мы таких!
А под утро позвонила Осина жена, она ночь у магазина электротоваров дежурила, там перекличка каждые полчаса была. И Ося помчался туда, чтоб к открытию успеть. Жене удалось записаться сразу на четыре масляных радиатора, которые были в два раза мощнее, чем у Блюменблатов!
… Утром на работе Ося узнал, что его фамилия каким-то таинственным образом исчезла из списка на повышение оклада. Выяснить ничего не удалось, все говорили: “Лично я был только “за”! Ося обозвал их антисемитами, но мысль о четырех радиаторах его согревала.
А в два часа на работе хоронили Ищенко из первого отдела. Скончался в результате операции. Ему мозоль удаляли на левой ноге. Практически это невозможно – умереть от мозоля, но врачи сумели сделать невозможное! И вопрос с Ищенко решился положительно… А у Осиных детей – гланды. У обоих!
– Бежать! Немедленно бежать! Спасать детей! Господи, а ради кого я живу на свете?!
В субботу в городе в рамках всесоюзной кампании проходил День интернациональной дружбы. Ося еще спал, когда пришли из Оргкомитета. Сообщили, что Ося – последний Рабинович, который еще сохранился в их области. И теперь он берется под охрану государства. Так что, если во время праздника ему кто-нибудь крикнет “еврей” или еще хуже, нужно немедленно сообщить в Оргкомитет, потому что там ведут строгую статистику. После этого Осе крепко жали руку и в торжественной обстановке наградили настоящим ананасом из райкомовского буфета!
– А все же нас тут ценят! Подумать только – целый ананас дали! А кому мы нужны там? — опять завел он старую пластинку. – Это тут я – Последний Рабинович, а там нас столько будет – ананасов на земле столько не растет!
А вечером по телевизору начали беспрерывно передавать симфоническую музыку. А это, как известно, не к добру! И после каждой сюиты на экране появлялся диктор и скорбным голосом сообщал, что через тридцать,… двадцать,… десять минут будет сделано экстренное сообщение. Наконец, десять минут прошли. Вначале показали Кремль. Потом плакат “Родина-мать зовет”. Потом на экране появилось ответственное лицо. Оно внимательно посмотрело на Осю и торжественным голосом сказало:
– Товарищи! Братья и сестры! Ходят слухи, что в отдельных городах нашей необъятной Родины готовятся небольшие погромы!
Жена и дети прижались к Осе, а у него в голове пронеслась глупая мысль: является ли их город “отдельным”?
А ответственное лицо продолжало:
– Заверяю: наш город готов к погромам, как никогда! И встретим мы их во всеоружии! А также мы подтверждаем свое непримиримое отношение к мировому сионизму! Спите спокойно, дорогие товарищи! Повода для беспокойства нет!
Жена плакала и смотрела в окно. Ося схватил тахту и перетащил ее к входной двери. Поставил на нее трельяж, стиральную машину и гантели. Обставился банками с яблочным компотом и стал ждать. Просто так они его не возьмут! Он решил отстреливаться до последней банки!
– Все нужно делать вовремя! Вот дождались, досиделись… Они меня взяли под охрану государства! Озеро Байкал они тоже взяли под охрану государства…
А экстренное сообщение передавалось бесконечно. Казалось, включи утюг, и он тоже сообщит о погромах.
И вдруг постучали в дверь. Ося банку трехлитровую в руке сжал, крышку только сорвать – и в бой! Оказалось, сосед пришел, Коля Пантелеев. Он долго мялся в прихожей, нес какую-то несуразицу. Потом говорит:
– Ладно, давай, Ося, без обиняков. Слыхал я через стенку, что ты ехать сомневаешься в государство Израиль! Давай, раз так, бери мою супругу со всеми удобствами и живи себе здесь в свое удовольствие, потому что она тоже не хочет никуда ехать! А я тогда с твоей махну туда!
Ося вскочил, компот о пол как шарахнет! Кричит:
– Ты с чего взял?! Кто сомневается ехать в государство Израиль?! Я сомневаюсь?! Да я готов в государство Израиль бежать с голым задом! Понял?!
– Ты не горячись, я тебя с ответом не гоню, я тебе сутки на раздумье даю! А потом к Гуревичу обращусь, у него такая же история!.. Ты условия встречные выдвигай. Я ведь и с доплатой могу. Даже тещу могу дать в придачу, а она, чтоб ты знал, хотя и кровопийца, но является Почетным донором СССР и в быту неприхотлива, как хомяк! Так что я утром зайду с тещей, побеседуем!.. А если, Оська, не дай Бог что начнется на почве антисемитизма, вы ко мне сразу прятаться прибегайте! Места всем хватит!
… Ночь, к счастью, спокойно прошла. А утром Блюменблат в дверь ввалился, запыхался весь и орет с порога:
– Хенде хох! Ахтунг, ахтунг! Стриги, Оська, пейсы, меняем кардинально ориентацию! Германия квоты добавила! Едем с тобой в Бундестаг!
– Ты чего, Блюменблат, рехнулся?! Я ж только обрезание перенес! – заорал Рабинович.
– Брось, Ося! В Германии медицина сам знаешь какая передовая! Пришьют, если захочешь, обратно!
– Не, не поеду в Германию! Я вон сколько намучился, пока “Блуждающие звезды” справа налево прочел! Зря что ли тренировался?! Ты не представляешь, какая это чушь, когда справа налево!
– Вот именно! – напирает Блюменблат. – Так и рехнуться недолго! Ты лучше скажи, что такое “Гутен таг” знаешь?
– Знаю! – говорит Рабинович.
– Ну и бэседер! То есть, гут! А в Германии, угадай, кто ты будешь? Ты там, Оська, будешь хер! Хер Рабинович! Красиво звучит, скажи?!
… После бессонной ночи Ося опять курил на балконе. Было прохладно. И он мгновенно покрылся пупырышками, съежился и курил сигарету за сигаретой, пока не обжигались пальцы. День еще только начинался, лиловый рассвет еле-еле угадывался на горизонте. И в темном небе как ни в чем не бывало плыли куда-то верхушки корабельных сосен.
А куда плыть ему, Ося не знал!..
Но уже скоро самолет, в котором летел Ося с семьей, под аплодисменты пассажиров приземлится в аэропорту "Бен-Гурион".
А потом Ося долго привыкал к новой жизни, хотя его дети привыкли сразу, и уже через три месяца болтали на иврите, не хуже, чем сам Бен-Йехуда. И хоть Рабиновичей тут было очень много, но места хватило всем, как и ананасов.
И Ося понял, что это было его лучшее решение — переехать в Израиль, хотя, конечно, иногда все еще сомневался. А четыре масляных радиатора, которые пришли в багаже точно к зиме, пришлись им очень кстати!..
* Подзаголовок дан редакцией
