Алла снимет грим, парик. Выйдет из театра. Стройная красавица, сероглазая, грациозная и совсем не высокомерная. Мелькнут улицы, кусты. Стёкла окон отразят кусочки неба, звездные блики
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Йоси Цвекер
Вместо увертюры
…Она стоит в кулисах. Мимо проносятся театральные боги, они же слуги, джинны, гонцы: машинисты сцены, работники цехов. Оперный театр – огромный слаженный механизм. Мир музыки, перевоплощений, неуклонного стремления осовременить, пересказать старые и знакомые сюжеты. Тени великих композиторов бродят здесь рядом с созданными искусством многих профессионалов костюмами, масками, париками…
Она стоит в кулисах – и обычная жизнь, с заботами, новостями, которые лепечет телевизор, пробками на дорогах, походами в «супер» и детский сад — отодвигается. Впереди, в сиянии софитов, в неумолимом движении-толковании рук дирижера, в музыке, от которой по-особому трепещет сердце, пройдёт совсем другая жизнь. И уже не будет – на всю эту иную, печальную, трогательную жизнь — красивой взрослой Аллы Василевицкой, оперной дивы, знаменитой, любимой всеми меломанами Израиля, мамы двух малышей. Будет хрупкая девочка, нежная, как цветок, и сильная, как натянутая тетива лука, лишенная эгоизма, не умеющая жить для себя Чио-чио-сан.
Новая роль, новая жизнь
…На нашей сцене – «Мадам Баттерфляй». Шедевр Джакомо Пуччини. Итальянская опера, в которой действуют люди разных миров. И гибнет, оставляя в сердцах глубокий и печальный след, юная японка. Бабочка…
Маленькая гейша Чио-чио-сан стала женой американского морского офицера. Ничего особенного в этом не было: стоявшие в порту Нагасаки американские военные брали себе временных жён из японских женщин. Подписывали формальный брачный контракт. Потом уезжали домой. Без своих японских куколок. Исторический факт под пером Давида Беласко превратился в популярную пьесу «Гейша». Композитор Пуччини увидел в Лондоне этот спектакль. Луиджи Иллика и Джузеппе Джакоза написали либретто. Была создана музыка. Герои запели.
Я беседую с Аллой Василевицкой, исполнительницей партии Чио-чио-сан в спектакле, поставленном невероятным, эксцентричным, всерьез желающим сделать оперу умной, современной Мариушем Трелинским.
— Аллочка, вот я сидела на репетиции, смотрела на то, что происходит на сцене, и думала: ведь в этой истории тема материнской любви, самоотверженности матери – почти самая главная… Что вы, мама Сёмы и Полины, думаете по этому поводу?
— Я согласна, что в этой опере тема любви матери, трагедии матери — очень важна. Я вообще хотела, чтобы мой сын Сёма участвовал в постановке. Ему пять с половиной, но, по закону, детей можно привлекать к участию в спектаклях только с десяти лет. А теперь, когда я прижимаю к себе чужого ребенка, и отдаю его, и плачу, и так близко к сердцу всё принимаю, и переживаю, я думаю: «Какое счастье, что это не моё дитя!»
— Ваш Пинкертон, Отар Джорджикия, не вызывает у зрителя-слушателя отрицательных эмоций…
— …Он очень интеллигентный, чуткий. С ним комфортно работать. И – к тому же – у этого артиста трое детей. Что нас сближает, нам легко понимать друг друга…
— Я правильно поняла, что вы очень естественно и легко вжились в роль, в условия, в которых рождалась ваша Баттерфляй?
— Абсолютно верно! Потрясающий спектакль, прекрасный творческий коллектив, всё очень здорово, всё вдохновляет. Я счастлива, что пою эту партию, что она так естественно вошла в меня, в мою душу. У нас просто нет на этом спектакле равнодушных, каждый участник вносит всё возможное. Дирижер Дан Эттингер всех сплачивает, объединяет своим горением. Здесь и сейчас он творит музыку, он весь в этом спектакле. Ему важно сделать качественно всё до тонкости…
Мариуш Трелинский на этот раз не приехал, но его ассистент вкладывает в постановку столько терпения, тепла, заинтересованности…
— Ваш послужной список сегодня украшен самыми блистательными, самыми звучными и любимыми героинями опер: Татьяна в «Евгении Онегине», графиня Розина в «Свадьбе Фигаро», Донна Анна в «Дон Жуане», Антония в «Сказках Гофмана», Баттерфляй… В какой из них больше вас, современной поющей молодой женщины Аллы Василевицкой?
— Я люблю их всех! Но самые драгоценные, самые для меня важные — это Катя в «Пассажирке» Вайнберга, Татьяна в «Онегине», — и Баттерфляй. Знаете, поначалу «Евгений Онегин» и «Мадам Баттерфляй» были запланированы на то время, когда разразилась пандемия. И получилось, что появилось время, свободное; время, чтобы подумать над ролью, осмыслить её, подготовить душу…
— А если бы вдруг – по какой-то причине, по воле зловредного рока! – вам пришлось бы подумать о жизни вне сцены, что бы вы для себя выбрали?
— Я себе это даже иногда как-то представляла… Вероятно, я бы всё равно осталась в театре; может, стала бы гримёром… Наверное – преподавала бы… Не смогла бы уйти из искусства, никогда в жизни.
— Театр – это космос. Идеи, художественные высоты, трактовки – а рядом мелкие проблемы, которые не так уж малы, когда речь о создании образа. Платье, туфли, парик – всё должно работать на результат. Как у вас с этими деталями?
— Бывали и такие спектакли, когда и туфли, и платье, и парик не способствовали совсем…
— С вами не случалось нечто подобное истории, произошедшей с Галиной Вишневской в Нью-Йорке, когда для нее в «Травиате» меняли платья и декорации?
— Ну, сейчас, думаю, это невозможно… Да я и не смогла бы поставить такие условия… Я очень терпеливая, но – если меня доведут до ручки – я, как родившаяся под знаком Льва, могу показать зубы.
— Ваш муж, — не музыкант, не певец, — поддерживает вас в вашей титанической, сложнейшей работе?
— Он знает всё про мою работу. Приходит на спектакли. Его похвалы всегда сдержанные. Но я вижу, что он гордится и сопереживает… Он внимательно слушает, что люди в зале говорят про спектакль, про меня.
— У оперной звезды Аллы Василевицкой есть хобби, увлечения, которые только для неё, только личные?
— Так сразу и не скажешь… Люблю готовить, слежу за интересными рецептами. И музыку, — которая не опера, не классика, — тоже люблю.
— Вы хотите, чтобы Сёма стал музыкантом?
— Пусть он сам выберет, что ему интересно, что для него хорошо. А пока я его вожу на хор, а папа – на бокс. Очень важно, чтобы искусство, музыка стали для него важными, близкими; чтобы душа развивалась гармонично. Ведь искусство – это и богатство, и лекарство.
— А Полина, ваша младшая?
— Ей только полтора года, она просто растёт, учится говорить, учится жить в этом бурном мире. Она принцессочка, немного балованная, — младшая ведь… Сёма иногда у неё отнимает что-то, и как старший, более взрослый, убеждённо говорит: «Ей это нельзя…»
— У вас есть любимое произведение искусства?
Она думает совсем недолго. Отвечает очень взволнованно:
— Картина Куинджи «Лунная ночь на Днепре». Она меня очаровала. Заворожила. Помню, как сидела в Третьяковке и смотрела, и не могла оторваться, и рыдала.
Труд и вдохновение
Я знаю про Аллу Василевицкую главное: что родилась на Камчатке, что её мама всегда любила искусство, музыку – и привила дочери это увлечение, эту радость и ощущение счастья от общения с истинным миром красоты. И ещё я вижу холодный, дивно романтичный, но суровый край, с вулканами, гейзерами, и девочку, юную студентку музыкального училища, которая работает в торговой палатке на рынке, и на первую зарплату покупает себе обновку.
Алла говорит:
— Нас, меня и сестру, не осыпали дарами, не на что было… И я и сейчас свои вещи ношу долго, очень долго. Я вообще увлекающаяся, если что-то нравится — книга, музыка, одежда – буду снова и снова возвращаться.
В Израиль она приехала жить и петь после окончания Академии хорового искусства в Москве. Ей было 24 года. До того познакомилась с будущим мужем, Андреем. В Израиле многому научилась, встретила очень разных людей. Можно считать, что выйти на самую главную оперную сцену страны, стать одной из самых востребованных и любимых певиц ей помогли счастливые случаи, сердца человеческие, труд и неудержимость стремления. Одна из удач – педагог, большая актриса, очень глубокая духовно Лариса Тетуева.
В репертуаре Аллы сегодня огромное количество произведений. Оперы, оперетта, песни на иврите, на идиш.
— У вас есть личное правило жизни, своего рода инструкция Аллы Василевицкой, которую вы несёте по жизни? В любых ситуациях обращаетесь к этому правилу?
— Что ни делается, всё к лучшему…
— И когда обиды, и когда несправедливости?
— Надо стараться быть оптимистами. В мире так много горя, страданий, а я живу, дышу, любуюсь цветами, у меня целы руки-ноги… И есть крыша над головой, семья, любимая работа. Нет причин обижаться на жизнь, не верить ей. Так ведь?
Несколько слов в заключение
…Пинкертон уехал из Японии, оставил полюбившую его всем сердцем Бабочку (так переводится имя Чи-чио-сан, а если по-английски, то Баттерфляй) горевать. Уже после отъезда любимого она родила сына. «Муж» вернулся с молодой американской женой. Чтобы забрать ребенка… Она сделает свой выбор. Поставит точку. Умрёт на сцене. Доиграет жизнь-притчу. Про девушку из Нагасаки. Про любящую и трагичную японку…
Алла снимет грим, парик. Выйдет из театра. Стройная красавица, сероглазая, грациозная и совсем не высокомерная. Мелькнут улицы, кусты. Стёкла окон отразят кусочки неба, звездные блики.
В доме тихо. Полина спит. Андрей читает Сёме «Волшебника Изумрудного города». День окончен. Впереди – ах, как много ещё впереди!
