Бабушкина тайна

Зигзаги русско-еврейских и итальянских судеб

Елена ПЛЕТИНСКАЯ

 

— Нелечка, пора домой, — Мария Абрамовна убрала в сумку книгу и, встав со скамейки, направилась к выходу из парка.

— Бабуль, ну еще немножко, ну пожалуйста, ну бабуль! – принялась канючить девочка. — Инка с мамой же еще не уходят.

— А мы уходим, — строго сказала бабушка. – У тебя завтра ранний урок по музыке.

Неля вздохнула и поплелась вслед за бабушкой, от расстройства даже забыв попрощаться с подружкой.

* * *

Нелли проснулась и кинула еще затуманенный со сна взгляд на таблет, находившийся на круглом прикроватном столике рядом с бабушкиной фотографией, помещенной в красивую серебристую рамку. Уже несколько дней от нее не было письма и вообще вестей из дома.

Молодая женщина пятый год жила в Италии. Она поехала туда во время учебы в Иерусалимском университете с группой студентов-лингвистов. Да так и застряла, выйдя замуж за Пьетро, который преподавал у них на курсе и был старше Нелли на двенадцать лет.

Повернувшись на бок, Нелли включила таблет и обнаружила в электронной почте письмо.

"Дорогая моя девочка, — писала бабушка, — я чуть-чуть приболела, поэтому не могла тебе ответить сразу. Насколько мне приятнее было бы писать на обыкновенной бумаге, но технологии – эта отличная возможность экономить время… Как будто ты рядом, солнышко.

У нас все по-прежнему, мама с папой очень заняты на работе. Я гуляю по утрам со своей "бонной", здесь бы надо поставить, как вы говорите, смайлик. Береги себя, поменьше нагибайся, в твоем положении это не очень хорошо! В нашем роду все женщины слабенькие, учти.

Как твой Петечка? В последний приезд он уже неплохо понимал отдельные русские выражения. Пусть продолжает учить, а то так и придется мне служить переводчицей с корявого английского твоих родителей-неучей".

"Ага, "слабенькие", уж она-то сильная, моя бабулечка, но что-то явно не так, не ее стиль… не зря же она мне приснилась", — с беспокойством подумала Нелли. Она слезла с кровати и пошла в ванну. Нелли уже третий месяц мучил токсикоз. "Ну ничего мой маленький, когда ты родишься, я об этом быстро забуду", — с первых же дней беременности Нелли была уверена, что ждет мальчика и всегда разговаривала с ним, гладя свой живот.

* * *

— Мам, привет, — Нелли включила скайп. — Позови-ка бабулю, что-то письмо мне ее не понравилось.

— Нелечка, родненькая, ты только постарайся не волноваться, мы не хотели тебя тревожить. Надеялись, обойдется и в этот раз. Она в больнице уже вторую неделю.

— Как в больнице?! А почему-то мне ничего не сообщаете? Я только что от нее письмо прочитала.

— Это я написала под ее диктовку.

— Сейчас же закажу билеты и с ближайшим рейсом буду у вас.

— Честно говоря, тебе и в самом деле нужно приехать, Нелюшка.

— Все настолько серьезно, мам?

— Да, солнышко.

* * *

— Бабулечка, миленькая, ты меня слышишь? – Нелли наклонилась к Марии Абрамовне.

Бабушкина худенькая рука, обтянутая пергаментом кожи и опутанная трубками, идущими от капельницы и аппарата для дыхания, с трудом приподнялась и тут же опала. Нелли взяла другую почти невесомую руку, лежащую поверх одеяла в свои ладони, и принялась очень осторожно растирать теплыми пальцами.

— Ба, а ты помнишь, как мы с тобой гуляли по ташкентскому базару, я еще всю дорогу требовала купить мне кота в красном сапоге, который мяукал. А получив, почти тут же сломала, – Нелли улыбнулась сквозь слезы, застилавшие ей глаза. Она пыталась не отпускать бабушку. Ей казалось, что если она будет ей напоминать о прошлом, бабуля найдет в себе силы задержаться, не покидать их. — А помнишь, как ты рассказывала мне про погромы в вашем местечке в Украине? Тебе говорили, что ты не похожа на еврейку и можешь не прятаться.

Нелли теребила Марию Абрамовну, как могла, но та больше не реагировала на слова. Она была уже не здесь. Если бы старушку сейчас спросили, хочет ли она еще побыть с родными и увидеть пока не рожденного правнука, едва ли она согласилась бы, несмотря на огромную любовь к своим детям и будущему правнуку. Скорее всего, Мария бы ответила, что всему свое время. Старая женщина больше не хотела сопротивляться, она очень устала. И теперь ей был нужен вечный отдых от жизни.

За несколько лет до этого ушел ее любимый муж, и Мария Абрамовна уже стремилась к нему. Дети и внуки давно стали на ноги, так что ее миссия на Земле была выполнена. Но младшая внучка не хотела этого принимать. Бабушка была для нее самым большим другом с детских лет. Именно ей она поверяла все свои сначала детские, а потом и "девушковые" секреты.

Правда, лет в 17 у девушки началась своя, отдельная от семьи жизнь. Но по-прежнему с радостями и огорчениями, она всегда стремилась первым делом к своей бабулечке. И вот теперь, когда в ней зародилась и с каждым днем крепла новая жизнь и Нелли так хотела порадовать любимую бабушку, Мария решила, что этот мир ей уже все рассказал. Она возвращалась к мужу, давным-давно ушедшим, но не забытым родным, и безвременно погибшим друзьям.

* * *

Профессор истории Джакомо ди Батиста, лет пять или шесть тому назад отошедший от дел, жил на озере Комо. У него была небольшая вилла в городке Чернобио. Каждое утро с тех пор, как профессор перестал преподавать в одном из миланских колледжей, он посвящал написанию нескольких глав для учебного пособия студентам-старшекурсникам. Сроки, оговоренные с издательством, уже поджимали, но это не мешало ему отдавать час возне в любимом саду, где царил образцовый порядок. Его двор благоухал розами, анютиными глазками, гортензиями, настурциями и множеством более замысловатых сортов растений. Все это цветущее великолепие располагалось строго геометрично, образуя красивые квадраты высаженных цветов. В центре Джакомо собирался поставить небольшой фонтан, что и обсуждал сейчас со своим садовником и двумя рабочими.

— Джакомо, тебя к телефону, — позвала из гостиной Лючия.

— Скажи, чтобы перезвонили, если не срочно, — ответил он жене, — я занят.

Лючия вышла в сад:

— Это из Израиля. Мария умерла.

Перед глазами профессора мгновенно предстало лицо Марии. Но не то, которое он помнил в последние годы, видя ее только в интернете, а прекрасное, молодое, смеющееся над его шутками. Ему стало так больно, что трудно было дышать.

"Ну вот и все, — возникло в голове, — теперь моя очередь…"

— Джакомо, тебе нехорошо? Я сейчас же вызову синьора Витторио! – испугалась Лючия.

— Не надо никого вызывать, дай-ка лучше мои сердечные капли. И скажи Мареле, чтобы заказала билет в Тель-Авив.

— Но ты не можешь никуда лететь, у тебя слабое сердце!

— Лючия, это не обсуждается, ты сама знаешь!

— Я-то, конечно знаю, — пробормотала Лючия, — потому и не хочу тебя отпускать!

Она ревновала к только что скончавшейся старой женщине. Ревновала теперь уже к памяти о ней. Было и еще одно серьезное обстоятельство, о котором Лючия не могла не думать…

* * *

"Моя любимая девочка, — читала Нелли, сидя в своей бывшей комнате родительской квартиры, — я обязана тебе кое о чем поведать. То, что я собираюсь написать, ты узнаешь первой в нашей семье. И мне придется возложить на тебя непростую миссию, рассказать обо всем родителям. Позже ты поймешь, почему.

Это было очень давно и совершенно в иной жизни. Мы с мамой и старшей сестрой, как тебе известно, эвакуировались из Украины в Ташкент, где и остались жить после войны. Я была еще совсем молоденькая, зеленая и смешливая.

Помню, как мы с Полиной бегали смотреть на итальянских военнопленных, работавших на строительстве времянок для новых жителей, стекавшихся в город. Нам с сестрой они представлялись какими-то инопланетянами. Хотя на самом-то деле это были просто худющие мужчины, очень загорелые и в целом, практически ничем не отличавшиеся внешне от тех, кого мы видели постоянно. Целыми днями они работали на дикой жаре, обливаясь потом. Но, несмотря на тяжелые условия, итальянцы обладали удивительным оптимизмом, дарившим надежду и нам. Вот это качество как раз рознило их с советским населением. Итальянские мужчины часто смеялись, шутили и даже пытались с нами заигрывать. Мы с Полиной приносили им воду, и когда удавалось — что-нибудь поесть. Парни иногда выменивали какие-то вещички на хлеб, а мы по мере возможности помогали им в этом.

Заодно нахватались итальянских слов, правда, язык так и не освоили, потому что некоторые довольно бойко изъяснялись по-английски, и мы сильно не напрягались. Ты ведь знаешь, что в нашей семье английский учили с детства.

Был среди них один очень симпатичный парень, попавший в плен под Сталинградом. Он почему-то сразу выделил меня и не скрывал своего особенного расположения. С ним было легко общаться. Джакомо много рассказывал о своей любимой Италии и сумел зародить во мне большой интерес к этой стране на всю жизнь. Который я передала и тебе. А Полина буквально потеряла от него голову. Мне в ту пору едва исполнилось шестнадцать, и я еще всерьез не думала о мужчинах. Кроме того, был один мальчик на год моложе меня, с которым мы уже какое-то время играли в гляделки. Все было очень невинно. Этот мальчик, которого я со временем по-настоящему полюбила, и стал твоим дедом…"

Нелли не раз слышала от бабушки о ее старшей сестре, которая умерла в молодости, но никаких подробностей не знала и не стремилась узнать, а сама бабушка никогда не рассказывала.

Она отложила письмо, написанное от руки на нескольких страницах аккуратным бабушкиным почерком и, встав с кровати, подошла к окну, решив, что дочитает немного позже, когда уймет подступившее волнение. Ей нужна была пауза. Будущая мать чувствовала груз ответственности, которая ляжет на ее плечи вместе с прочитанным. И это немного ее пугало.

Только-только начинало смеркаться, Нелли очень не любила это время суток. В такие моменты на молодую женщину нападала какая-то необъяснимая тоска. Обычно, как только ночь являлась зажигать уличные фонари, ей становилось легче. Но не в этот раз. Бабушка словно обращалась к своей внучке. Нелли слышала ее спокойный мелодичный голос, молодое звучание которого удивляло всех знакомых.

А она и была молода душой. Всегда интересовалась тем, что происходит в мире. С большим удовольствием общалась с друзьями своих внуков. Самое интересное, что и они с не меньшим интересом беседовали с Марией Абрамовной. Когда появился Фейсбук, бабушка пожелала завести там свой аккаунт и Нелли с радостью ей помогла. А еще научила пользоваться электронной почтой. Правда, свои собственные фотографии бабуля нигде не выставляла. Она почти перестала сниматься с тех пор, как начала стареть.

— Ба, а что ты будешь ставить у себя на стене в Фейсбуке? – как-то полюбопытствовала внучка.

— Как что? Своих детей и вас, моих любимых внуков, конечно!

Нелли очень гордилась такой продвинутой бабулей.

* * *

— Нелюшка, идем ужинать, — позвала мама, отвлекая дочь от тяжелых мыслей.

— Сейчас иду, — Нелли взяла письмо и вышла из своей комнаты.

— Мам, ты не знаешь, о чем говорится в письме? – спросила она, хотя ответ был итак ясен.

— Нет родная, бабушка просила отдать его тебе, когда… ну ты понимаешь. Это лично для тебя.

— А папа где?

— Скоро должен подъехать. У них на работе как всегда запарка.

— Так может, мы его подождем? – Нелли отщипнула поджаристую корку хлеба.

И как раз хлопнула входная дверь.

— Кто собирается меня ждать? – в комнату зашел Дмитрий Владимирович. — Я с вами девочки. Сейчас переоденусь, умоюсь и притопаю за стол.

Он поцеловал жену и дочь в теплые макушки и прошел в спальню.

* * *

Нелли была дома одна, она после бабушкиных похорон уже несколько дней неважно себя чувствовала. Родители поехали договариваться насчет памятника. Дочитанное письмо лежало у нее на коленях. Молодая женщина, пребывая в глубокой задумчивости, машинально снова открыла его на третьей страничке.

"…Полина плакала у мамы на коленях и просила прощения за свою неосмотрительность. Она не смогла устоять перед Джакомо. Он сидел тут же, за небольшим столом в нашей единственной комнате, и заверял, что готов жениться и увезти ее в Италию, куда надеялся вернуться через месяц. При этом Джакомо и не думал скрывать, что хотел бы видеть меня на ее месте. И это было тяжелее всего для моей бедной сестры. Она отказывалась с ним ехать, как они с мамой ни настаивали, и просила забыть нашу семью.

Поля понимала, что не сможет жить с человеком, который будет тосковать по другой женщине, да еще ее родной сестре. И не хотела неизбежной разлуки с нами. Ведь в то время это было навсегда, к тому же она знала, что родственные связи с заграницей сделают нашу и без того не сладкую жизнь во много раз сложнее.

Моя сестричка, до сих пор не могу об этом писать спокойно, хотя прошло уже столько лет, скончалась при родах. А ребенок выжил. Я думаю, ты уже догадываешься родная, что им был твой папа, которого я вырастила как своего сына и он никогда не имел понятия, кто на самом деле его мать. Через три года я вышла замуж за того самого мальчика Володю, с которым играла в гляделки. И Дима всегда считал его родным отцом.

А несколько лет назад мы с Джакомо нашли друг друга в интернете. Я почти ничего не рассказывала ему о вас, чтобы не бередить старые раны. Только проинформировала, что уже много лет живу с семьей в Израиле. Мне просто хотелось вспомнить нашу молодость и свою так рано ушедшую сестру. А сам он о Полине и ребенке тоже особо не расспрашивал, как будто закрыл эту дверь наглухо. И я не пыталась ее приоткрыть, понимая, что это очень больная для него тема.

В основном Джакомо рассказывал о своей жизни и писал, что многие годы не мог забыть меня, пока не встретил и не полюбил женщину, с которой вместе работал. И в свою очередь, в память о Полине и нашей семье, он воспитал ее сына как своего…

Мне пришлось так долго хранить эту тайну, потому что я обещала своей маме. Она считала, что если вскроется, что я воспитываю сына иностранца, это отрицательно скажется на нашей с твоим отцом дальнейшей судьбе. Видимо, мама, потеряв старшую дочь, тряслась надо мной по любой причине. Ничем другим не могу этого объяснить. И я была не вправе нарушать ее просьбу. Даже мой отец, на наше счастье, уцелевший и сумевший вернуться к нам лишь через несколько лет после окончания войны, всегда считал, что Дима наш с твоим дедом сын.

Нелюшка, ты найдешь в этом длинном письме все координаты Джакомо. И когда придет мой час, я прошу сообщить ему все, что ты посчитаешь нужным. А также посвятить в историю нашей семьи своих родителей. Они должны знать, потому что я последнее звено в этой цепи и больше не вправе молчать, иначе память о моей сестре сотрется вовсе, как будто ее никогда и не было на этой земле. А ведь она дала жизнь твоему отцу…

Вам предстоит узнать еще кое-что, но я думаю, это только к лучшему".

Дальше Нелли перечитывать не стала. Дождавшись отца с матерью, она усадила их перед собой и просто зачитала бабушкино письмо вслух. Отец был в шоке, он не знал, как реагировать, поэтому ушел в свой кабинет и закрылся. Мать с дочерью ходили на цыпочках, стараясь ему не мешать. Пару часов спустя он вышел оттуда примиренный с мыслью, что как ни трагична судьба его биологической матери, истинные родители для него те, что вырастили и отдали ему всю свою любовь наравне с появившимися позже близнецами братом и сестрой, жившими ныне в Америке. Все они собрались в Тель-Авиве в эти скорбные для семьи дни.

Но когда дочь попросила Дмитрия позвонить в Италию, чтобы сообщить печальную весть, он переложил это на жену. Ни отец, ни его дочь просто не могли справиться с волнением, чтобы поговорить с незнакомым им родным человеком…

* * *

Джакомо дремал, пока такси везло его с женой из аэропорта в отель. На похороны они не успели, но профессор хотел побывать на могиле Марии и познакомиться с ее родными. А самое главное, он должен был, наконец, увидеть своего сына и внучку…

Лючия, сидя рядом с мужем, без всякого любопытства смотрела в окно. Сначала они проезжали сельскую местность, в отдалении от дороги то там, то сям мелькали симпатичные двухэтажные частные дома с красными черепичными крышами. Но постепенно пейзаж стал меняться и ближе к Тель-Авиву пошли высотные здания.

В какой-то момент Лючия перестала обращать внимание на вид города. Устав от трехчасового перелета из Милана, она откинулась на сиденье и прикрыла глаза. Воспоминания словно раздвинули границы времени, и Лючия увидела себя одинокой молодой женщиной, оставшейся с маленьким ребенком на руках.

Они познакомились, когда Лючия устроилась преподавателем английского языка в колледж, где Джакомо служил уже не один год. Их отношения складывались постепенно. Сначала это была просто дружба двух людей, которых объединяло общее место работы. Потом выяснилось, что на многие вещи они смотрят одинаково, а порой засидевшись в теплой компании друзей, обращали внимание, что чаще всего занимают похожую позицию в дискуссиях и спорах. И двадцать лет разницы между ними не играли никакой роли. Они любили одни и те же книги, их музыкальные вкусы и кинопристрастия почти всегда совпадали. Оба обожали Феллини и зачитывались произведениями Фицджеральда.

Их сближение было столь естественным, что желание пожениться выглядело вполне логичным и завершенным. Когда Джакомо сделал Лючии предложение, он сразу решил, что в семье не должно быть никаких тайн и недоговоренностей. Они рассказали друг другу о себе абсолютно все. Так Лючия узнала о существовании Марии, и о беременности ее сестры. А Джакомо принял Лючию вместе с крошечным Пьетро, отец которого бросил Лючию как только узнал о будущем ребенке.

* * *

— Мам, они вот-вот подъедут, — нервничала Нелли, — а мы еще не все подали к столу!

Пьетро сзади подошел к жене и обвив руками ее полнеющий стан, стал что-то нежно шептать на ухо, от чего молодая женщина сразу расслабилась. Он прилетел как только смог освободиться. Домой они собирались вернуться на следующей неделе.

В дверь позвонили, и Пьетро поспешил открыть, пока жена с тещей делали последние приготовления к приходу столь необычных гостей.

Экспрессивная итальянская речь в прихожей вдруг превратилась в изумленные возгласы.

"Мама, Джакомо, что вы здесь делаете?!" – услышала Нелли.

Она стремительно пошла навстречу гостям, уже понимая, кого сейчас увидит. Дмитрий Владимирович и его жена, расставлявшие в этот момент стулья вокруг стола, переглянувшись и не понимая, в чем дело, тоже вышли к входной двери. Еврейско-итальянское семейство, столпившись в узком проходе, старалось перекричать друг друга на всех доступных им языках.

"Эх, бабуля как тебя не хватает! — в который раз подумала Нелли. — Ты бы быстренько навела порядок в нашем балагане".

* * *

— Я хочу выпить за полное воссоединение нашей нестандартной семьи, — Джакомо поднял бокало кьянти, привезенное в подарок своим детям из винодельни старого друга. — И счастлив, что своих родных детей знаю, оказывается, почти пять лет! А вам надо учить итальянский, мои дорогие, — наставительно обратился Джакомо к сыну с невесткой. — Английский у вас тоже так себе, иначе нашей дорогой Марии не удавалось бы столько лет хранить свои секреты. — При этом он невольно оглянулся на сидевшую рядом Лючию.

Но она была безмятежна, ее любимому мальчику, ее Пьетро, не грозила возможная дележка наследства, что так мучило ее с той самой минуты, как она узнала о смерти Марии.

— Вот если бы вы в свое время приехали и на израильскую на свадьбу Нелли и Пьетро, то сразу бы все и выяснилось! — весело возразил Дмитрий. — И с мамой бы увиделись… — вздохнув, добавил он.

— Зато ты Дима, прилетев на свадьбу к детям, тогда впервые побывал в Италии, на родине своего отца, хотя это могло произойти на много лет раньше…

Шумное семейство еще долго сидело за столом. Им всем было о чем вспомнить и что рассказать друг другу. Пьетро принес свой ноутбук и подключил его телевизору. Все стали смотреть семейные фото и дружно обсуждать увиденное. Дух Марии Абрамовны незримо витал среди родных, потому что она присутствовала во всех их разговорах…

"Бабуле пришлось бы по душе, что мы вспоминаем ее с легкой грустью, а не рыдаем без конца", — вдруг подумала Нелли и этим вечером впервые за последние дни, ей стало легче.

* * *

Дмитрий с женой недавно вернулись из Италии. Они гостили на озере Комо у Джакомо с Лючией. Впереди у него было несколько свободных дней. И он решил заняться косметическим ремонтом в комнате матери. Когда зазвонил телефон, Дима находился на стремянке, красил потолок.

— Алло?

— Пап, чего так долго трубку не берете, я уже хотела отключаться! — Нелли была на восьмом месяце, и это не лучшим образом сказывалось на ее нервах.

— Я крашу потолок в бабушкиной комнате, доча, а мама вышла в магазин.

— А, ну ОК, — тут же переключилась она. – Папа, мы с Пьетро решили, что я буду рожать в Израиле. Так что ждите нас на следующей неделе.

— А как же твой токсикоз? И срок уже большой, разве ты сможешь лететь?

— Не волнуйся, я справлюсь.

* * *

Когда Пьетро вошел в палату к жене, их маленький сын, причмокивая, вовсю сосал мамино молоко.

— Ух, какой ты жадина, оставь и мне немножко, парень, — улыбнулся Пьетро.

Марио на минутку оторвался от важного дела и посмотрел на отца миндалевидными серыми глазами, и вновь сосредоточенно принялся за еду.

Дружба в одни ворота