Лея Дранкина была хорошей девочкой из хорошей семьи. И тем несправедливее ее трагическая гибель в самом начале жизни, предвещавшей успех…
Петр ЛЮКИМСОН
Продолжаем знакомить наших читателей с самыми громкими историями из нашего редакционного архива. Сегодня обратимся к событию, потрясшему Израиль в 2009 году — о зверском убийстве пятнадцатилетней Леи Дранкиной…
* * *
Под ее портретом в родительской спальне продолжает гореть свеча. Ее фотографии смотрят на меня со стен квартиры Якова и Валентины Альтшулер. На большинстве из них их внучка Лея сфотографирована вместе со своей старшей сестрой Симой. Лея была младше на пару лет, но так уж распорядилась природа, что она оказалась более рослой, и потому сестры на фотографиях выглядят ровесницами. Вот они вместе на занятиях в кружке. Вот на отдыхе в Друскининкае, куда часто ездили с бабушкой Валей. Вот в пуримских карнавальных костюмах…
— Жизнь не щадила нашу семью, — говорит Валентина Альтшулер. — Все Яшины родственники были убиты немцами в Николаеве. Мои — в Польше, в Варшавском гетто. Мой старший брат погиб за месяц до конца войны в Австрии…
— Но война, возраст, тяжелая болезнь — все это еще можно понять и как-то принять. Но чтоб вот так, от рук подонка, в самом начале жизни — с этим невозможно смириться. Как теперь жить, как?! — спрашивает доктор Яков Альтшулер, и мне нечего сказать ему в ответ.
Больше всего семья боится, что кто-то попытается очернить память о Лее. По всем СМИ уже прошел вал публикаций, рассказывающих об убийстве Леи Дранкиной, и часть из них вольно или невольно играли на руку адвокатам подозреваемого в убийстве. Они представляли Лею как типичную израильскую девушку-подростка, отбившуюся от рук, проводившую значительную часть времени в компании сверстников и жившую своими интересами и развлечениями.
Картина преступления из этих публикаций предстает следующим образом: Лея вместе с подругами и друзьями отправляется куда-то на вечеринку, и родителям остается только гадать, где она и с кем. Здесь она выпивает, садится пьяная в машину своего знакомого Николая Дорошева, где и засыпает. Поздно ночью Дорошев начинает развозить подруг Леи по домам, а когда она, спящая, остается в машине одна, везет ее в рощу возле Ницаним, где и разворачивается трагедия. Утром родители Леи обнаруживают, что дочь не ночевала дома, начинают ее искать и только днем обращаются за помощью в полицию.
Все это, как выясняется, в ходе нашей беседы с родителями убитой девочки, верно лишь отчасти, ровно настолько, чтобы под кожурой правдоподобия осталась скрытой подлинная правда, до которой на самом деле еще предстоит докопаться следствию.
Начать, наверное, следует с того, что та роковая молодежная вечеринка, за которой последовало убийство Леи Дранкиной, проходила отнюдь не за тридевять земель, а всего в десяти минутах ходьбы от дома Дранкиных, возле ашкелонского Дворца спорта. Марк и Мария, родители Леи, прекрасно знали, где находится их дочь. Это вообще излюбленное место тусовки ашкелонских подростков, здесь они обычно собирались по вечерам в течение всех летних каникул. Причем речь идет отнюдь не о каком-то проблемном или, тем более, криминальном районе города. Скорее наоборот, район считается благополучным, и большинство его жителей совершенно спокойно отпускают своих детей гулять на улицу. Родители Леи, ее сестра Сима, да и бабушка с дедушкой хорошо знают почти всех участвовавших в этой вечеринке друзей и подруг девочки — те часто бывали у них дома, некоторым из них бабушка Леи, профессиональная переводчица, помогала справляться с домашними заданиями по английскому языку. Именно поэтому родные, когда Лея не вернулась домой, стали первым делом обзванивать ее подруг, и в ходе разговора с одной из них выяснилось, что Лею должен был подвезти домой Дорошев.
И вот тут появляется опровержение версии Дорошева, заявившего на допросе о том, что он якобы был знаком с Леей Дранкиной давно, перезванивался с ней, бывал у нее дома, и они испытывали друг к другу взаимную симпатию, так что у Дорошева, дескать, были надежды, что они станут с Леей друзьями в израильском смысле этого слова.
— Она не была знакома с этим… — уверенно говорит Яков Альтшулер, и Сима Дранкина, не раз бывавшая с сестрой в ее компании, подтверждает слова деда. — Номера его телефона нет в записной книжке ее сотового телефона, и, судя по списку сделанных Леей звонков, она никогда не созванивалась с ним, а он с ней. Он никогда не бывал у нас дома. Она вообще никогда о нем не упоминала. Совершенно непонятно, как он вообще появился в тот вечер в их компании, что он там искал. Единственной правдой из того, что по этому поводу было написано в СМИ, является то, что он и его семья и в самом деле живут тут неподалеку…
— Может быть, вы не все знаете? — говорю я.
Но, ознакомившись с историей этой удивительной семьи, понимаю: вероятность того, что Яков и Валентина Альтшулеры чего-то не знали о своей Лее, очень и очень мала.
* * *
Яков Альтшулер получил диплом врача в приснопамятном 1953 году и по распределению оказался в Казахстане. Не прошло и полугода, как молодой доктор в силу обстоятельств оказался большим медицинским начальником. Он до сих пор любит вспоминать, как однажды, сидя в кабинете, вдруг почувствовал, как в коридоре возник пьянящий, немыслимый для этих мест запах французских духов, и в комнату вошла молодая, на редкость красивая женщина, представившаяся вдовой поэта Переца Маркиша. Объяснять, кто такой Перец Маркиш, Якову Альтшулеру не надо было. Он читал его произведения, еще учась в школе, до того как поэта объявили врагом народа, и с готовностью согласился помогать его семье, находившейся в ссылке. Дружбу с Маркишами, как, впрочем, и со многими другими видными представителями советской еврейской интеллигенции, Яков Альтшулер пронес через всю жизнь.
Потом было возвращение в Москву, ординатура, и знакомство с Валей. Точнее, вначале было знакомство с ее отцом, директором "Амторга", отвечавшим за заключение американо-советских торговых соглашений. Тот оказался в числе пациентов молодого, но уже начинающего приобретать известность врача, а позже Яков познакомился и с его дочерью Валей…
Впоследствии, в течение многих десятилетий, доктор Яков Альтшулер значился в списке ведущих московских урологов, руководил клиникой, был консультантом в престижных "закрытых" больницах, а Валентина все эти годы работала переводчицей с английского — профессия в бывшем СССР тоже достаточно престижная.
В 1991 году Альтшулеры вместе с дочерью и зятем уехали в Израиль, и вовсе не потому, что им плохо жилось в Москве. Нет, они ехали на родину, возвращались домой, готовые к тому, что там на первых порах придется очень нелегко. Большую часть их багажа составляли книги, сотни книг, хотя значительную часть библиотеки, как и многим из нас, вывезти им не удалось.
— У мужа было много пациентов из Литфонда, так что у нас не было проблем с приобретением самых дефицитных книг, — говорит Валентина, следя за тем, как я пробегаю взглядом по книжным полкам.
Они летели в Израиль, когда Мария была на последних месяцах беременности, и Сима родилась уже здесь. Назвали ее так в честь одной из прабабушек. Лея, родившаяся спустя несколько лет после приезда, получила свое имя в честь другой прабабушки.
— Так вышло, что Марк и Мария поначалу много работали, и внучек растили мы с женой, — говорит Яков Альтшулер. — Мы были для них не только бабушкой с дедушкой, мы были их самыми близкими друзьями, которым они доверяли свои самые главные тайны. Да они к нам никогда и не обращались как к бабушке с дедом — только "Яша" и "Валя". Для Симочки, надеюсь, мы и сейчас самые близкие друзья. Сима у нас замечательная, но Лея… Лея была совершенно особенной, редких, удивительных способностей девочкой.
— Она свободно говорила, читала и писала на трех языках — иврите, русском и английском, — вступает в разговор Валентина. — Знала наизусть моего любимого Бернса, а в последнее время, когда мы с ней говорили по-английски, даже поправляла меня, если ей казалось, что я использовала какой-то не очень удачный оборот. Я старалась сделать все, чтобы девочки были хорошо знакомы с мировой историей и культурой, и по уровню эрудиции Лея сильно отличалась от своих сверстниц. Знала она, причем в самых разных областях, необычайно много. В школе Лея была одной из первых учениц, все ее оценки колебались между 90 и 100, благодаря ее необычайным способностям, на подготовку домашних заданий она тратила порядка сорока минут в день. Но главным ее увлечением были животные — шеститомник "Жизнь животных" она зачитала буквально до дыр, мечтала стать ветеринарным врачом…
Потом, войдя в комнату Леи, я увидел этот зачитанный шеститомник, а также книги на разных языках, и понял, что больше всего на свете Лея любила читать сказки — русские, английские, любые…
Не секрет, что обычно по висящим на стенах в комнате подростка плакатам, по дискам и книгам можно довольно точно определить не только мир его увлечений, но и то, какой образ жизни он ведет и каких взглядов на мир придерживается. В Леиной комнате все свидетельствует о внутренней интеллигентности и духовной чистоте ее хозяйки. Эта комната лучше всяких слов опровергает тот ложный образ девочки, который мог возникнуть у человека, поверившего в версию Дорошева о том, что поначалу между ним и Леей все якобы происходило по взаимному согласию.
— Повторяю, Лея от меня ничего не скрывала, я был ее самым близким другом, тем сундучком, в который она складывала все свои тайны, — говорит доктор Альтшулер. — И чтобы вы поняли, какая это была девочка, я хочу рассказать вам, что некоторое время назад у нее появился парень. Влад был на несколько лет старше нее, он пару раз приходил к нам в гости и очень понравился нам. Когда недавно девочки с родителями возвращались из поездки за рубеж, он всю ночь ждал ее в аэропорту… И вдруг Влад исчез. Естественно, я поинтересовался у Леи, почему Влад к нам больше не заходит. "Знаешь, Яша, — ответила она, — он сказал мне, что он меня очень любит, но он человек взрослый и хочет другого уровня отношений. А я ему сказала, что хотя он мне очень нравится, я к таким отношениям еще не готова и пока их не хочу".
— Для нее вообще интимные отношения были неотделимы от представления о семейной жизни, о большой любви, о рождении и воспитании детей, — добавляет Валентина. — И потому "друга" в израильском смысле слова у нее не было.
Но главным доказательством того, что Дорошев лжет, когда говорит о взаимном согласии, является то состояние, в котором было найдено тело Леи Дранкиной.
* * *
Мы вновь и вновь возвращаемся к тому страшному дню, когда обнаружилось исчезновение Леи, к звонкам ее друзьям и подругам, к заявлению в полицию, к задержанию Дорошева, который, как выяснилось, после первого допроса был отпущен и отправился на работу, и лишь потом, по настоянию семьи, снова арестован, к его признанию, к опознанию личных вещей и тела…
— В "Абу-Кабире" "русский" патологоанатом спросил меня, готов ли я к тому, что увижу, и я ответил: да, готов, — вспоминает Марк Дранкин. — Но то, что я увидел… Это было немыслимо. Он ее не просто убил — он ее изуродовал. Изуродовал ее лицо, ее всю… Тогда я сказал только одно: "Не показывайте тело бабушке, она этого не переживет". Но разве нашу бабушку удержишь?!
— На похоронах, когда в последний раз опознают тело, чтобы не похоронить кого-то под чужим именем, Валя ринулась туда — хотела в последний раз посмотреть на свою Лею. Разумеется, я бросился за ней, — вспоминает Яков Альтшулер. — Господи, что он с ней сделал!!! Это было не просто убийство — это было самое зверское убийство, какое только можно себе представить. Ее лицо было черным… Какая же поистине дьявольская злость могла толкнуть убийцу на такой садизм по отношению к невинному ребенку!
Стоит заметить, что пока данные судмедэкспертизы тела Леи Дранкиной держатся в секрете даже от ее семьи. Однако уже на данном этапе ясно, что Лея отчаянно сопротивлялась насильнику, и это, видимо, привело его в неистовство.
В этот момент я не удержался и задал еще один вопрос, имеющий немаловажное значение для восстановления картины преступления: не увлекалась ли Лея, как, увы, большинство подростков ее возраста спиртным, не была ли она пьяна в последнюю ночь своей жизни.
— Знаете, — отвечает Яков Альтшулер, — я себя к абсолютным трезвенникам не отношу. Когда мы собираемся за праздничным столом, на нем всегда есть хорошее вино, коньяк, виски. Тем более что в Израиле живет множество моих учеников, и каждый из них, наведываясь в гости, обычно приносит с собой бутылку какого-нибудь изысканного напитка. Но в том-то и дело, что Лея никогда не пила ничего алкогольного. И не потому, что мы ей это запрещали, просто ей это не нравилось. Повторю, я знал о ней все. Знал, что она пару раз в компании закурила сигарету, но ей это, опять-таки, не понравилось, и она прекратила. Что касается того дня… Не знаю. Вы же понимаете, существует такая вещь, как подростковая индукция. Хочешь быть своим — веди себя, как все. Я не могу исключить, что она попробовала спиртное и именно поэтому, почувствовав себя плохо, села в машину этого Николая и там заснула прямо посреди вечеринки.
Впрочем, даже если Лея и в самом деле в тот вечер выпила, эта деталь, согласитесь, лишь добавляет к картине преступления небольшой штрих, но никак не меняет ее.
Мы едем с Яковом и Валентиной Альтшулер по улицам Ашкелона, и по тому, как они рассказывают о произошедших за последние годы переменах во внешнем облике города, я понимаю, как крепко они вросли в него; как искренне любят и этот город, и эту страну. Валя вспоминает, как во время обстрелов она бежала встречать Лею, как в тот день, когда один из "градов" прошил насквозь жилой дом, она тряслась от страха, опасаясь, что с внучкой, находившейся неподалеку, что-то случилось. Кто же мог знать, что беду надо было ждать совсем с другой стороны!
— Лея была настоящей красавицей. В последнее время она вдобавок занималась собой, ходила в спортзал, сильно похудела и превратилась в настоящую принцессу. Я смотрел на нее, любовался и боялся, что на нее обратит внимание какой-нибудь сексопат… Когда она не вернулась домой и мы обзвонили всех, кого могли, оставался еще один звонок — ее близкой подруге… Я сказал: "Никуда не звоните, идите в полицию. Ее уже нет в живых, ее изнасиловали и убили!" — вспоминает Яков.
* * *
Жизнь этой семьи уже никогда не будет такой, как прежде.
Мария Дранкина после убийства младшей дочери, по ее словам, живет в постоянном страхе и старается не отпускать Симу одну на улицу. Время от времени отношения в семье Дранкиных-Альтшулеров напрягаются — они всё пытаются понять, кто же из них виноват в случившемся, и не находят ответа на этот вопрос. Не находят попросту потому, что этого ответа не существует.
Больше всего они опасаются двух вещей. Во-первых, как уже было сказано вначале, того, что кто-то попытается так или иначе очернить память о Лее. Во-вторых, что убийце тем или иным образом удастся уйти от ответа — то ли с помощью психиатрической экспертизы, то ли путем сделки с прокуратурой, в результате которой он будет признан виновным в непредумышленном убийстве и уже через несколько лет выйдет на свободу.
Дорошевы, кстати, несколько раз пытались встретиться с Дранкиными. чтобы попросить у них прощения за сына, однако Марк Дранкин попросил передать им, чтобы они не появлялись на пороге их квартиры. Тем более что в интервью, раздаваемых ими различным израильским СМИ, они ни разу не осудили публично того, что сделал Николай, и предпочитают говорить лишь о том, какой он мягкий и добрый человек, и о том, что он неспособен на подобное преступление.
— Я считаю, что ответственность за это чудовищное убийство в какой-то мере несут и его близкие, ибо человек всегда таков, каким его вырастила семья, — убеждена Валентина Альтшулер. — Следует тщательно проверить, каким образом они оказались в Израиле и на каком основании здесь находятся. В случае если их нахождение здесь противозаконно, их надо депортировать из страны…
Впрочем, их вывод о том, что человек всегда таков, каким его вырастила семья, — это еврейское заблуждение. Заблуждение, вырастающее из нашего образа жизни и того значения, какое мы всегда придавали семье и воспитанию в ней детей.
И в этом смысле Лея Дранкина была обычной девочкой из обычной интеллигентной еврейской семьи. Такие девочки обычно вырастают в талантливых ученых, врачей, педагогов, каким-то удивительным образом умеющих совмещать эти свои успехи в жизни с обязанностями настоящей еврейской мамы. Ничего этого у нее уже не будет. И нет в мире прибора, который способен измерить всю боль этой потери…
* * *
Окружной суд Беэр-Шевы приговорил Николая Дорошева к пожизненному заключению и еще 10 годам тюрьмы.
Кроме тюремного срока Дорошев был приговорен к выплате семье своей жертвы компенсации в размере 180 тысяч шекелей.
Суд принял сторону прокуратуры, отклонив предложение адвокатов Дорошева — учесть его чистосердечное признание и совместить оба срока тюремного заключения: за изнасилование и за убийство.
[nn]
