КАЖДЫЙ ДЕСЯТЫЙ
Москва, декабрь 1922 года
Народный комиссар по военным делам Л. Д. Троцкий раскрыл одну из толстых папок, лежащих на его столе, и спросил у своего помощника по особым поручениям:
— Товарищ Блюмкин, у вас уже сложился план по освещению деятельности поезда председателя реввоенсовета на начальном этапе?
Яков кивнул. Он тщательно подготовился, получив приказ о подготовке экспозиции по самому знаменитому из составов послереволюционного времени, который, словно Летучий Голландец по океанским просторам, мчался по российскому безбрежью и столь же неожиданно, как корабль-призрак, появлялся то тут, то там. Неожиданно, разумеется, для простых солдат и командиров; высшее руководство получало информацию о передвижении поезда заранее, чтобы иметь возможность подготовиться к достойной встрече высокого гостя.
На юбилейной выставке Красной Армии и Флота персональный бронепоезд наркомвоена и, одновременно, предреввоенсовета, должен был стать центральным экспонатом. Идея эта принадлежала начальнику Центрального управления военных сообщений реввоенсовета М. М. Аржанову, который хотел не только выслужиться перед Троцким, но и таким образом войти в историю. Если бы он знал, чем эта инициатива обернется для него во времена сталинского правления! Тогда не только приближенные к Льву Давидовичу лица, не только, как выразился Иосиф Виссарионович, "троцкистская обслуга", но и просто упомянутые председателем РВС в каких-либо документах в положительном смысле люди автоматически превращались во врагов народа. Кара их настигала жестокая и неотвратимая — если не в конце двадцатых-начале тридцатых, то в 1936-37-38-м — точно.
Но в 1922 году Троцкий был всесилен. Или почти всесилен. И многие большевики клялись в верности в первую очередь ему, "демону революции", лишь потом — Ленину.
Выслушав сообщение Блюмкина, Троцкий минуты две о чем-то размышлял. А затем, глядя куда-то мимо помощника, негромко сказал:
— Главное — подчеркнуть героизм команды бронепоезда и революционную справедливость решений военного трибунала. Вы понимаете меня, Яков Григорьевич?
— Да, разумеется, Лев Давидович. Я с особым тщанием изучу дополнительные материалы по сражениям, победы в которых были одержаны в результате вмешательства лично председателя реввоенсовета…
— А вот этого не надо. Излишнего славословия в свой адрес я не люблю, товарищ Блюмкин, — усмехнулся Троцкий, предпочитавший мелкой лести похвалу во всемирно-историческом масштабе. — Это выставка не лично товарища наркомвоена, а героической команды его поезда. Особое внимание уделите сражению под Свияжском, не скрывайте того, что мы могли погибнуть.
Тогда, в августе 1918 года, Яков находился в одной из камер Лубянки, где ожидал наказания за убийство германского посла Мирбаха и участие в левоэсеровском восстании. Но и до лубянских подвалов донеслись отголоски той паники, что охватила правительство республики из-за многочасового перерыва в связи с поездом наркомвоена.
"Поезд мой был организован спешно в ночь с 7 на 8 августа 1918 г. в Москве. Наутро я отправился в нем в Свияжск на чехословацкий фронт. Поезд в дальнейшем непрерывно перестраивался, усложнялся, совершенствовался. Уже в 1918 году он представлял из себя летучий аппарат управления. В поезде работали: секретариат, типография, телеграфная станция, радио, электрическая станция, библиотека, гараж и баня".
(Из воспоминаний Л. Д. Троцкого)
Читать далее: номера страниц внизу
