Художественный мир поэзии Михаила Анмашева
Л.ДЖАНАШИЯ, Тбилиси
В статье рассматриваются особенности образной системы, специфика художественных приёмов в поэзии Михаила Анмашева. Анмашев сознательно оттеняет форму до предела, чтобы она не мешала чувствам и смыслу, вовлечению читателя в серьезные размышления о мире, о жизни, о времени, о пространстве, об истории, об исторической памяти, о литературе, об ощущениях человека в чувственно-интеллектуальном мире. Мир героя его стихов в неустанном круговороте, осмыслении, переосмыслении, анализе, синтезе всего, что составляет фундаментальную основу жизни человека – его собственные чувства, его познание, его ум, его отношение ко всему главному в его судьбе и жизни. Он воспринимает предметы не как тела, но как явления. Это не означает, что он изображает какой-нибудь один, на лету схваченный миг природы, а непрерывность мгновений, лейтмотив каждого предмета — динамическое его бытие. Любой его стихотворный этюд превосходит случайное наблюдение, поднимаясь до созерцания сущностного, до зрелища космического.
Ключевые слова: интеллектуальная поэзия, художественные средства выражения, метафора, сравнения, смысловая доминанта, образность.
Михаил Анмашев — один из самых интересных, талантливых и интеллектуальных поэтов ХХI века, стихи пишет последние 13 лет, является автором так же ряда историко-философских эссе. Доктор экономических наук. Родился в 1961 году.
Поэзия Михаила Анмашева оснащена богатым арсеналом средств выражения. Это и нетривиальные сравнения, и яркая метафоричность, и многовариантный инструментарий образности, гиперболичности. Это, наконец, юмор, ирония и сарказм.
Прежде всего, целесообразно привести стихотворение «Я по канонам бился об стекло» (2013 г.)… В нем использован весь эмоциональный и интеллектуальный блеск поэта, не пытавшегося сдерживать себя, весь его эндокринный накал, вся его способность к восприятию и выражению полифоничности мира и его полихроматичности. И все это выражено в лаконичной и предельно простой по форме структуре стихотворения. Анмашев сознательно оттеняет форму до предела, чтобы она не мешала чувствам и смыслу. Эти строки – мощный, сжатый во времени и пространстве, импульсный, точнее, взрывообразный выброс поэтической энергии в пространство:
Я по канонам бился о стекло и прыгал в омут с верхнего предела,
я пил вино, чтоб по груди текло, и каялся у левого придела,
не раз топил и истину в вине, казалось это проще, чем признаться,
я воевал с врагом своим во мне, чтоб не с кем было больше состязаться,
бросал монеты старые в моря, попасть пытаясь в морду урагана,
я понимал, что шепчутся не зря и спину прикрывал всем неустанно,
я ворот открывал на три петли и нараспашку жил, любил и верил,
и сам себе кричал — а ну, сотрИ, нарисовав в дворце хрустальном двери…
я обнимал не самых лучших женщин и ужинал частенько с подлецами,
экспромтом выдавал в лицо и речь им длиннющими и пьяными ночами,
я пересёк и вдоль и поперёк меридианы суш, морей, мистерий,
но не нашёл, которую б увлёк на широту душевных параллелей,
я видел виноватых без вины, я жал им руки нехотя и мОлча,
и видел тех, кто были прощены, улыбку на лице с издёвкой скорча,
я рвал бумаги, жёг в огне камина, прощаясь, как с друзьями, навсегда,
я видел, как податливая глина становится и камнем на года,
сминал каноны, шёл не в колее, на ровном спотыкался, в пропасть прыгал,
но не сжигал прочтённое во мне и не вгонял под переплёты игл…
Техника стихосложения вообще играет в нашу эпоху гораздо большую роль, нежели раньше. Когда мы читаем поэзию предыдущих эпох, мы, в сущности, забываем о технике, о манере — до такой степени уравновешены в ней форма и содержание, чувство и интеллект, объективное и субъективное. Но человек ХХ1 века далек от этого классического равновесия духа, ему интересен субъективный подход поэта к тому или иному объекту. А техника — это темперамент поэта, степень интенсивности его мировосприятия, уровень его интеллекта. Есть поэты-реалисты, которые с такой покорной пассивностью воспринимают мир, что мы забываем об их человеческой личности и только говорим: “Какие красивые стихи”. Но есть и другие поэты, такие как Анмашев, с неуемной и непокорной душой, которые не могут скрыть за материей изображаемого предмета самого темпа своего переживания. Читая его стихи, мы видим не то, что изображено, а то, как изображено, мы как бы соучаствуем в самом процессе его творчества, волнуемся и спешим вместе с ним. У таких поэтов-индивидуалистов техника занимает огромное место, но вместе с тем она уже перестает быть техникой в обычном смысле этого слова, т. е. чем-то внешним и ремесленным. «Упорядоченная образность» ему кажется столь же невозможной, как фехтование при штурме. Он поистине импрессионист, в самом глубоком смысле этого слова, импрессионист больше, чем все остальные, кого мы привыкли так называть, ибо он меняет свою технику по несколько раз даже в пределах одного и того же стихотворения, как бы развивая накал и силу впечатлений от стихотворной формы и содержания. И всё это при том, что Анмашев использует массу сложнейших поэтических приёмов – это и многочисленные пересекающиеся внутренние рифмы, это сложнейшая техника многословных составных звуковых рифм (у Анмашева встречаются рифмы, составленные даже из шести слов), этой техникой владели буквально 2-3 великих поэта во всей русской поэзии трёх веков её существования. Стихи Анмашева уникальны ещё и тем, что рифм в них практически не ощущаешь, каждое стихотворение – это единое непрерывное логичное целое. К поэзии Анмашева в полной мере применима фраза Льва Толстого – «Мастерство, когда не видно мастерства». Каждый предмет или явление впечатляют его по-разному, и каждый раз иначе вибрируют струны его души, а рука торопится записать эти внутренние ноты. В стихотворении: «Ты живёшь иногда, не имея лица» (2013) поэт размышляет о жизненном кредо, мажорная тональность первой части стихотворения вдруг меняется на минорную, наступает эмоциональное печальное затишье, но это лишь отступившая волна, которая в глубине пучины страстей набирает силу и обрушивает на читателя смысловую тяжесть очередных строк:
…Пусть стучатся всегда вразнобой и не в такт, а стучат неумело и глупо,
если кто-то упал, то закончился акт, за кулисами охнула труппа!
И как будто прибита душа наотмашь, навсегда и со знанием дела,
и играешь ты роль и впадаешь ты в раж, значит точно — в душе накипело!
Ну, а там за окном — всё в разводах воды, всё размыто и слёзы на стёклах,
и в миноре настроены капли-лады на щеках твоих нежных и мокрых…
Всё берём, что намечено точно и в срок, всё решаем без спросу, без толку,
всё приходит, как будто послал это бог, а уходит всегда втихомолку…
На подмостках затишье, но это не так, держат паузу, словно винтовку,
просто ищут того, кто подлец, или враг и скомандует — "Наизготовку!"
Этот мир в одиночестве словно застыл, как упрямая серая лава,
в суете и в запале он просто забыл все слова после выкрика — Авва!"
И приходят всегда, не имея лица, по команде, без спросу, чеканно,
и от слов наглеца и от дел подлеца открывается старая рана…
На подмостках играют трагедию-буфф, наплевав на суфлёрскую будку,
и уходят шуты, напоследок махнув, как рукою последнюю шутку…
Анмашев, словно художник, работает то кистью, то ножом, то тонко прописывая, то густым слоем красочно рисуя, бросая мазки то вдоль, то поперек. Он работает всегда искромётно, моментально реагируя, в каком-то мгновенном экстазе, и кажется, что стихи вырываются из-под его пера, как крик восторга перед природой или жалости к человеку. В самом темпе сменяющихся образов его поэзии всегда ощущаешь ритмическое нарастание или понижение этого крика, чувствуешь горение его души.
По эталонам меряем невроз
и даже время — связка сухожилий,
единственно волнующий вопрос —
в размерности и полноте усилий.
Да пустяки, первично не яйцо,
не курица, тем более живая,
а брошенный небрежно прям в лицо
надкушенный бифштекс в буфете рая.
Официант, здесь кухня ни к чертям,
нет сочности и остроты эстета,
жующим втихомолку двум третям
не до истерик звучного фальцета.
Да будет день и будет звон и треск
опор мостов, ведущих к центрифуге,
и будет гром и будет даже блеск
в глазах совсем синюшного пьянчуги.
Сам вечно кипучий, неуемный, сложнейший и пытливый его герой видит в мире, прежде всего, вечно действенное начало. Его мир в неустанном круговороте, становлении, переосмыслении, анализе, синтезе всего и вся.
Поэзию Анмашева отличает образное и метафорическое поэтическое богатство. Даже не исчерпывающее рассмотрение позволяет составить представление о масштабе и глубине мыслительной работы поэта, воплотившейся в лаконичные и запоминающиеся поэтические и интеллектуальные сгустки – импульсы, неслучайно сборник его стихов, вышедший в Москве в 2017 году, в издательстве “ARSISBOOKS”, называется «Стихопульсы». Сборник иллюстрирован прекрасной американской художницей Женей Гершман, которая отобразила зримую образность поэтических страниц книги. Такая образность почти всюду. Не составляет большого труда открыть, практически, любую страницу и вы встретите что-то, способное отпечататься на сетчатке вашего глаза запоминающимся изображением. Вот произвольно выбранное стихотворение: «Что там хлещет за стеклом…»(2013)
А потом, в ночи, открыто ищешь с псиною кафе,
плещет под душой сюита и выходишь подшофе,
город — стылый, снег сверкает, времена имеют вид,
кто-то лезвие клепает, а Давид — изобразит…
Зря Лион писал неправду — лже-Нерон, он истин был,
кто сказал тогда бы Савлу — и Петра бы след простыл,
капители подустали, провалился древний цирк,
подпустили, привязали — кто-то тихо спичкой — чирк…
А в карманах прячут фиги, нА-ухо донос уже,
обмолотят хлеб на риге, а сварганят бланманже,
под снопом строчит Никкола, тоже мне — Макиавелли,
в ритме, в пластике гандбола нарастает пресс Равеля…
Время сыто, время пьяно, время подлостей и спячек,
а с утра похмельно, рьяно вся страна встаёт с карачек,
в мордобое жрут, так тело — проиграет Клею Багнер,
тут такое, братцы, дело — скоро вас разбудит Вагнер…
Всё детально, под копирку, до последних запятых,
сверлят нудно в теле дырку, бьют прицельно и под дых,
у кентавра рожа мавра и навесят стремена,
может было время Павла — Савла нынче времена…
У рептилий нет идиллий, снова летопись велась,
просьбу Августа Вергилий… — и верёвочка свилась,
как в комедии от Бога — появился снизу Данте,
скоро, братцы, перемога — и исполнят рок куранты…
Слияние словесного и оптического образа в стихотворениях Анмашева часто дополняется и физическим подтекстом, придавая картине своего рода визуально – пространственное изображение («В том самом заливе, где лоций не знают…»(2016):
Ночь полярная слишком долга, север не место изящному слогу,
красота северов и меня ожгла, с полюсов всегда как-то ближе к Богу,
может Время, не Слово, и есть Бог, бахромой ледяною за кожу цепляя,
из Слов и Времени и готовлю грог, что согреет тебя — одну, дорогая.
Всё украли — цвета, виды в профиль, только серная спичка с коптящей свечой,
не на севере ставит печать Мефистофель на контрактах, которые дарят покой,
здесь безмолвие — снежное, чистое, темы — как фигуры из камня, снега разгребая,
здесь ветра гравируют геммы, драгоценные, дорогая.
Образность Анмашева может носить:
— философический характер: «Кофе всем вставшим, кофе, ну, а пророкам кроме, в этой слепой погоне в чашку нальют и крови…»,
— акустический: «укромные альковы, громкий рок, аккорды тихие гитары, бьющей в сердце, и где-то в глубине забытый Бог, играющий стремительное скерцо…» или «Тут место не хорам, а только соло — маэстро — сам лиричный баритон, снега, как интермеццо разговора под одиноко рвущий саксофон»…
В стихотворениях Анмашева часты сравнения, масштаб которых может быть совершенно различным по своей природе. Например, время сравнивается с маской сумасброда: «Время — это маска сумасброда, трёхгрошовой оперой фонит, и оставит на себе гранит все следы поспешные исхода» («Помнишь, как смотрели на восток…»), или одинокая строчка сравнивается с осью колымаги: «…и строчка одинокая — одна, как ось печально-строгой колымаги» («Газетный ворох, "Честерфилд" диван..».), нотный лист с шоссе: «Как чистый нотный лист, шоссе упрямо приводит силу пауз в города» («В осеннем солнце сумрачно шоссе…»).
Анмашев поистине виртуозен в использовании тончайших, иногда даже изощренных, метафор. Метафора – важнейший инструмент в его поэзии, где небо танцует степ, бросает его героя в свои высоты, пьет зло души, погода укутывает шалью, тискает и пронзает дождем и всё это в двух маленьких отрывках лишь одного стихотворения: «Вот оно — яркое небо, сочная, в цвете, глазурь, в ритме джиги и степа резко выводит дурь, бросит в свои высоты, выпьет всё зло души»; «эх, погода, не зли, не тискай, не бросайся в лицо лучом, виснет небо над нами низкой и давящей, как кирпичом, словно шалью укутает плотно и пронзая насквозь дождём, построение — только по-ротно, и получим лишь то, что ждём, как блистательны все актёры, исполняя бедлам в ночи, опускайте тяжёлые шторы — все сочувствующие – врачи…» («После пьяной разгульной осени…» 2015). Стихотворение «Белым-бело и сказочно кругом…» (2013) похоже на волшебное кружево, сотканное из тончайших метафор, своей интеллектуальной тональностью оно напоминает некоторые стихи Эндрю Марвелла.
Среди общей картины экзистенциальной сложности поэтического мира Анмашева это оазис: невероятно белое,чистое, наполненное свежестью пространство, которое то и дело пронизывает авторская легкая ирония:
Белым-бело и сказочно кругом, как будто эти ели пляшут джигу,
или природа раскрывает книгу, где призрачен и сказочен твой дом…
В манишке Альпы грудь открыли небу, быть мрачными сегодня моветон,
и мантию король сдаёт валету под страстно одинокий саксофон…
И белым горностаем все снега укрыли описание пейзажа,
наверное, присутствует здесь кража — взболтаем северА, ну, и югА…
А в миксере коктейль уже со льдом, слова все перемешаны покрепче,
и смыслово становится тут легче — с нормальным человеческим теплом…
Совпали знаки, ребусы и цели символикой вполне конкретных дат,
и Альпы, как "красавицины бели" и "скалолазки" снежный маскарад…
А в доме дамы, трефы, короли — и кажется он карточным притоном,
и эхо так загадочно свели звучащим одиноким саксофоном…
Как призрачны слова, раздача, жесты под этим покрывалом из снегов,
в окне вершины белоснежных слов и белые хрустальные невесты…
Огни альпийских горных деревень накручивают огненную джигу,
в камине я сжигаю эту книгу и пью коктейль за этот снежный день…
От воздуха и голос больше хрип — он ломок этот чистый воздух гор,
в нём есть лазурность стильная Кариб и белоснежный пафосный мажор…
Тут место не хорам, а только соло — маэстро — сам лиричный баритон,
снега, как интермеццо разговора под одиноко рвущий саксофон.
Все творчество Анмашева в целом — одна огромная композиция, поэтому неслучайно, что при чтении его стихотворений читатель сталкивается с невероятной сложностью и лёгкостью формы и содержания. При этом строки отличаются исключительной полнотой, казалось бы, в них есть всё.
Чтение этих стихотворений может вызывать ощущение сложной комбинаторики для понимания смыслового многообразия, подтекстов,ссылок и отсылок к массе исторического и литературного материала – событий, фактов, имён, образов, фраз, в них сосуществуют возможности различных интерпретаций, поле для широкого круга размышлений читателя. Поэтический мир Анмашева является миром надежды и одновременно бесконечным и сложным, неоднозначным миром, миром несправедливости и миром познания своей силы и возможностей. О его произведениях можно сказать то, что Кафка говорил об изучении религии: «Это познание ведет к вечной жизни и вместе с тем является препятствием к ней» [Цит по: 2: 74]. Многое в стихотворениях Анмашева является препятствием, но может в любой момент стать средством, ибо там есть и инструмент его преодоления. Немного существует в литературе тревожных текстов, которые в то же время готовы стать своей противоположностью — триумфом и символом надежды. Негативное имеет возможность стать позитивным, возможность, которая на самом деле зависит от силы личности человеческой, от силы ума и силы воли, интеллект и воля – это то, что открывает будущее.
(«Но наступают времена…», 2016):
Но наступают времена,
когда до крайности спесиво
тут воздвигается стена
из криминальнейшего
чтива,
и все плюют на человечество,
всем создавая одиночество,
твоё родимое
отечество
забудет собственное отчество,
ты можешь создавать гипотезы,
идеи, синтез, восприятия,
и удивлением бровей —
поймёшь торжественность распятия,
но не божеств, а лишь людей…
Не надо почитать реальности
с апофеозом слабоумия,
они уже
с налётом сальности
в последней степени безумия…
———————-
На этой выщербленной лестнице,
где все дороги ведут вниз,
когда-нибудь должны пригрезиться
не пыль веков, а лёгкий бриз,
когда и в доме опустело,
хотя пророков там не счесть,
тогда сочтут уже за честь
не люди слов, а люди дела…
Очевиден и интеллектуальный характер аллегорий, которые разворачиваются в мире поэзии Анмашева. Вещь, которая обычно служит сравниваемым образом, становясь субъектом изображения, одновременно становится персонификацией духовной реальности, с которой она сравнивается (часто это сознание, которое добивается новой жизни или просто стремление к новой жизни). Таких персонификаций в творчестве Анмашева очень много.
ЛИТЕРАТУРА
- АнмашевМ. «Стихопульсы». М., — 2017.
- Саррот Натали. Тропизмы. Эра подозрения. М., — 2000.
Автор — кандидат филологических наук, ассоц. профессор Сухумского госуниверситета
