Когда всё стало фиолетово: реальная история, имевшая место быть в Челябинске, где прорабы настолько суровы, что… Впрочем, не будем забегать вперед – читайте дальше
Юрий ПОДОЛЬСКИЙ, Беэр–Шева
Ещё один сумасшедший день подошел к концу. Постепенно всё смолкло, успокоилось. Сергей Петрович — старший прораб СМУ-8 стройтреста номер 42, откинувшись в кресле и вытянув ноги, "переваривал" события прошедшего дня и потихоньку приходил в себя от пережитого.
— Петрович, ничё больше сёдня не будет?
— Не будет, не будет. Иди домой, отдыхай.
Крановщица Клавдия. Во заботливая какая, беспокоится, значит, не будет ли ещё машин с грузом. Ну, ушла наконец-то и она.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Сергей Петрович вернулся к своим невеселым мыслям. План, чтоб он горел синим пламенем, а он, правда, и так горит, без всяких пожеланий, панели, кирпич, зарплата, инспекторские проверки и черт знает, что ещё. Как всё надоело, ни единого светлого лучика в темном царстве бытия.
Он открыл стоящий в углу грубо сваренный железный ящик под названием "сейф" и достал оттуда папку с бумагами. Посидеть надо было, покумекать, подбить "бабки". Месяц подходил к концу и, как ни крути, а план неумолимо вставал на горизонте.
В "сейфе" что-то стеклянно звякнуло… Петровича как ожгло. Ёк-кувырок. Как же нет, есть, есть "лучик" в "темном царстве". Давненько уже заныкана была Петровичем бутылочка "андроповки". Початая, правда, остатки от последних возлияний по поводу чьего-то дня рождения. И как он мог о ней забыть! Недаром же говорят: "С этой работой всю пьянку забросишь".
Сергей Петрович, любовно оглаживая выпуклые бутылкины бока, параллельно думал над тем, чем бы закусить. Обшарив тщательно ящики стола, он обнаружил в дальнем углу одного из них пластинку жвачки в иностранной упаковке. Ну что ж, на безрыбье… Но тут на свет божий всплыл бутерброд с сыром, завернутый в клочок газеты. Свежим, надо полагать, он был недели три назад, а то и больше. Бутерброд так затвердел, что его смело можно было использовать в качестве оружия пролетариата. А между тем на улице стемнело — сентябрь, рано темнеет на Урале.
Сергей Петрович закрыл снаружи ставни, заперся на ключ. В предвкушении выпивки расположился в своем любимом кресле и засмолил папироску. Сверчок, прижившийся за железной печкой, робко попробовал голос, исполнил первую короткую арию. Это ж надо, где прижился, в конторке строительной, времянке. А что, за печкой тепло, уютно. Что зимой с ним будет, в морозы-то трескучие, да если вдруг "напругу" отключат. Жалко стало Сергею Петровичу сверчка, привык он уже к его пению. Хорошо, тихо, никто голову не морочит. Редко выпадала такая вот минутка. План подождет, успокаивал себя Петрович, можно же иногда культурно отдохнуть. Но тут в ставни постучали.
— Петрович, ты здесь, что ли? Чего заперся? Открывай, — раздалось за окном.
"Господи, кого ж это принесла нелегкая?" — чертыхаясь про себя, подумал Сергей Петрович.
— Петрович, открывай, вижу, свет у тебя горит. Чё молчишь-то? — не унимался кто-то.
— Нет, ну это ж надо, невезуха какая. Чистяков — черт вездесущий, ядри его в качель. Учуял-таки, чтоб ему…" — пронзила неприятная догадка.
Прораб Михаил Федорович Чистяков. Обыкновенный на первый взгляд человек, но только на первый. Обладал Михаил Федорович редчайшей способностью, природным, можно сказать, дарованием. В любое время суток, при любых погодных условиях, при любом самочувствии он безошибочно определял, где предстоит выпивка, и стремился туда с упорством и настойчивостью ищейки, уверенно взявшей след, даже если объект притяжения находился за километры, даже если весь его путь был устлан шипами и терниями. Шутки шутками, но это и в самом деле было поразительно. Только стоило "сообразить" кому на "пузырек", Чистяков — тут как тут. Человек курящий, никогда не имел своего курева и вечная стрельба "папирёски", как он говаривал, стала его второй натурой. В СМУ-8 эти его качества были притчей во языцех и "намякивали" ему по дружески, и напрямик говорили, но, как известно, наглость — второе счастье.
— Ну тут я, тут, чего тебе, чего шумишь? — сдавленно ответил Сергей Петрович.
— Дак я это, про бульдозер хотел узнать. На школе надо щебень окучить, там уж ни проехать, ни пройти. Да ты открывай, чего ж через дверь-то говорить.
"Вот черт настырный, не отвяжется ведь, дался ему бульдозер на ночь глядя. Придется, видно, открывать", — подумал Петрович и быстренько попрятал следы преступления в тайной надежде, что все ещё обойдется.
Михаил Федорович, войдя в приделы, зорко осмотрел обстановку, но ничего подозрительного не заметил.
"Неужто ошибся. Быть такого не могёт", — подумал он.
— Ладно, Петрович, доставай. Чё зажимаешь-то, чую я, числится у тебя. И эт, слышь-ка, папирёски у тебя не найдется? Курить охота аж уши опухли.
М-да. Не обошлось. Последняя надежда, что незваный гость с миром испарится, исчезла окончательно. Сергей Петрович расстелил на столе газетку и, скрепя сердце, выставил бутылку, два мутных граненых стакана и пачку "Беломора". Вздохнув, шмякнул о стол скукоженый как осенний лист бутерброд. Только он собрался разливать, как в ставни громко постучали. Быстро пряча бутылку в тумбочку стола, Сергей Петрович прошипел:
— Гаси свет!
Сидя в полной темноте и затаив дыхание, они ждали, когда стихнет стук.
— Вот так отдохнул культурно, сначала этот черт приперся, теперь ещё кого-то хвороба принесла, — подумал Сергей Петрович. Наконец всё смолкло.
— Ну дак чё, пить-то будем? — прошептал Чистяков.
— Будем, будем, ты только свет не включай, а то ещё кого ни-то принесет.
Сергей Петрович правой рукой, нащупав в тумбочке бутылку, а левой — стакан, нацедил примерно половину и легонько пододвинул его "дорогому гостю". Михаил Федорович, имея в таких делах многолетний опыт, с одиннадцати лет, рассказывал, уж прикладывался, одним отработанным движением опрокинул содержимое стакана в рот, как в бездну… Что последовало за этим, Сергей Петрович не забудет до гробовой доски.
Крик укушенного в задницу орангутана ничто по сравнению с тем, идущим из глубин организма, воплем, который огласил конторку и окрестности всего микрорайона, и как только стекла в домах не повылетали. Ничего не понимающий и совершенно обалдевший Сергей Петрович на подгибающихся от ужаса ногах заполошно шарил руками по стенам в поисках выключателя. Когда, наконец, он включил свет, очам его предстала картина, достойная фильмов ужаса.
Михаил Федорович, белее мела, с выпученными глазами и торчащими во все стороны волосами (откуда что и взялось), сидел на перевернутом стуле и сильно икал. Изо рта его, пузырясь и лопаясь, низвергалась на худосочную грудь черно-фиолетовая бурлящая пена. В его видавшем виды желудке происходила какая-то бурная таинственная реакция. Нечто подобное Сергей Петрович видел недавно на пожарных учениях. Одной вытянутой рукой Чистяков сжимал половинку бутерброда, другою — стакан с остатками чего-то черного, ногами он судорожно стискивал стул.
Приехавшие на "скорой" медики, сколько ни пытались, так и не смогли извлечь ни то, ни другое, ни третье, так и повезли его на каталке со вздыбленными в небо вещественными доказательствами и стулом, зажатым между скрюченных ног.
Читатель, видно, теряется в догадках, что же такое невероятное случилось в тот злосчастный вечер на строительной площадке в, казалось бы, рядовой ситуации. А ничего сверхъестественного там не произошло. Просто рядом с бутылкой водки в тумбочке оказалась, вернее там всегда и стояла, точно такая же бутылка с жидкой чернильной пастой. Весьма едкая и пачкучая жидкость, которой пользовались строители для штампования накладных. Поскольку свет-то не включали… Остальное, думаю, в пояснениях не нуждается.
В больнице, куда привезли "пострадавшего", он облевал синей гадостью все, что только мог, и бедные нянечки, матерясь и проклиная чертовых алкоголиков, которые «вишь чё удумали, уже чернилы пьют», целую неделю драили стиральным порошком полы и инвентарь.
Кстати, про инвентарь. Стул-то медики зажилили, не отдали. Сколько ни пытался Сергей Петрович выцарапать его, все-таки государственное имущество, ничего не получилось.
У них, видишь ли музей сопутствующих всяких вещей, вот стакан, бутерброд и стул заняли достойное место в его экспозиции. Для истории так сказать, а против истории разве попрешь.
Бедный Чистяков после выписки ещё долго ходил с синими, как у мертвеца, губами и пачкал фиолетовым места общего пользования. По поводу насмешек и подначек, так и говорить нечего, наслушался обидного, хоть на работу не ходи. Да, досталось мужику, не позавидуешь. А не пей на дармовщинку!
