Удивительные мелодии из неопознанного окна в Кирьят-Яреахе
Мири ЯНИКОВА
Жители Кирьят-Яреаха точно знают, что они живут на отдельной небольшой такой планете. Хотя бы потому, что всегда, желая съездить куда-нибудь в Америку или там во Францию, они за отсутствием выбора вынуждены пользоваться взлетным полем своего единственного космодрома. В целях конспирации космодром называется просто аэропортом, – ну, там, как аэропорт Шарль-де-Голь, например, и прочие. Но, в отличие от них, он является единственным порталом, через который можно попасть из мира Кирьят-Яреаха в прочие миры.
Планета, где расположен Кирьят-Яреах, имеет все те же климатические зоны, которыми богата и соседняя Земля. Правда, на севере там нет одноименного сияния и белых ночей, но это, пожалуй, единственное отличие. Несмотря на почти полное фрактальное соответствие Земле, мир Кирьят-Яреаха все же значительно меньше ее размером, и, в принципе, мог бы считаться чем-то вроде естественного спутника этой самой Земли.
Существуют в нем и несколько других городов. Один из них расположен на море, весел и шумен и считает себя столицей. Другой, который на самом деле является столицей, находится высоко в горах, граничит с небом, и в его недрах таится то самое место, с которого начиналось создание вообще всех миров. Есть и еще один город, расположенный на севере, он объединяет преимущества обоих вышеописанных городов, горнего и дольнего, потому что в нем есть и море, и гора, хотя, с другой стороны, он сильно не дотягивает как до святости истинной столицы, так и до праздничности столицы мнимой.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Но зато все остальное в мире Кирьят-Яреаха занято собственно Кирьят-Яреахом. Нет, не поймите неправильно, там есть и пустыни, и леса, и возделанные поля, и междугородние шоссе, по обеим сторонам которых лежат эти самые пустыни, леса или поля. Но дело в том, что, выехав из Кирьят-Яреаха на такое междугороднее шоссе, вы, даже двигаясь по прямой, в среднем через полчаса попадете опять в тот же самый Кирьят-Яреах. И хотя некоторые улицы вокруг вас будут называться по-другому – это будет все тот же Кирьят-Яреах. Те же перемежающиеся районы двухэтажных домиков, затем длинных, старых и потрепанных временем пятиэтажек, потом вдруг несколько небоскребов, окружающих красивый парк, а за ними опять тихая улочка одно- или двухэтажных частных домов. И очень много детских площадок с разноцветными горками, укрытыми от солнца большими тентами. Городской пейзаж в самом Кирьят-Яреахе в основном равнинный и этим отличается от подъемов, спусков и спиралей двух описанных выше городов его мира, которые лежат в горах. И моря в Кирьят-Яреахе практически нет – лишь некоторые его отдаленные районы подходят достаточно близко к какому-нибудь морю. Для жителей Кирьят-Яреаха поездка к морю целое событие, несмотря на то, что дорога к любому из нескольких морей, лежащих в его мире, занимает в среднем полчаса.
Население Кирьят-Яреаха можно было бы описать одним коротким определением – Услышавшие Зов. Да-да, однажды, примерно лет семьдесят назад, из этого крошечного отдаленного мира, расположенного в центре мироздания, прозвучал на всю вселенную Зов (насчет вселенной, возможно, и преувеличение, но на планете Земля он точно был услышан везде). Этим Зовом мир Кирьят-Яреаха призывал к себе своих жителей. Кто именно попадал в списки тех, кого достигал Зов Кирьят-Яреаха, определить на глазок трудно. Потому что на улицах этого города, за столиками его кафе, в проезжающих по нему автомобилях и автобусах, можно увидеть множество довольно разнообразных представителей человеческого рода – во всяком случае, по цвету глаз, волос или кожи, или же по форме носа, жители этого мира отличаются друг от друга довольно сильно. И все же большинство из них – те самые, Услышавшие Зов. А ведь попали они сюда со всех уголков планеты Земля, через тот самый один-единственный космодром мира Кирьят-Яреаха.
А давным-давно, в самый первый момент, сразу, как только раздался Зов, и даже немного раньше, когда только-только начали звучать его первые вступительные аккорды, некоторые из нынешних пожилых жителей Кирьят-Яреаха, которые были тогда молодыми, но уже испытавшими слишком много горя людьми, просто бросились на утлых шлюпках в открытое пространство и приземлились на пустынных песках. Где и начали сразу возводить вокруг себя этот самый свой город.
А некоторые месяцами шли через иссушающие пустыни планеты Земля, чтобы попасть в то место, откуда машины, которые казались им похожими на железных птиц – но мы-то знаем, что это были просто космические корабли с портом приписки Кирьят-Яреах – забирали их на борт и привозили в мир их мечты.
А некоторые, ведомые Зовом, с риском для жизни переходили границу где-то в горах и потом всю жизнь оплакивали родных, погибших в пути.
А некоторые бились о непреодолимые границы своих злодейских государств, и шли в тюрьмы, и в камерах среди злодеев или же в холодных «одиночках» спасались тем, что прислушивались к бесконечно звучащему в их мозгу Зову, который, в отличие от других навязчивых звуков и голосов, поселяющихся иногда в человеческом мозгу, не приводил к безумию, а, наоборот, спасал от него и давал силы для жизни, придавая ей смысл.
Так попадали в Кирьят-Яреах. Ну, конечно же, не со всеми было так. Большинство просто прилетели сюда чего-то искать – или лучшей жизни, или духовной жизни, или свободной жизни. И многие даже и не знали, зачем, собственно, они совершили этот перелет – ну, не ради этого Кирьят-Яреаха же, на самом деле! Они понятия не имели о том, что их вел Зов, который они слышали не ушами и вообще не органами тела, а органами души.
***
Из своего северного города на горе рядом с морем я довольно часто приезжаю в гости в Кирьят-Яреах, потому что в нем некоторое время назад поселился мой младший сын. В гостеприимном доме, в котором я провожу субботу в среднем где-то раз месяц, проживает большая семья – жена моего сына и с недавних пор и он сам, а также ее родители, два ее младших брата и маленькая сестричка.
Дом стоит посередине района частной застройки. Но естественная гармония пейзажа в этой тихой части города нарушена. Однажды, лет двадцать назад, семейство, в которое впоследствии вошел мой сын, проснулось утром от грохота бульдозеров. Протерев глаза и выйдя в свой тенистый двор, они обнаружили, что рядом началась стройка. Это была, конечно, пока еще не беда, но на полбеды тянуло.
То, что это тянет, возможно, на полную беду, они обнаружили, когда однажды в строящемся по соседству огромном доме над третьим этажом стал возводиться четвертый. Каждое утро они в тоске пересчитывали уже готовые этажи укореняющегося по соседству с ними монстра. Сделать ничего было нельзя – ни один закон не был нарушен. Мэрия не собиралась мешать застройщикам портить своей многоэтажкой идиллию старого района односемейных домов.
Но наконец ужас прекратился, строители соорудили сверху пентхауз, чердак и крышу и убрали свой подъемный кран. Прикинув напоследок количество этажей, соседи с облегчением убедились, что их почти можно пересчитать на пальцах двух рук – не хватит всего одного – и, значит, рядом с ними теперь стоит просто очень высокий для окружающего пейзажа, но все же не самый высокий во всем Кирьят-Яреахе дом-новостройка.
Потом дом заселился обычными семьями, такими же, как и они сами, и соседи успокоились и смирились. Отныне высокий дом посреди малоэтажного района отчасти даже вписывался в пейзаж и выглядел как неизбежное зло. Или же — как крыло судьбы, которым их накрыло.
Потому что где-то там внутри, в этом доме, было это самое крыло судьбы. То есть просто крыло. Ну, то есть, на самом деле, обычное крыло рояля.
Хотя, возможно, и даже скорее всего, это было всего лишь пианино, – попробуйте втиснуть рояль даже в довольно большую квартиру. Да, наверно, это было просто пианино. Но с тем, что оно имело отношение к судьбе, поспорить было трудно. Потому что каждую пятницу, неизбежно, неотвратимо, как глас судьбы, в два часа дня из одного из окон многоэтажного дома в Кирьят-Яреахе доносилась музыка.
– Я точно знаю, что это молодая женщина, и она живет на третьем этаже! Я однажды ее видела у окна, – сказала жена моего сына, когда мы все в очередной раз собрались за субботним столом. – Я ее давным-давно выслеживаю, потому что с тех пор, как я себя помню, то есть почти двадцать лет, не было ни одной пятницы без этой музыки.
– Ты ошибаешься, – перебил сын, – музыка точно идет сверху, с десятого или даже одиннадцатого этажа.
– Но это женщина! — настаивала она.
– Нет-нет, ты и здесь не права, я видел: как раз в тот момент, когда музыка прервалась, из окна высунулся парень, лет тридцати примерно. А потом он ушел вглубь квартиры, и музыка опять заиграла.
— А я видел старушку лет сорока на пятом этаже! – вступил в разговор восьмилетний братик. – Это она играет!
— Не старушку, а старика, и постарше, лет даже сорока пяти, наверно, — вмешался в спор шестилетний брат. – Я точно видел, как он играл! Причем, на первом этаже!
На самом деле, меня эта загадка довольно сильно занимала, ну конечно, прежде всего из-за того, что невозможно было определить, в какой квартире находится невидимый пианист. Меня занимало то, что его никто никогда не видел. И то, что неизвестно даже, какого он пола. Но «занимало» — не означает «тревожило». Мне на самом деле было почти все равно, кто он такой. Мне только очень важно было, чтобы он не исчез. И вот это меня действительно тревожило – возможность того, что однажды в назначенный час я не услышу музыку из стоящей рядом многоэтажки.
Обычно я появляюсь в их доме в пятницу в полдень, помогаю хозяйке накрыть стол, жду, когда проснется самая маленькая сестричка, дарю ей очередные кубики и играю с ней… И, проделывая все это, на самом деле занимаюсь только одним: в тревоге посматриваю на часы и жду назначенного мгновения. Ровно в два из одного из окон соседнего многоэтажного дома, из неопознанного, сливающегося своей одинаковостью со всеми остальными окна, раздается музыка. И я облегченно вздыхаю.
Пришла пора рассказать о репертуаре невидимого пианиста. Он прост – никакого вам Моцарта или Брамса. Исполнитель, скорее всего, просто работает аккомпаниатором, и раз в неделю повторяет дома свой репертуар – в качестве тренировки, чтобы не забыть. И знаете, что он играет?
***
…Это было в тот год, когда я лично услышала Зов. Он зазвучал вдруг в моей комнате, и раздавался он с магнитофонных кассет, подаренных мне недавно обретенными мною друзьями. Это были ребята из одной компании, в которую вдруг случайно попала и я – московская студентка, которая до того была сдвинута исключительно на русской поэзии начала двадцатого века.
Поэзия начала века была расставлена обратно на книжные полки, где ей и было место. А все пространство комнаты, огромное пространство моей юной жизни, было отдано отныне другому. Оно было пронизано Зовом.
На кассетах были вперемежку хасидские мелодии, напевы Карлебаха и, главное, песни на восстанавливающемся иврите, песни борьбы и любви тех, кто воевал за мою землю и застраивал ее – ту самую землю, которая, как я вдруг выяснила в тот год, ждала и звала меня, как и тех ребят, которые мне подарили эти кассеты.
И вот теперь, спустя более чем тридцать лет, каждую пятницу эти самые мелодии звучали на весь Кирьят-Яреах, из неопознанного окна одного из его домов!
У невидимого аккомпаниатора оказался довольно обширный репертуар. Он начинался с хасидских напевов, продолжался ностальгическими мелодиями 40-х и 50-х и заканчивался современным популярными песнями, теми, которые так любят и в городе на горе, и в городе на море, и в третьем городе, том, что и с горой, и с морем, и конечно же – в Кирьят-Яреахе.
***
И однажды произошло то, чего я так боялась. Приехав в Кирьят-Яреах, я помогла хозяйке дома нарезать салат и разложить салфетки на субботнем столе, поиграла со своими маленькими родственниками и ровно в два часа привычно прислушалась к звукам за открытым окном, ожидая, чтобы наконец в один миг развеялся подступающий ужас от мысли, что музыка не начнется… Обычно этот ужас развеивался в назначенный час, с первым аккордом. Но в этот день он длился и длился, и ничего не начиналось, и весь мир замер и, прождав еще какое-то количество мгновений, куда-то рухнул…
Тишина была невыносима. Нет, во дворе, куда я вышла, было полно звуков – и нежный звон под ветром подвешенных на террасе металлических колокольчиков, и мяуканье кошки, и дальние крики играющих детей… Не было только звуков, выходящих из-под пальцев незримого, поставленного тут судьбой навечно музыканта. Того, без которого – о, теперь-то я это знала, именно теперь я об этом окончательно догадалась! – не может существовать Кирьят-Яреах, все стены которого построены и держатся вибрациями Зова…
Постепенно следом за мной на улицу вышла вся семья.
– Где же музыка? – тревожно спросила хозяйка дома, мама жены моего сына.
– Ничего, сейчас он начнет, – неуверенно произнес ее папа.
– Не он, а она! – тихо произнесла их дочь.
– Да какая разница! Пусть уже начинает! – нервно отозвался мой сын и кивнул всей нашей высыпавшей на двор небольшой группе: – пошли, посмотрим.
Подхватив на руки малышку, хозяйка дома направилась к калитке. За ней бегом ринулись ее сыновья, следом все остальные. Мы прошли метров сто и остановились, ибо дальше двигаться было некуда. Мы влились в довольно большую толпу, собравшуюся у входа в многоэтажный дом, в одной из квартир которого жил умолкнувший пианист.
— Что случилось? – спросила я у одной из женщин.
— Горит наверху, наверно, на чердаке, — ответила она.
— Горит? – изумилась я.
— А вы не видели? Да, горит. А если не видели, что чего пришли сюда?
— Да мы тут рядом живем… — зачем-то пробормотала я, понимая уже, что мой нематериальный ужас начинает материализовываться.
Раздался вой сирены. Пожарная машина остановилась рядом с домом. Из нее выпрыгнули борцы с огнем и ринулись внутрь. Войдя вслед за ними и стоя вместе с еще несколькими любопытными на нижней площадке лестницы, я слышала и видела, как пожарные громко стучатся и звонят во все квартиры и выводят из них жильцов. Кому-то помогли спуститься и усадили на принесенный стул, кого-то спустили на руках, кого-то – прямо на инвалидном кресле. Жильцы дома толпились теперь внизу вместе с набежавшими отовсюду зрителями.
Убедившись, что все квартиры пусты и ничьей жизни происходящее не угрожает, пожарные несколько замедлили ход своей работы. Они почти меланхолично возились со шлангом.
— Почему вы не торопитесь? А если там люди остались? – накинулись на них из толпы.
— Людей там точно нет, мы всех вывели, — успокоил публику один из пожарных.
— Людей нет, но там где-то пианино, – негромко произнес мой сын.
— Молодой человек, у нас в доме нет никакого пианино. Ни у кого.
Эти слова произнесла одна из женщин в толпе.
— Вы живете в этом доме? – уточнил сын.
— Ну да. И, представьте, нас очень интересовало, кто из соседей музицирует каждую пятницу! Домовой комитет всех опросил, а у некоторых, кто не вызывал доверия, даже дома побывали. Так вот, у нас ни у кого нет пианино. Может быть, это вообще ВЫ играете? – вдруг грозно надвинулась она на моего мальчика.
— Нет-нет, что вы, это не я, — он изобразил шутливый испуг и спрятался за чужие спины.
— А кто же тогда?.. – тихо спросила мама жены моего сына.
Вопрос прозвучал, как обращение к Судьбе, и повис в воздухе.
Через полчаса все было закончено. Поднявшись напоследок на чердак и все проверив, отважные борцы со стихией разрешили жителям войти в дом и отбыли.
И тогда толпа, клубившаяся у дома, вся, до единого человека, ринулась внутрь. Часть осталась ждать лифта, те, кто помоложе, бросились вверх по лестнице.
Я прибыла примерно пятым по счету лифтом, наверху у чердачной двери к этому моменту толпилось уже довольно много народа. Внутри, за дверью, тоже было не продохнуть – и от все еще висящего в воздухе запаха дыма, и от тесной толпы, сгрудившейся вокруг какого-то предмета. Еще не успев протиснуться внутрь, я поняла, что это был за предмет.
— «Циммерман», небось, — вздыхал кто-то из тех, кому удалось пробраться поближе к останкам того, что, как уже и мне было понятно, только недавно было тем самым музыкальным инструментом, звуки которого врывались в предсубботний покой жителей Кирьят-Яреаха каждую неделю вплоть до этого дня.
— Да ладно, обычная «Беларусь», — вступил в разговор кто-то из соседей.
Кто-то наклонился, чтобы внимательно, как патологоанатом, исследовать то, что было перед нами, с целью более точной идентификации…
А мы с сыном и остальной родней, пробормотав друг другу «ладно, пошли», отправились восвояси, тем более что пора было усаживаться за субботний стол. Невеселая это была суббота…
***
Через неделю сын позвонил мне. Он был взволнован.
— Жаль, что ты сегодня не приехала, — сообщил он.
— Ну, я же не каждую неделю к вам приезжаю. Разве вы меня ждали? – удивилась я.
— Тихо, — вдруг скомандовал он мне. – Слушай. Слышишь?
Видимо, он повернул телефон так, чтобы направить микрофон на источник звука, который я должна была услышать. И я услышала.
Там, где он находился, в Кирьят-Яреахе, звучала музыка.
— Соседи обошли все квартиры. Ты не поверишь. Весь наш район занялся расследованием. Ни у кого в этом доме нет пианино. Ни в одной квартире не играют. Понимаешь? Ну, хорошо, допустим, кто-то раньше играл на чердаке, но там теперь тоже нет пианино, оно сгорело. Мы поднимались полчаса назад, проверяли. Вот представь, мы стоим там, на чердаке, внутри пусто, и звучит эта музыка. Ты что-нибудь понимаешь?
— Кажется, да, — медленно произнесла я.
— Да? – изумился сын. – Тогда объясни.
— Давай не по телефону.
— Ну хорошо. Но тогда ты приедешь к нам через неделю! – потребовал он.
— Приеду, — согласилась я.
Короче, как вы понимаете, у меня только неделя. Только неделя на то, чтобы понять, как рассказать про Зов тем, кто о нем не знает, — но лишь потому, что этот Зов звучит вокруг них со дня их рождения. Тем, кто, на их счастье, родился в том месте, где Зов разлит в воздухе и смешан со звуками, среди которых они выросли, и поэтому он для них не выделяется из окружающего мира. Тем, ради кого этот Зов нашел нас и привел к нашей цели. На нашу с ними планету. На нашу с ними выделенную землю. В их Кирьят-Яреах.
